про ангелов, которые пытаются взлететь прямиком к небу

У Киры хобби — подбирать имена людям, подходящие под статус, клички иногда. Чтобы с языка прям срывалось, чтобы точно было понятно, что родители не угадывают, давая имена своим детям. Она сама не Кира даже, ей данное при рождении, милое и нежное, не подходит ни разу. Ни Настя, ни Настенька, не дай боже, ни Ася или Стася — точно не её, пробовала много раз. Её Кирой давным-давно называют, ещё с тех времен, как только она придумала подходящее, выбрала, называют даже учителя, игнорируя настоящее имя в журнале. Она за «Настя» убить может, не меньше. У Медведевой хобби — вдумчиво рассматривать всех вокруг, думать много, пальцы перебирая, она собой довольна всегда, никогда не улыбается, строга, а ещё агрессивная отчасти. Облик, который она создала для окружающих — маска, прочная, почти из стали. И никто трогать её не смеет — иногда только, пошутить вместе да покурить в школьном туалете. Она и сама почти сталь — точёная, с ямочками на щеках, со шрамами на бровях, со скулами чёткими. Жизнь Киры в скором времени станет пленом из школы, домашних заданий и прогулок за гаражи в паре метров от дома. И Медведева сожалеет, не нравится ей приближение учёбы — там беспросветная тоска и обсуждения сплетен последних, кто с кем спит, а кто настолько страшный, что ему не даёт никто. *** Школьники толпятся, путь друг другу преграждают, подножки ставят опрометчиво. Кто-то в рубашке белой — выглаженной, утонченной, на мальчишеских запястьях запонки, на девичьих браслеты. Все красивы до идеальных стрижек, коротких юбок-карандаш, укладок с длинными локонами, капроновых колготок без стрелок, туфель лакированных и растянутых улыбок. В руках букеты — под стать образу каждой девушки и каждого парня, такие же нежные цветы, розы — красные, розовые, белые даже. И особенно выделяются из толпы жёлтые — блеклые, как Кире сперва кажется, но красивые до одури желтые розы, плотным огромным букетом собранные, пышные бутоны. Кира толпу поневоле оглядывает, думает о своём, пялясь на носки чужих лакированных туфель на каблуке — она сегодня всё приличие из себя вытащила, чтобы, как говорила ей Мария Петровна, свой класс не опозорить. Юбку напялила тоже — чёрную, карандаш, что к ногам липнет неприятно, рубашку белую нацепила, выглаженную бабушкой предусмотрительно, волосы распустила и даже улыбку натянула. Всё, чтобы вписаться в очередном, но, к счастью, последнем школьном году, прекрасно зная, что вписаться не выйдет. Она пару лиц знакомых замечает, к ним топает, букет к себе поднимая, Марие Петровне его услужливо дарит, поздравляет и желает сил. Всё, как и планировала. Её вид — уж слишком статный для школьницы, серьёзный, броский, вперемешку со строгим осуждающим взглядом, пугает всех вокруг. Девиц, которые пялятся сквозь призму неприязни к её персоне, парней, знающих, что с Кирой лучше не шутить, что лучше лишнего не говорить и глаза лишний раз не поднимать. Медведева отталкивает, потому что хочет отталкивать — сомнений нет ни у кого. Сидит уже одиннадцать лет за последней партой, на часы поглядывает, в окно иногда, топает ногой под столом нервно, заусенцы отрывает, считает минуты до окончания уроков. У неё в школе жизни нет, у неё она начинается в три часа пятнадцать минут, когда она монатки собирает, вываливаясь из ворот школы, когда бежит к друзьям — тем, что постарше, поумнее и посерьёзнее. В школе жизни точно никакой — иногда только чувствует биение сердца, когда на англичанку пялится. Они огромной кучей линейку стоят, той же огромной кучей по лестнице в кабинет поднимаются, все толпятся, мешая ровно идти, Кире в юбке неудобно, она только глаза закатывает. А заходя в класс, снова метит свое любимое место — последняя парта среднего ряда, но его