ублюдки перед смертью улыбаются

сидя на краю пропасти размером в девять этажей, хенджин смотрит в телефон. долго, будто пытается что-то рассмотреть в выключенном экране. в голове шестерёнки все работают и работают, подкидывая новые идеи. одна из них кажется наиболее заманчивой. на дисплее высвечивается знакомый чат. хван подключает всю свою фантазию и пишет довольно длинное сообщение с извинениями, раскаяниями и просьбами встретиться. жертва клюёт весьма быстро, уже через пару минут соглашается и даже сама просит побыстрее встретиться. хенджину это только на руку. восемь вечера. минхо стоит за ипподромом, где они и познакомились когда-то давно. все складывается как нельзя лучше. для одного из них естественно. минхо в предвкушении чего-то сладкого, тягучего, приносящего много удовольствия. он как домашний пёс, смиренно ждёт хенджина, залипая в телефон. он специально пришёл раньше, чтобы не заставлять младшего ждать. хенджин не любит ждать. минхо чувствует чужую ладонь, которая мягко ложится ему на плечо и ведёт вниз к груди, он ластится, подставляясь под такие родные касания. но в следующую секунду чувствует, как его ударяют чем-то тяжёлым по голове. в глазах вмиг появляется кромешная тьма, а сознание отключается. тело обмякает в чужих руках, словно он тряпичная кукла. хван курит уже непонятно какую сигарету. он вообще-то не курил раньше. да и вообще, раньше он был совсем другим человеком. а сейчас козырёк кепки закрывает глаза, на плечах какая-то поношенная олимпийка, а в пальцах так изящно зажата тонкая сигарета с ядовитым дымом. холодный ветер, что гулял по ипподрому пробирал до костей, заставляя ежиться. через два часа он должен убраться отсюда. от раздумий его отвлекает минхо, который пытался пошевелиться, лёжа на земле. на виске липкая, остывшая кровь, ноги связаны точно так же, как и руки. его взгляд загнанно бегает по всей округе, но когда он замечает лишь одного хенджина, то улыбается… — я ж тебе зубы все выбью, чтобы больше не давил лыбу — ой, да ладно тебе — минхо будто бы совсем не беспокоил висок, который ощутимо ныл и болел. он все так же лежал на земле и с улыбкой смотрел на хенджина снизу вверх. — тебе не кажется, что нужно быть немного мягче с людьми, м? — ты реально считаешь что сейчас время для шуточек? минхо молчит, все так же улыбаясь. это улыбка у него срослась с кожей, настолько она естественная в любых ситуациях что никогда не поймёшь искренен он или же нет. хенджин спрыгивает со своего места, делая последнюю затяжку. подходит к старшему. опускается перед ним на колени и прикасаться тыльной стороной ладони к щеке. ведёт медленно, почти ласково. но внезапно хватает за челюсть, отводя голову в сторону и тушит окурок о нежную кожу шеи. минхо дёргается и шипит пока пепел прожигает тонкие ткани. но он ничего не мог сделать из-за туго связанных за спиной рук и ног. хенджин без каких-либо эмоций затушил тонкий окурок о чужую шею и бросил его рядом с чужим лицом, поднимаясь. он смотрит как минхо морщится из-за боли, но чувствует что этого мало. все не то, все слишком мягко. он будет издеваться над ним до тех пор, пока девять кругов ада не покажутся ему раем. но не убьёт, оставит жить, чтобы помнил. навсегда запомнил, что за всеми действиями следуют последствия. — решил убить меня? — выплевывает минхо — тебе не кажется, что это слишком, лишь из-за того что мы расстались. или ты настолько ревнивый. самолюбие твоё задел? — рот свой закрой первый удар приходится носком кроссовок прямо в центр груди. хенджин не сдерживался, ему было все равно. ему было настолько больно, что он был готов хоть всю жизнь после отсидеть в тюрьме. за чередой ударов был слышен лишь стон полный боли. он своего рода успокоительное. дарил некоторое удовлетворение. поэтому последний удар получается ровно в нос. минхо захлебывался в своей крови и не мог нормально дышать. кровь во рту, и хлещет из сломанного носа, такое чувство, что он в ней тонул. в глазах цветной калейдоскоп, он даже хенджина не видит. пара рёбер точно сломаны, они давят на лёгкие, заставляя и без того задыхаться. он и подумать не мог, что тот милый и доверчивый хенджин способен