Одержимость Властелина

Стеклянный скальпель медленно разрезал мягкую плоть. Созерцатель молчал, неотрывно наблюдая за своим мучителем. Прищуринные светло-голубые глаза смотрели с вызовам. Наглая усмешка не сходила с губ строптивца. Лезвие вошло глубже. Улыбка Созерцателя дрогнула. Повелитель Кукол довольно оскалился. Больно ему, ещё как… Но Грановский этого не покажет. Вся их братия такая… Созерцатели… Они прям как местное стекло: прогнуть под себя невозможно, только ломать и в переплавку. Причём сломать их тоже трудно. Крепкие, у каждого стержень внутри. Оптимисты, не пробиваемые абсолютно… Ну ничего! Повелитель Кукол в этом мастер. Ещё не один ходящий сквозь зеркала не смог сохранить свою жажду жизни в его обители! Дмитрий прямо рекордсмен… больше десяти лет не то что в отчаяние не впал, даже части своей безграничной надежды не утратил. Интересная у них семейка. Что этот непробиваемый, что его сёстры… одна — сумасшедшая убийца, вторая — тоже в какой-то мере поехавшая мать, готовая ради своей дочери пожертвовать благополучием мира. Вся семья чокнутая… а этот, похоже, больше всех. Кашляет кровью и улыбается. Бьётся в агонии и улыбается. Почти разорван зоргом и улыбается… Иногда Закревскому всё же удаётся стереть эту улыбку. Когда стеклянные иглы врезаются под ногти, вызывая долгожданные крики. Когда испанский сапог сдавливает ногу до ласкающего извращённый слух хруста. Когда дыба раздвигается в стороны, почти отрывая конечности… Да-а-а… В средние века знали толк в пытках, и Аркадий в полной мере перенял премудрость прошлых лет. Конечно, Повелитель Кукол мог бы просто брать кровь Созерцателя, не утруждая себя всеми этими трудностями… Но нет, Закревский слишком горд! Он решил, что сломает непокорного строптивца, и он это сделает! Князь вновь взглянул на Грановского. Повелитель Кукол не знает, чего хочет. Его мысли противоречивы и не могут сочетаться. Его тянет зашить рот Созерцателю. Не дать этой твари больше улыбаться. А другое желание… он хочет… Нет! Это от переутомления! Определённо… Закревский не намерен признаваться даже самому себе… но эта стойкость… она вызывает уважение. Даже не так… Закревский восхищён! Всё его больное сознание трепещет при виде твёрдости потомка Калиостро. Сердце сводит сладкая истома каждый раз, как Властелин спускается в подвал к своему пленнику. Аркадий не хочет признаваться, но он ждёт этого «похода за кровью» каждый чёртов вечер! Ждёт, отсчитывая секунды… Он болен. Он одержим. Он влюблён… не в Дмитрия… в боль, что тот испытывает… в эмоции, что тот ощущает… в улыбку, что никак не исчезнет… Закревский влюблён в образ Созерцателя со стальной волей, которого не сломить ничем… Нет, не влюблён! Он одержим… тёмным необъяснимым чувством. Повелитель Кукол хочет видеть хрустальные слёзы своего пленника. Жаждет слушать его подобные божественной музыки крики. Погружать руки в горячую драгоценную кровь Созерцателя… А кто тут пленник? Грановский так и не утративший своей силы воли, или Закревский, что так от него зависим? Чёрт! Как Властелин не понял сразу?! Грановский тоже его ломает! Только не тело… гнилую душу, чувства, эмоции… Повелитель Кукол с ужасом понимания смотрит на своего пленника. Прямо в светлые глаза. Улыбка Дмитрия стала ещё шире. Теперь скалится уже не колдун, а Созерцатель. Жертва и охотник поменялись местами. — Какой же ты жалкий, — голос Дмитрия осип от холода тюремной камеры и долгого молчания, но своей твёрдости он не потерял. — Считал себя хозяином положения и стал жертвой собственного больного сознания. Грановский знал. Знал, что чувствовал Закревский. Эта улыбка… этот вызов… всё это специально для Властелина… Он видел чужие чувства. Видел и провоцировал на их появление. Заставил быть зависимым от себя. И всё это, чтобы выжить. Выжить и вернуться к семье. Что ж… у Грановского получилось. Ведь уже сейчас Аркадий чувствует: он не сможет убить Созерцателя. Мучить физически, психологически… как угодно! Но не убить… Слишком сильно Закревский привязался к чужой боли. Слишком сильно Властелин одержим… Многие годы Повелитель Кукол старательно ломал волю пленника, а в итоге сломался сам…