занимает Свердлов, знает, падла, что Медведева не просто так любит там сидеть — списать проще всего. Она под нос матерится от такой утраты, ищет глазами свободную парту, усаживается рядом с окном, укладывая вещи поудобнее. И выдыхает, утыкаясь в телефон — самое жуткое позади. Теперь пару уроков отсидеть да домой. Она женственной никогда не была: нежная, легкая, милая — не про неё точно. Да и к чему это ей, мальчикам нравиться не нужно, бремя такое на плечи не падает уж точно. Кира волосы поправляет, осматривая всех, пялится на Марию Петровну, смотрит исподлобья на Свердлова и даже средний палец ему показывает, пока тот смеётся, в ответ язык высовывая. У них стандартная доброжелательная неприязнь, взаимная, к слову — бабу не поделили в прошлом году. Кира Анюте из параллели даже цветы дарила, на истории проклятые огоньки слала, улыбалась, как дура, когда в школьном коридоре видела и гулять звала пару раз, только без толку всё, та со Свердловым на школьной дискотеке зажималась, в туалет его уводя, глазки строила, пока он её лапал. Медведева удивлена не была, она всегда женщин не правильных выбирала — тех, с которыми ей не светит, не из лиги, тех, которые перед парнями в юбках красуются, которые красятся для Свердлова и таких же, как он, тех, которые старше и умнее, а ещё замужем и скоро второго родят, в декрет с поста учителя английского уходя. Выбирала всегда сердцем, точно не головой, тянуло вечно на длинноволосых, громких, стервозных и развратных. Таких, чтобы руку на ляжку положить и присвоить, сжимая сильнее, рассматривая, как фарфоровая кожа под напором ещё белее становится. Кира краем глаза замечает — новеньких штук пять, пожалуй. А внимание к одной приковано — той самой, с желтыми розами и фиолетовой башкой, со стрелками яркими и губами тёмно-коричневыми, прядями длинными, явно нарощенными. У новенькой плечи тонкие, рубашка красивая и ноги красуются из-под короткой юбки. Она сама светится, длинные ресницы даже с задней Кириной парты видны, и ногти — тоже длинные, острые. Почти идеал, почти модель и почти ангел ростом вполовину меньше Кириного. Она вот на Настеньку очень похожа — идеал нежности, красивая очень, утонченная. Такие, думается Кире, либо сосут за пару грамм в туалете клуба, либо на сцене этого клуба выступают. Отвести взгляд не получается никак, Кира готова поспорить, что претендентка на роль новой королевы школы выбрана. Кира готова поспорить, что первым её трахнет Свердлов. Она бы даже сразилась с ним в этой гонке, но, увы, заранее знает о своем поражении. Новенькая улыбается, она в себе уверена, как кажется, она громко представляется, место себе выбирает, Марие Петровне букет дарит. Ангелина. Кира думает, что подходит ещё больше, чем Настенька. Кира впервые ошибается с выбором имени. *** Новенькая оказывается ещё и умной — такой идеальной, что Кира скулы сжимает, желваками перебирая. Ей бы в актрисы, модели, танцовщицы, куда угодно, кажется, Новосёлова всё умеет. А ещё общается со всеми и добрая до жути. Они изредка взглядами пересекаются, парой фраз перекидываются — про домашку, про тетрадь, которую Кира дома забыла, про сменку, которая достала всех уже. Ангелина с Кирой как со всеми — по-доброму, пока подружки, такие же красивые и милые, не позовут, под руку от Киры не утащат, о своём говоря. Таких Кира не уважает — мягких, как пластилин, податливых девчонок. Они пятой точкой перед парнями крутят, пряди волос на палец накручивают, смеются громко и улыбаются приторно. Не уважает, но поделать с собой ничего не может — именно на них и западает до влажных снов и больной фантазии. Кире завидно — лучше бы перед ней такой спектакль устраивали, она бы по достоинству оценила, в ней благородной мужественности больше, чем у Свердлова. Новосёлова ходит