Повод искать не пришлось

В Суне всегда переменчивая погода, несерьёзная. Вечер бранится громом. Плывёт где-то за деревней, угрожает чернотой сбитых облаков, подсветив их тяжесть фиолетовой веткой молний. Злится, и безжизненный пыльный воздух, предупреждая, полнится озоном. Но здесь уже давно никому не страшно. Поселение в пустыне не страдало от наводнений, лесных пожаров и землетрясений; к чему этот пустой небесный трёп, если владыка-ветер разгонит песком надутые от обиды тучи. Он здесь главный хозяин. Дождя не будет. Гроза снова прошла стороной. В деревне посвежело, ещё пахнет озоном, но уверенно наступает типичная пустынная духота. Летом раскалённый солнцем песок не успевает остыть даже за ночь. Поэтому в гражданских районах деревни в тёмное время всё ещё слышны детские голоса. Гааре шестнадцать, рабочая смена уже часа три как завершена, но из-за бессонницы она осталась в резиденции подольше. Она всегда остаётся там на подольше. Миссии, сложенные ровной стопкой, сопят, ждут утра, необходимые документы подписаны, жалобы выслушаны. Гаара почти бесцельно бродит по пустым коридорам и залам здания, присматриваясь к клубившимся теням в углах и под потолком. Она играет в эту игру каждую ночь. С приходом темноты всё выглядит иначе. И если за деревней присматривает ветер, то за людьми молчаливой нежной матерью присматривает Гаара, работа у неё такая — разгонять тучи в головах и сердцах людей. Она, как обычно, задерживается в зале совещаний. Рыжая копна нервно кивает каменной фигуре своего отца. Эта комната самая безжизненная в резиденции: раздутая как живот, без окон, со спертым воздухом, холодом от камня и равнодушия глаз четырёх каменных гигантов. Секунду поразмыслив, Гаара решает уважить и остальных каге кивком. Однажды и она, высокомерной статуей запертая в склепе зала для совещаний, не смыкая глаз, будет присматривать за деревней, ведя безмолвные споры и светские беседы с сильнейшими шиноби её земли. Гаара эхом садится за место напротив своего законного. Мрамор стола ощущается мертвецким холодом на ладони. В полутьме зала, напротив статуй-великанов, Гаара чувствует себя подсудимой. Ложится привычно двумя руками на холод столешницы, лбом и кудрями на руки, и в импровизированном полупоклоне оправдывается у себя в голове за неправильные мысли, просит прощения у духов за алчность. Она точно-точно костьми ляжет для процветания деревни, и ничего её не собьет с пути, главное только отмыться от злодеяний, не допустить повторения её истории. Проговаривает разную чушь полушепотом под осуждающий взгляд отца. Мол, и войн больше не будет, и дети будут счастливы, и пустыня обратится в дивный сад… Врёт-завирается, только бы не чувствовать вину. А Раса всё смотрит так же отрешённо и свысока, совсем сквозь неё. Сегодня она точно на суде — извиняется усерднее обычного. Каждую ночь приходит в эту проклятую комнату, просит прощения за неподобающее поведение, ведь уверена, что обязана деревне своими выходками до самой смерти. Минуты, проведённые в зале, кажутся вечностью. Песчаным шорохом медленно распрямляется сгорбленная фигура, сухими пальцами трёт глаза не столько от сонливости, сколько от тяжёлых мыслей, грязью застилающих глазницы, скопившихся грузом где-то у переносицы. Холод пальцев не освежает — леденит глазные яблоки и голые надбровные дуги. Сурьма на веках подстирается, подразмазывается, лицо становится непозволительно юным для её статуса. Ежедневный обход наконец закончен. Мягкие шаги удаляются от «зала суда» по коридору дальше. А деревня в окнах уже заснула под колыбельные ветра. Сладко, как любимое дитя, спит под сердцем и Шукаку. Только Гаара не может спать. Так не вовремя пробудившиеся гормонами ростки чувствительности и эмоциональности зреют, наполняются силой, берут своё за годы засухи в её душе. Гаара думает, что это мешает. Как бы не презирала себя прошлую, понимает, что куноичи лишние эмоции ни