Веснушки - слёзы солнца

      - Я приготовила тебе вино из одуванчиков. Они почти такие же рыжие, как я. - Маврик смеется, и её смех похож на переливы маленьких колокольчиков, подобных тем, что вешают на крохотных дворцовых собачек. Она и сама как собачка - вертится на жесткой траве и растягивается рядом, уложив голову на колени. С такого ракурса видно, как у неё дрожат губы и пляшут отсветы солнца в глазах. Оно рассыпало по её лицу горсть едва заметных веснушек этой тёплой осенью, отчего дьявольское отродье выглядит ещё более соблазнительно. Много-много рыжих пятнышек на бледной коже. Сёжа похожа на собаку, но от луча света щурится почти как кошка и ерзает на коленях так же. - Хочешь?       Она такая теплая, прогретая солнцем, как старая древесина, которая впитывает всё тепло до капли, что Валера чувствует себя ледышкой рядом с ней. Словно это тепло его не согревает, а вытягивает собственное, оставляя мерзнуть в чёрной, горячей от жары сутане.       Валера закрывает глаза, и под веками у него пляшут-пляшут раздражающие солнечные зайчики.       - Мне больше нельзя соблазняться вином, я взял обет трезвенничества. - Он не врет - так, не договаривает. Ведьмовское создание слишком яро реагирует, когда Валера говорит об очередном своём усмирении плоти. Знать, что он взял строгий пост на всю жизнь, ей вовсе не обязательно. Обещания нарастают, словно снежный ком, и кажется, что под их тяжестью скоро треснут кости. Беря каждое новое, Валера надеется, что у него не останется сил на плотское соблазнение.       Но рядом с Маврик не работает ничего.       Даже, если он начнет голодать по несколько дней и падать в обморок от слабости, то всё равно будет видеть, какая эта рыжая бесовка красивая.       - Оу. - Сёжа встряхивает головой, и медальоны на её шее звенят, ударяясь друг об друга. А потом скатываются с груди вниз, повисая на цепочках так, что в широком вороте рубашки становится видна длинная точеная шея и маленькая нежная грудь. На шее всполошно бьется жилка, и Валера не знает, чего хочет больше - прижаться к ней губами в поцелуе или пережать, чтобы перестала.       Он обязан сделать второе, но не может даже пошевелить пальцем.       - Значит, без вина. - Ведьма изгибает пухлые, искусанные до красноты губы в недовольной улыбке, и на секунду кажется, что она сейчас заплачет от обиды. Но глаза у неё смеются, светлея на свету, и Маврик улыбается. - У тебя такая мужественная линия подбородка.       Пальцы нежные - чистый шелк. Лишь кончики загрубели от работы. Легенды говорят, что у ведьм магия в ладонях или длинные волосах. У этой бесенюги - до поясницы. Но, когда она стонала, со связанными за спиной руками, от напористых поцелуев, магия вокруг неё искрилась маленькими молниями. Поэтому Валера не верит легендам.       - Скажи что-нибудь. - Сёжа двигается плавно, и лучи света делают её рубашку полупрозрачной, отчего кажется, что она вся светится изнутри. А, когда она вопросительно наклоняет голову, и солнце подсвечивает закучерявившиеся от влажной травы волосы, то кажется, что у неё над головой светящийся ореол. - Что ж ты молчишь?       Валера зажмуривается и молча целует её, безошибочно попадая в бьющуюся на лебединой шее жилку. Маврик красивая даже с закрытыми глазами.       - Что ж ты молчишь? - И с разбитым лицом она тоже красивая. Поворачивается на скрип подошв по холодному камню неохотно, и Валера знает, почему. Когда кости режет огнем, не сильно подвигаешься. Левая ладонь вывернута в неестественной позе и сжата торчащим из стены тиском. Встать не выйдет - только согнувшись, чтобы не тянуть руку и не ломать пальцы еще сильнее. Сидеть не менее больно - кровь оттекает от ладони, и через несколько часов это становится мучительно. Если не снять руку вовремя, то начнется гангрена. - Или совесть заела?       У неё были очень красивые руки.       Инквизитор видел их за работой - Маврик творила магию сосредоточенно, лаская каждый пучок сухих трав как своего любовника. Или скручивая жесткую верёвку для вырезанного из дощечки оберега. Эти обереги всегда работали, недавно в соседней камере умерла женщина, у которой нашли один такой, нашептанный на любовь. Но вместо чистой и святой любви эта заблудшая душа влюбила в себя мужа соседки.       