грациозно, что Кира тоже подмечает, а ещё улыбается ей при любой возможности. Но Медведева хорошо знает — с такими, как Ангелина ей не по пути. Ни дружить, ни общаться — о косметике она ничего не знает, да и мальчиков обсуждать уж точно не будет. От того наблюдает исподтишка, в социальные сети иногда заходит, просматривая фотографии, но не подписывается — некое инкогнито, что ли. И чувствовать себя сталкером не нравится, но когда она в сотый раз залипает на то, как Геля клацает ручкой за соседней партой через проход, становится не по себе. Плетясь в туалет, Кира думает о том, почему она такая закрытая. А ещё о собственных предрассудках в голове. И грёбанная Новосёлова из головы никак не вылезет, потому что маячит перед глазами уже месяц учёбы, громко смеясь у парты Свердлова. У них только химия закончилась — Кире точно нужно покурить, а ещё лучше уйти домой спать. Она не выдерживает нагрузки, ей не нравится программа, ей все причитают о том, что поступать нужно скоро и экзамены сдать. Дверь Кира научилась открывать беззвучно, как и топать по кафелю — чтобы никто не слышал и не видел. Потому что она любит нарушать запреты и является лидером в этой сфере с пятого класса. Ей бы в капитаны команды по футболу, если честно — характер то, что нужно. На неё равняются в неком плане, её спокойствию, кажется, можно позавидовать. Она тихо становится у окна, доставая сигареты, почти не создает шума, подкуривая. И слышит характерные звуки, мерзкие, до нутра достающие, из кабинки доносящиеся. Ано-бабочек Медведева видала, это уж мягко сказано. Она их не уважает, они, кажется, взлететь прямиком к небу пытаются, крылья пачкая. Кира усмехается, перебирая варианты того, кто в кабинке может быть — парочку таких в их школе она знает, парочку таких она даже трахала. Тех, что сразу соглашались — за неимением гордости и странной привязанности к сильным и смелым — таким, как Кира. Им всем нужен идол, думается Медведевой, защитник, хранитель, некий охранник. Чтобы в узде держал и шептал, что всё хорошо. Глаза сами округляются, когда из кабинки выходит Ангелина — пугается, громко охая, на что Кира только вздыхает, рот закрывая. Новосёлова её пугается, пугается, что секрет перестал быть секретом, что именно Медведева о нем узнала. Глаза слезятся, лицо все красное, а сама дышит часто, не-то от испуга, не-то от стабильно долгого нахождения в одной позе над унитазом. Кира её устрашает на постоянной основе: всегда злая, лицо недовольное. И Геля тушуется под изучающим взглядом, залпом выпивая половину бутылки воды. Кира про себя думает, что рот бы закрыть нужно — все представления об ангеле рушатся в один миг, потому что ангел на коленях не входит в перечень идопоклонения. Кира ей сигарету предлагает беззвучно, Геля мнётся пару секунд, но страх перед Медведевой одолевает — кажется, будто если она не сделает, что та хочет, её размажут по стенке. Пальцы с длинными ногтями выхватывают синий Camel с зажигалкой, а тёмные глаза пристально изучают весь Кирин облик — и грубоватые черты лица, и волосы, в хвост собранные, с висками выбритыми. — Не говори никому, ладно? — отчаяние. Кира ухмыляется, голову ещё выше поднимая, её бабочки в животе оживают от дрожащего голоса. — Даже если скажу, ни для кого новостью не будет, — Геля грустно вздыхает, плечи опуская, и Кире ее жаль, — ну уж ладно. Я могила, принцесска. — Не называй меня так, у меня имя есть, — девчонка возмущается, весь королевский облик вмиг исчезает, оставляя только рассерженный взгляд тёмных глаз. — А что не так? Это ж комплимент, ёпта. Ещё скажи, что не принцесса, — Кира волнение свое скрыть пытается, ей кажется, что так руки ещё не подрагивали. Она голову виновато опускает, от чего Геле смешно становится. — Я, конечно, знаю, что ты специально