к чему. За три года после экзамена и неудачного вторжения в Коноху, она впервые стала чувствовать, понимать и замечать людей. Стала нервничать, бояться. От новизны и обилия чувств кружилась голова до тошноты. Спустя три года она стала бояться громко думать, чтобы не слышать ответные подколки Шукаку, разделяющего все её мысли. Делить своё сознание ещё с кем-то дезориентирующе. С горькой полуулыбкой удивляется себе — раньше её это совсем не беспокоило. Шиноби на ночной смене, вежливо отходит от двери, пропуская. Куноичи спешит в свой кабинет, обозначивший себя рассеянной полоской света в щели между полом и дверью. В кабинете кадзекаге свежее, там всегда открыто окно, ярко горят лампы. Единственное, чему Гаара не удивляется в своей жизни — переменам. За время обхода началась очередная внезапная песчаная буря, напомнив о себе горсткой песка у окна. У неё в душе тоже буря сейчас. Плавным движением кисти, Гаара старательно прибирается, позолоченные частицы заботливо-нежно ложатся спать в тыкву-горлянку. Приятным шорохом прикрывается окно. Куноичи привычно-ловко закидывает шелестящий сосуд на спину, и через весь этот «свет» и «свежесть» в нос заплывает душной тяжестью металл. И Гаара наконец приходит в себя. На мгновение её пробрало ледяным ужасом, потусторонним, как столешница в зале заседаний, напоминая о важном: «Ты неотъемлемая часть пустыми, ты связана с ней кровавым проклятьем в тыкве за спиной». Шуршит красной пылью и трупами горлянка: «Тебе не выбраться отсюда». Паника любовно обнимает куноичи дрожью, вытряхивает из неё остатки надежды. Девушка быстро выдыхает через рот, жмурит веки: «Не хватает только Шукаку… Не на кого свалить своё стремительно развивающееся сумасшествие». Сосредотачиваясь на стуке ветра за окном, Гаара минут десять спустя вздыхает полной грудью. В отражении окна на деревню обрушился красный водопад её волос, бледное лицо совсем слилось с выбеленными зданиями ночной Суны. Под гудение ламп, со свистом сквозь зубы раздаётся отчётливое: «Ты последняя надежда людей этого богом забытого места. Возьми себя в руки». Смотрит равнодушно, как Раса, в погрубевшую растрёпанную себя, а песочные ладони сжимаются в железные кулаки, белея раскалённой решимостью на костяшках. Темари входит в кабинет без стука, обозначая себя ироничным смешком: — Всё ищешь повод? — Нет. — чрезмерно быстро отвечает, даже не отворачивая лица от окна. Гаара понимает, что сестра имеет в виду — её спасителя, самого первого друга и влюблённость — Наруто. — Брось, Гаара, — Темари резковато ставит веер на плиты металлическим звоном, складывает руки на шёлке под грудью, поддевает по-доброму, — Ты призраком снуешь по коридорам каждую ночь, стоишь в одиночестве у окна, любуясь полнолунием как романтичная химе. Джирайя и Наруто в путешествии останавливались в стране Ветра на пару дней. Где-то в провинции, совсем на границе со страной Огня. Шиноби, проходившие службу в поселении, донесли в штаб о старике и подростке с протекторами листа, ожидая дальнейших указаний. На следующий день, после распознания в них «Одного из трёх великих Саннинов» и «Джинчуурики Скрытого Листа», им было передано письмо с приглашением «прямиком от Кадзекаге-сама», чопорно сложенное, нераспечатанное. В Суне их встретили сопровождающие шиноби-джоунины. Вместо гостевых домов, Темари настояла на размещении почётных гостей непосредственно в резиденции. Наруто и Джирайя провели с семьей Собаку-но целую неделю и были таковы. В планах у Наруто было скорое возращение, поэтому легендарный дуэт спешно прокинул страну, стремясь продолжить тренировки. Неожиданно для Гаары, Наруто прочно засел в её мыслях, претендуя на место «не просто друга». Однако она не удивилась: в Суне всё внезапно и неожиданно, как буря. — Ты точно думаешь о Наруто, всё написано на твоем лице. — продолжила Темари, бросив испытывающий взгляд на сестру. Гаара машинально дотрагивается до «любви» над бровью, принимая фразу буквально. Темари смеётся точно звоночки сузу, приятным шумом скользят локти по кушаку на талии, трясутся хвостики. Гаара думает, что «Темари» — идеальное имя для неё: яркое, шелковое, звенящее, как праздник. Для Гаары в плане ассоциаций всё просто. Звоночек? Значит должно быть «звонко». Ярко значит «красный». Если гладко, то «шёлк». Легко? Значит Темари. «Только с чувствами не всё так просто», — укоряет мысленно саму себя. С людьми всегда так быстро и непонятно, как с погодой. Гаара будто бы физически ощущает поток времени, как оно разгоняется с каждой минутой, которые проводит в обществе, как оно плетёт сети-узы, неразрывно связывающие её с другими людьми. Она учится правильно распознавать эмоции и мотивы людей уже как три года. Но до сих пор не понимает свои. Внезапно призраком прошлого всплывает в мыслях Яшамару. Куноичи думает, что совсем не продвинулась в изучении человеческих мотивов. Улыбаясь, Гаара убирает заторможено руку со лба, подходит к столу, чтобы присесть и обессиленно упасть лицом в ладони. Темари смаргивает слезы, лицо быстро потухает, теряет все следы весёлости. Вихры тёмно-красных волос её сестры печально лежат на стройных плечах, короткие пряди у лица топорщатся слабо, не так, как обычно. Темари предлагает подбадривающе: — Ну, помнишь, Секо-сан предлагал программу обмена опытом для ирьенинов? Хочешь, запустим завтра? Он даже план работы центра оставил…на 34 листа правда. Но я могла бы изучить его. — Гордо дернулись хвостики и острый подбородок. — Или даже…ну, поручить кому-нибудь его изучить. Пригласим команду №7! — Идея хорошая, приедет Харуно-сан, но Наруто-куну здесь всё ещё нечего делать. — устало отзывается куноичи. Наруто недавно вернулся в Коноху. Гаара, к её сожалению, проболталась сестре о желании поскорее свидеться с ним. И все два месяца девушки безуспешно придумывали разнообразные предлоги. Младшая уже сдалась. — Тогда… — Темари-сан, хватит. — Гарра мягко прервала её, обозначив дистанцию суффиксом. И добавила совсем шёпотом-шелестом: — Я всё равно не смогу уйти. На время стало пустынно тихо в кабинете. Темари отвернулась к окну, поджав губы. В этой простой фразе не было двойного дна или нескольких трактовок. Острые золотые частицы деликатно стучатся в окна под древние песни ветра. Он стремится прорваться через стекло, разорвать и эти тучи тоже, те, которые душевные. Темари понимает, Гаара связана песком, острой пылью, застилающей глаза, бьющей колючим по рукам и шее закутанных в пончо жителей. А у неё — Темари — есть ветер, колышущий листья Конохи, есть свободный полёт. Её ветер стоит у двери в кабинет, поблескивая чёрным железным корпусом. Её ветер ночует в тёмных волосах парня, играющего в шоги. А у Гаары… — Наруто не откажется от своей мечты, Темари-сан. А я не откажусь от поста Кадзекаге. — совсем тихо, смиренно. И падает лицом ещё ниже — на локти, поворачивая голову для удобства, чтобы видеть матово-жёлтую метель за окном. Темари нечего добавить. Подходит ближе к столу, садится на край, не осмелившись тронуть кудрявый красный поток в утешении. По привычке складывает руки под грудью, не зная куда ещё их деть. Её младшая сестра джинчуурики, сильнейшая куноичи деревни, уникальная в своём роде. Гаара уже делает успехи на посту, совет старейшин и рядовые шиноби готовы следовать за ней, выполнять самые рисковые поручения. И что самое главное, снова готовы пробовать. Они будут против отставки такого перспективного руководителя. В голове до абсурда не вовремя возникают слова отца, какая-то чушь о «цене», которую надо заплатить. Темари понимает, что это значит, особенно, когда твои руки запятнаны кровью односельчан. Кудри Гаары, кажется, становятся острее, уверенно-упруго пружинят от плеч и рук, спина расправляется силой, она встаёт, источая спокойствие. За дверью раздаются голоса, один их них девушки не спутают ни с чем — мужской