Иногда Валера искал - нет ли и на нем подобного, который объяснил бы эту дьявольскую магию, из-за которой он даже сейчас не может оторвать глаз от окровавленного лица, покрытого капельками холодного пота. Рыжие чувствуют боль так ярко, что не потребовалось много для признания. После этого правая рука Сёже тоже уже не нужна, но Валера почти физически чувствует странное отвращение от мысли, что именно он сломает эту хрупкую кисть. Хорошо, что не он ей занимается, плохо, что морок не проходит.       - По правилам я не должен разговаривать с тобой. - Он садится на холодный выступ скамьи перед решеткой. Холодно настолько, что изо рта вырываются клубы пара, и хочется задаться вопросом, почему в этом воздухе, пропитанном сыростью и стылью, у Маврик еще не началось воспаление легких. Единственный вариант, который можно придумать - адское создание полыхает не хуже огней Геенны, согреваясь даже в мороз. Хотя, возможно, воспаление в руке всё же началось, и у Сёжи обычный жар. Валера не рискует её трогать, хотя очень хочется. Иначе он не выдержит этого искушения. Вместо этого он снова закрывает глаза и тихо произносит: - Но я пришел, чтобы оказать тебе последнюю милость перед смертью.       Уже за это его самого стоит сжечь рядышком, но инквизитор предпочитает думать, что просто отдает долг за то, что Маврик шептала срывающимся голосом, что целовала его сама. Что это была не любовь. Валера надеется, что ему хватит жизни отмолить этот грех без покаяния кому-то из братии. Рассеченные, вспухшие бугры от маленькой плетки на спине постепенно становятся шрамами, чтобы потом покрыться новыми ранами. Это его новый обет и новое искупление. - Дрова будут сырые. Ты умрешь быстро.       - Думаешь откупиться? - Ведьма скалит окровавленные, уже не такие идеальные зубы. Их не выдергивали, но правильный удар по лицу и так заставляет их шататься и кровить, принося море мучений. Иногда парочка особо хрупких трескается, не выпадая из десны, и это невозможно больно. По распухшей челюсти заметно. Такой Маврик ещё сильнее похожа на псину - забитая подзаборная шавка, которая только и может, что скалиться и рычать, когда её загнали в угол. Но, как и всякое отчаявшееся животное, кусает больно: - Или боишься, что, если я буду кричать, то твоя гнилая душонка, которая все еще меня любит, не выдержит этих криков?       Укус кровит, но подать вид, что тоже больно, значит навсегда обречь себя на вечное пламя. Поэтому Валера открывает глаза и смотрит прямо в это ангельское лицо.       - У меня она хотя бы есть.       Из пыточной он выносит её сам. С черного савана капает кровь, оставляя подсыхающую бордовую дорожку до телеги. Когда кто-то из детей кидает в колдуна камень и рассекает на опухшем лице бровь, Сёжа даже не дергается, лишь сильнее кутает голое тело в ткань, и изо рта у неё течет тонкая струйка красного.       Подняться к столбу она уже не может, и Валера затаскивает её на колючие ветки, срывая последнее, что ограждает Маврик от взглядов толпы. Даже укутаться в обрезанные под корень волосы она не может и жалобно вцепляется в ткань с тихим хрипом, тянет на себя, чтобы прикрыть хотя бы грудь. Но, стоит ей согнуть сломанные пальцы, как её лицо теряет последние краски, и она перестает цепляться с выражением полного смирения.       Несмотря на это, исповедь е1 никто не предлагает.       Она держится до конца, скрипя зубами и глотая вскипающие на разбитых губах кровавые пузыри, и Валера уверен - она не издаст ни звука. Не потому что голос охрип уже давно, нет. Маврик всегда выполняла свои обещания и скорее подавится скулежом, чем позволит показать свою боль. Когда Валера связывает её дрожащие, свернутые куда-то набок ладони друг с другом за столбом, она всё ещё молчит, крупно дрожа.       Молчит и лишь на мгновение поднимает повисшую голову, чтобы взглянуть в льдистые глаза инквизиции. Что-то внутри Валеры сжимается в комок от этого взгляда и хочет закричать. Этот взгляд преследует его каждую секунду, и Валера скорее поджигает нежелающие разгораться дрова. Они и правда в меру сырые, дыма будет очень много.       Но, пока все не заволокло черной пеленой, он ловит этот взгляд, мелькающий в плотных клубах. Даже, когда тело повисает в веревках. Даже, когда огонь начинает трещать.       И Валере мучительно страшно, потому что он вдруг понимает - даже после смерти Маврик красива.