себя как мужик ведёшь, но узнай, что такое мизогиния, — Кира обжигается будто, язык прикусывает даже и от удивления рот открывает, — Почитай про феминизм, про токсичную маскулинность, окей? — Это с чего вдруг, как мужик-то? Но Новосёлова только хмыкает, волосы нарощенные поправляя, и уходит, оставляя Киру одну с долгими размышлениями. Кира ошиблась ещё и в характере ангельском — не податливая уж точно. *** Кира теперь и правда читает статьи о мизогинии, новое для себя узнаёт, удивляется много, злиться начинает на мужчин и меняет привычки. Кропотливый труд на пользу ей идёт — она больше не плюётся в разговорах о косметике, хоть краситься так и не начала, не называет больше Аньку из параллели шлюхой и не кидает прозвища обидные. Она на Гелю теперь с восхищением каким-то смотрит. И всё больше раздражается, когда Свердлов одноклассницу приобнимает. Они после того случая ещё раз видятся в женском туалете — Кира приходит после второго урока, слыша знакомые звуки. Ангелина начинает думать, что Медведева её преследует. — Почитала о мизогинии, как ты и сказала. Сдаюсь, — она поднимает руки, выставляя перед собой, — больше не буду называть тебя принцесской. — Спасибо. И принцесской, и кисулей, и шалавой, и как ты там ещё любишь, — перечисляет Новосёлова, подкуривая предложенную сигарету. — Я же по-доброму, Гелечка! Что ж я сделаю, если вы у меня все кисули. Вон, полный класс моделей Виктории Сикрет! — она руки вздымает, улыбаясь впервые, а Новосёлова улыбается скромно, взгляд отводя и смешок издавая, — а вот на счёт шалавы, — Медведева притихает, взгляд отводя, — ты это, Гель, не водись со Свердловым. Он мудак. И смотрит с печалью, гипнотизируя. Ангелина раздражается, показушно хмыкает, громко так, улыбается. А Кира под рассерженным взглядом плавится будто. — Уж сама решу, ладно? — Ладно, я просто предупредила. И Кира прекрасно понимает, что не послушается её ангел. И что её дурацкий вкус на женщин никогда ей на пользу не был. Даже англичанка уходит в декрет, теперь пялиться на уроках не на кого и домашние задания новой старой мымре сдавать неохота. *** Октябрь Киру злит до безумия — день рождения на носу, учеба не идёт, пиво пить не зовут — взрослые друзья универами заняты. Она чувствует себя одинокой и никому не нужной, засыпает тревожно, на Новосёлову всё больше засматривается. Та летает, а не ходит — всё больше от земли оторваться хочет, похоже. У неё уже ребра видно и ногти гнутся, Кира это на заметку берёт, но не говорит ничего, только наблюдает, голову рукой подперев. Видит, как Свердлов новую королеву на вписку зовёт, а она и рада. И Кира за неё тоже была бы рада, не будь это Свердлов. А потому она только зло пялится, кидая рассерженные взгляды, но Ангелина не замечает. Уже через пару дней Кира вглядывается в экран своего телефона, гипнотизирует, неотрывно наблюдает за происходящим на экране. Скинутое в общую группу, мерзкое, ужасное видео вызывает в ней бурю эмоций. Негодование, злость и ненависть. Там падший ангел — Ангелина на коленях. Теперь не просто секрет из школьного туалета — теперь секреты из списка шалав школы, как раз тех, кого Свердлов снять удосужился. И мерзко настолько, что хочется выть. Свердлова по стенке хочется размазать, и бредя в школу, она сжимает кулаки. Ангелина не приходит, Кира на её парте видит огромное и ярко выведенное «шлюха». И ей жаль до чёртиков, но она ведь предупреждала. Новосёлова в школе появляется только через пять дней, когда первым физкультура, когда в раздевалке хохотом девочки заходятся, только стоит ей войти. Кира, только пришедшая, скидывает рюкзак, смотря исподлобья, наблюдая, как слёзы непроизвольно катятся по чужому лицу. Они не общаются, они не подруги. Да Кира вообще ни с кем дружбы не водит, если быть очень честной