со смешинкой и хрипотцой: — Ты сегодня рано вышел на смену, Канкуро. — Решил поздороваться с госпожой пятой перед ночной сменой, Темари. Шутливо кланяется, прикрывая глаза. Однако в них нет ни намёка на веселье: — Ты сегодня поздно, Гаара. Не устала? Много дел? — парень старается вести себя естественно и расслабленно, отряхиваясь от песка в складках формы, продолжает нервно: — Работа в резиденции наверняка сильно выматывает, видеть все эти пресные рожи старейшин, глав клана, медиков… — Нет, спасибо, я-. — Не нужно. — хлопает по столу, сгибаясь над ним, — Мы всё видим. На тебе лица нет. Я знал, что это была плохая идея, ставить шестнадцатилетнего подростка во главу деревни. Темари, все ещё сидящая на столе, гневно шикнула, зло посмотрев в лицо Канкуро не поворачивая головы. Он продолжил мягче, будто извиняясь: — Я имею в виду, дорогая сестра, что решать дела в этом кресле значит голову ломать над задачей с логической ошибкой. Ответа нет! Канкуро подходит почти вплотную к опешившей младшей, загибает пальцы: — У деревни нет важных туристических точек — это раз, активной торговли — это два, ужасный климат — это три, нет ресурсов, кроме человеческого, конечно — это четыре. Людей здесь хоть жопой жуй, да толку от них нет. Даже Темари не сможет не согласиться. — Смотрит на неё, ища поддержки, но возвращается к младшей, заглядывая в глаза, — Гаара, ты не прыгнешь выше своей головы, выше прошлых Кадзекаге. Если ты засадишь всю пустыню яблонями, они не дадут ростки на мёртвой земле… Железный тон Канкуро сменился на умоляющий, он обхватил Гаару за плечи в надежде достучаться: — Мы можем поговорить со старейшинами, мы можем найти более…зрелую замену, Гаара… Он не смог закончить фразу, закрыв глаза и тяжело дыша, Канкуро прижал сестру к себе в объятьях. Сложно идти против кодекса шиноби, совсем невыносимо говорить о превосходстве личных желаний и целей, когда с детства учили верности деревне. Даже для их отца деревня имела большую ценность, чем собственные дети… Ни Канкуро, ни Темари не помнят той всепрощающей родственной любви, которую сами стали недавно испытывать к друг-другу. И всё благодаря этой медной макушке, что смогла построить себя заново, пройдя через предательство, боль и одиночество. Старшие позволят ей прожить счастливо. Отпустят с вольным пустынным ветром. Гаара медленно отстранилась от брата. Настала очередь Темари вразумить младшую. Она нежно взяла её подрагивающую ладонь своими: — Ты только-только стала оживать, мы не хотим потерять тебя снова. Растерянная, сбитая с толку сильными чувствами, Гаара впервые за много лет испытала давно забытую эмоцию — душевную боль. Противоречия сковали душу, в голове один за другим проносились вопросы, на которые Гаара всё ещё не смеет требовать ответы. Ещё час назад она молила духов о прощении. Корила себя за ненасытность, за желание всё бросить. Она не может понять, почему за убийство людей, террор Сунагакуре и позор семьи её не настигла кара, а пришло благословение в виде любящей семьи, друзей, уважения. Почему сейчас её собственная семья пытается развязать ей руки? Что она должна выбрать? — Т-темари…-сан. — опустила голову, чтобы не было видно покрасневших, наверное, от недосыпа, глаз. — Не нужно… От первой любви ещё никто не умирал. Она мягко отошла от неё, подбадривающе улыбнувшись. Причину искать не придётся никому. Задача любого Кадзекаге развеять смуту в умах и сердцах людей, которые полагаются на него. Но кто развеет смуту в голове Кадзекаге? Темари так и замерла, держа руку на весу, протягивая её к Гааре. Подала мгновенно голос, возмущаясь: — Гаара, ты не м-! Возня за стеной и громкий стук настежь распахнутой двери отвлек семью от выяснения отношений. Показалось бледное лицо шиноби, дежурившего у кабинета. Его бежевый жилет побагровел от крови солдата, висящего на нём безжизненным мешком: — Кадзекаге-сама, большая белая птица в небе! На нас напали!