на то, чтобы избить человека. он же и мухи не обидет. — ублюдок мелкий — хриплый голос разрезает пространство. — не думай, что я это так просто оставлю — что? не оставишь? — хенджин начинает оглушительно смеяться. смех отражается от стен ипподрома, расползаясь дальше. он больше походил на обезумевшего. — считаешь, я первый начал? у тебя что память обновляется каждый день. у тебя ещё совести хватает так говорить? хенджин как сейчас помнит. помнит, что минхо изменил ему в его же день рождения. но это ещё цветочки, то что ещё можно было забыть и отпустить. ягодки случились через пару лет. случайно встретились в клубе и выпили. хенджин бы очень хотел чтобы на этом и закончилось. в ту ночь они сидели вдвоём за барной стойкой, разговаривали на отстраненные темы и вели себя как старые приятели. хенджин был не особо против так как не хотел долго злиться на этого человека. но начинать все заново, как хотел того минхо, не было никакого желания. но чужое самолюбие оказалось задето его отказом. поэтому минхо показалось забавным проучить его. хенджин помнит, как голова шла кругом, как все тело горело, а в глазах плыло, и он не знал куда себя деть. везде было жарко, так жарко, что умереть можно было. он был совсем один в этом чёртовом клубе в окружении людей, которые были рады воспользоваться такой возможностью. будучи под влиянием наркотиков хенджин ничего не мог сделать, даже элементарно связать два слова. он бы очень хотел, чтобы с действием наркотиков ушли и все воспоминания о той ночи. но они яркими красками горят по сей день. приходят в кошмарах и душат ледяными щупальцами. — меня изнасиловали по твоей милости, чёртов ты ублюдок — а я что за тебя отвечаю? сам виноват раз до такого дошло минхо прикусывает язык в момент когда хенджин выходит из себя и снова бьёт его носком обуви в лицо. по щекам льются солёные слезы, разьедающие все, до чего дотрагиваются. хенджин небрежно стирает их рукавом олимпийки и отходит к месту, где сидел чуть ранее. берет ножницы и идёт назад. минхо вообще плохо осознает все, что происходит. во рту болото из собственной крови. он то и дело сплевывает, но меньше её не становится. когда он чувствует, что его руки больше не связаны, он даже не обращает на это внимание. опирается ими о землю, что царапала нещадно ладони. грязь забивалась под ногти, смешиваясь с собственной кровью. отвратительное месиво — он сам и все, что его окружало. ипподром разрывает отвратительный стон, переходящий в крик. минхо только и может, что сфокусировать взгляд на своей правой руке. на раскрытой ладони стояла нога хенджина. он весь свой вес перенёс на одну ногу, слушая оглушающий хруст костей. почувствовав что этого достаточно, он словно размазал раздавленную конечность о землю и снова опустился перед старшим на колени, поднимая его лицо за подбородок — я знаю, что ты амбидекстер. так как насчёт второй руки? хенджин смотрит на то, как минхо задыхается от боли, не в силах вымолвить и слова. больше никто из них не улыбался. — хотя у меня есть идея получше хенджин поднимается, пинает слегка брезгливо носком обуви в грудь, переворачивая изуродованное тело на спину. он отходит ненадолго и совсем скоро возвращается с молотом, зажатым в тонких, изящных пальцах. — я заставлю тебя на всю жизнь запомнить то, что ты сделал минхо кричит так, что срывает к чертям голос. захлебывается в крови, под звук новых поломанных костей. этот хруст навечно останется у него в памяти. он будет слышать его во снах и тишине. точно так же, как хёнджин помнит ту ночь, он навсегда запомнит эту. навсегда запомнит, как хёнджин вновь и вновь замахивается молотком, чтобы превратить его ступни в кровавое месиво, смешанное с грязью и травой. хван успокаивается лишь тогда, когда потерявший сознание из-за боли минхо затихает. а его ноги и правая рука были полностью раздроблены. хенджин лично удостоверился в том, чтобы каждая кость была превращена в крошку. чтобы минхо никогда в жизни больше не смог ходить. чтобы мелодия его крика вперемешку с ударом молота навсегда залегла в памяти старшего. — теперь никто из нас больше не будет улыбаться. мы ублюдки. и никому из нас нет прощения