с самой собой, а тем более — с шалавами. А потому выбирает молчаливо наблюдать, пока над одноклассницей смеются. Но пальцы с длинным маникюром подрагивают, взгляд в пол опущен, пока Маша, девчонка с темными смольными бровями, выбрасывает краткое: — Новосёлова шлюха! — и все заходятся громким смехом, кидая в Гелю, что попадется под руку. Там чья-то кофта, как потом оказывается, там броские осуждающие взгляды, там смех. Кира стерпеть не может. Она о мизогинии читала, она моделей Виктории Сикрет из класса своего терпеть не может, она Свердлова точно убьет, а ещё Новосёлова ей нравится, она это признать может теперь — теперь уже плевать. Вкус на женщин побеждает здравый рассудок. — Ебало завали, — громко, басом выпаливает, поворачиваясь вполоборота, а Ангелина рот открывает, пока толпа умолкает и быстро выходит из раздевалки, кучей обсуждая и Киру и Гелю. По впалым бледным щекам катятся слёзы, девчонка усаживается на лавку, пряча лицо в ладони и ревёт, что есть силы, а тушь, словно реками, вместе со слезами размазывается по коже, прямо вперемешку с блестками. Кира бесится, она слёзы чужие ненавидит, но сердце щемит, болезненно душит изнутри, заставляет подойти, вздыхая тяжело. — Ну, что ты, солнышко, — и приобнимает её, усаживаясь рядом, — Хочешь, я ему ебало набью? Я же говорила, что он мудак. — Не надо никому ничего бить, — захлёбываясь в слезах еле произносит Геля, обнимая свои плечи, — Я просто, — уже шепчет скорее, — не знаю, что мне делать. — Ну, всё, всё, — Кира ангела по голове гладит, смотрит черными глазами, выискивает там что-то, — никто тебя не обидит. Кира не водит дружбу с такими, как Геля, но Кира готова защищать падшего ангела, потому что подрагивающие плечи и сорванный голос заставляют бабочек в животе оживать. *** Кира усаживает Гелю за свою парту, будто оберегая, никто не смеет даже подойти к Новосёловой — натыкается на взгляд карих глаз. Геля теперь под защитой, теперь может спокойно сидеть на уроках и ходить по школе. Она подписывается на Киру, лайкает ей фотографии и приносит шоколадку в честь дня рождения. Кира теперь сопровождает её до туалета, выкуривая пару сигарет, слушает рассказы про младшую сестру и про косметику, поддакивает, засматривается всё больше, вникает в феминизм с головой, привычки Гелины перенимает. Гулять они идут вместе первый раз двадцатого октября — уже темно в семь вечера и холодно очень. Но Ангелина зовёт пройтись по району, а Кира отказать не готова. Геля не признаётся, что боится остаться наедине с отчимом, потому что у принцесс таких проблем быть не может. — А ты чего перевелась-то? — Да я и в прошлой школе шлюхой была, — в шутливой форме говорит, а глаза тускнеют, и Кира поджимает губы, перебирая пирсинг, — А почему именно Кира? — интересуется Новоселова, руки в карманы пряча. — Мне подходит, тебе не кажется? В восемнадцать сменю в паспорте. Та кивает, рассматривая профиль девушки, идущей рядом. Они останавливаются на какой-то площадке, усаживаясь на качели, ветер под куртки осенние забирается, уши заставляя мёрзнуть, а руки подрагивать. Геля раскачивается, ногами в воздухе мотыляя, а Кира усмехается себе под нос — такая низкая, что на детских качелях до земли не достаёт. — Вот это я себе проблем нашла на голову. Теперь клеймо до конца школы. — И что тебе это клеймо? Ты на них внимания не обращай, да и делов. Нахуй их всех посылай, — затягиваясь дымом, раскачивается Кира, в небо ночное вглядываясь, — У меня тоже клеймо, но ничего. — Какое из? — Геля смеётся, выхватывая сигарету из чужих рук, и Кира засматривается снова — на пальцы, в особенности. — А у меня их несколько, что ли? — Ну, мне Маша в начале года про тебя так и сказала, что ты зажатая лесбиянка, которая косит под мужика, — и Киру выносит окончательно вслед за Новосёловой. — Зажатая? — громко возмущается та, хлопая в ладоши, — я её как зажму, блять, мало не покажется. — звучит многозначительно, на что Геля вновь смеётся, а Кира не признаётся, что Машу уже зажимала в той самой раздевалке. *** Они гуляют всё чаще, общаются, переписываются даже, сидят за одной партой. Кира за Гелю делает биологию, чувствуя себя собачкой цепной, пальто своё отдаёт, когда холодно, в глаза тёмные смотрит не так, как в другие. И Ангелина всё прекрасно видит, Ангелина понимает, играется будто. Она юбки короткие носит, так, что когда рядом за партой садится — ляжку видно отчетливо, будто терпение Медведевой испытывает раз за разом. Мило улыбается, трогает иногда её, царапая через штанину длинными коготками. И всё видит прекрасно — и взгляд Кирин, и отношение, и влюблённость. Они вместе у Киры дома, пока домашние на работе, тупые сериалы смотрят, которые Новосёлова расхваливает, а потом Американскую Историю Ужасов, которую Кире приходится разжевывать, потому что Геля теряет половину сюжета. Медведева учится готовить, учится кивать на разговоры о маникюре, учится игнорировать желание полапать и прижать к стене. Учится уважать. В Ангелине что-то не так, как в предыдущих выбранных сердцем девчонках — она заставляет поклонятся, заставляет восхищаться и отношения к себе плохого не терпит. Они дружат, Кира, переступая через себя, позволяет Геле называть их подругами — сама ведь виновата. Она всегда выбирает не тех. Она выбирает ангелов, которые рассказывают про арабов в директе, про Макса из параллели, про тональник по акции и наращивание волос. Но Кира готова поспорить, что её ангел лучше всех предыдущих. Ей Новосёлова через пару месяцев и про отчима рассказывает, и про маму, и про сестру — что там семья ангелам не под стать, что там до слёз. Кира обнимает крепче, позволяя раствориться в аромате своих духов, по голове гладит и говорит, что всех убьёт. — Ну, ангелочек, не плачь, пожалуйста, — Медведева и к слезам привыкает — к Гелиным только, — хочешь, мои друзья его на машине переедут? Та смеётся, говоря, что Киру не переделать. *** Первое полугодие проходит незаметно. Кира теперь вовсе не одна — у неё рядом ангел ходит. Новосёлова ни с кем больше дружбы не водит, только с Кирой — личным телохранителем и самым обсуждаемым персонажем во всей параллели. Увидеть их в школе по отдельности практически невозможно. Геля ей брови щипает, заставляя шипеть, английский ей делает, заботливо понимая, что старая мымра и правда плохо объясняет, кутикулу обрезает, говоря, что маникюрщицей когда-то станет и даже рассказывает, какие цвета в одежде лучше сочетать. Правда Кира едва запоминает. Они проводят время за разговорами, за глупыми обсуждениями сериалов, за посиделками дома и редкими вылазками погулять, чтобы покидаться снежками. У Гели в социальных сетях фотографии с Кирой появляются, а Медведева причитает, чтобы та удалила, у неё лицо там доброе. И заканчивая последние учебные дни, Новосёлова до одури ждёт дискотеку, а Кира тоже ждёт. — Ты же пойдёшь? Скажи, что пойдёшь! — ноет Геля, улыбаясь и выхватывая сигарету. — Как это я на тебя красивую не посмотрю. Конечно, пойду. — Кира грозная, как всегда, ворчливая, но улыбается мягко, за сигарету дерясь. У Киры подарок к Новому Году для Гели лежит, а в планах на следующий — первым пунктом, ярко и отчетливо. «разлюбить Гелю» — кривыми мелкими буквами. Медведева уже не может, она душится, она ни на кого другого смотреть не может, понимая, что во френд-зоне засела и вылезти ей не удастся. У неё ноги подкашиваются, когда её Ангелина рукой задевает — нарочно или нет, она не знает. Сердце быстрее бьётся, когда та улыбается, голову склоняя, только одной Кире, ни для кого другого. Её мысли собственные душат, она спит плохо, ворочается, от снов неправильных просыпаясь. У неё в голове точно каша — даже когда Анюта из параллели пишет, игнорирует и сообщение в архив отправляет. *** На дискотеке Геля в топе слишком коротком, в джинсах с коленями открытыми, до такой степени красивая, что у Киры внутренности скручиваются и слюна вот-вот потечёт, как и Кира. Геля запрокидывает в себя дешёвое вино, впервые на памяти Киры калории не считая, изрядно пьянеет, довольно расползаясь улыбкой по милому личику. Она Медведеву за руку берёт, в середину спорт-зала ведёт, танцует, прижимаясь ближе, счастливая до одури, смеётся, двигается в такт музыке, голову откидывая. Ей до неба рукой подать, она в тайне от Киры до небес почти дотянулась, хоть и скрывает. Скоро не то, что рёбра, скоро в могилу. Кира смотрит, наглядеться не может, на толпу внимания не обращает, не видит, что Маша косится, злостно шипя, что матерится под нос от ревности. Она на ухо, наклоняясь в три погибели, ангелу произносит: — Пойдем курить? — а та кивает, за руку берёт, ориентируясь к выходу. Они в каморку заходят, где лежат маты и мячи в коробке, где одно окно, из которого только слабый свет луны. Геля немного пошатывается, Киру не взяло ни разу, она ясность ума сохранила. Медведева помогает ангелу подкурить, окно нараспашку открывая, кофту свою снимает, на чужие плечи накидывая, чтобы не простыла в одном топе. Смотрит неотрывно, пока Новосёлова усаживается на подоконник и улыбается ей по-особенному, голову склонив, так, как никому больше. И ноги мигом немеют. Она оглядывает предмет воздыхания, вздыхает грустно, глаза на рёбра опуская. — Опять ни черта не ешь, — только и говорит хрипло, так, что Геля еле улавливает в пьянящем дурмане. — Ну, мам, не ругайся, — смеётся та, затягиваясь дымом. Смотрит игриво, усердно сверля темным и томным. — Отберёшь телефон на неделю? Кира усмехается. Она ошибается третий раз, когда думает, что вино из пачки её не взяло. Потому что наружу выпускает всё — и дребезжащее сердце, которое пляшет и заходится громким стуком, когда хозяйка наклоняется к девчонке напротив вплотную. Говорит куда-то в ухо, громко сглатывая, кулаки сжимает. — Будь ты моя, я бы тебя с ложки кормила и запирала бы, пока не отъешься, — тихо, украдкой. Кира себя саму за эту слабость готова наругать, она слышит, как Ангелина самодовольно хмыкает, как голову на руки, что уперлись в подоконник по обе стороны от её бедер, поворачивает, как тянет дым, воротник Кириной футболки поправляя. — Так почему ты ничего не делаешь? — заставляет повернуть голову, располагая лицо в опасной близости. Кира готова поклясться, что у неё колени трясутся на пару с руками, что ресницы дрожат. Ангелина руку свободную поверх чужой ладони кладет, улыбается, гладит аккуратно, почти невесомо. Так, как умеют только ангелы во плоти. И чувствует, как Кира к уху ещё ближе наклоняется, дыханием горячим опаляя мочку. — С огнём играть не надо, — думает пару секунд, рассерженно закатывая глаза от простого прикосновения, — и мучить меня тоже. Знаешь же, что сохну по тебе, а всё равно издеваешься. Геля издаёт смешок, сигарету выбрасывая прямо за спину в распахнутое окно. Холод веет, а у Киры лицо горит и ладони вспотевшие, это она подмечает самодовольно. — Ты дурная, — тихо отвечает, рукой освободившейся зарываясь под футболку, позвонки ногтями длинными нацарапывая, ногами сильнее обхватывает чужие бедра. И Кира такое выдержать не способна. — Я предупреждала. Она отрывается от уха, с силой хватая ноги, пододвигая всё девичье тело на край подоконника — ближе к себе, прижимаясь вплотную, набрасывается на Ангелину до жути мокрым поцелуем, пока та зарывается в её волосы со стоном. Кира выбирает падшего ангела, который хочет оторваться от земли, и впервые не ошибается.