Ветер

      Он никогда не забудет, как ещё совсем маленьким мальчишкой выпустил свои первые стрелы. И мамины руки, научившие держать лук и натягивать стрелы в тетиву — его первые шаги в становлении смелым стрелком. Она была его наставником, самым лучшим из всех. Атрей был привязан к ней всем своим детским сердцем, будучи готовым постигать не только стрельбу, но и руны, легенды про Богов. Первую, что он услышал от мамы — рассказ про волков Сколля и Хати, гонящиеся за Солнцем и Луной. Как мальчишка был заворожен этим рассказом, чего только стоил голос мамы, полный любви и желания учить своё дитя, передавать ему свои знания. И Атрей просил, с горящим восторгом в глазах: "Ещё! Расскажи ещё! ", а та не отказывалась и начинала вспоминать другую историю. К своим годам он знал о лесных обитателях Драуграх, Богах, Мировом Змее, о народах, которые посвящали молитвы в честь божеств. Для мальчика это было чем-то сакральным и необычайно чудесным — знать о волшебных существах мира, в котором он живет.       Он с обожанием ждал утро каждого дня, потому что выступал на охоту вместе с мамой. Хватая в руки лух и колчан, Атрей подбегал к ней и, улыбаясь во всю свою силу, шёл по дорожкам леса, выискивая дичь. А мать лишь следила за ним, замечая, как детский, подобно неподвластной буре, интерес застывал в голубых, крупных глазах, когда Атрей замечал вдалеке благородного оленя, поедающего мох и качающего головой, показывая свои могучие рога. Мальчик давно узнал, что для выживания им нужно охотиться на зверей, что огорчало его, ведь они убивали их. Когда-то Атрей рассказал маме о своей глубокой вине за смерть животных, но та лишь сказала, что природа сможет восстановить утраченные ресурсы. "Родится новое поколение зверей, а люди будут охотиться на них, за счёт чего создаётся баланс в животном мире. И это абсолютно нормально" — эти слова усмирили непокой в юной душе. И вот каждый раз, когда нужно прицелиться и попасть так, чтобы добыча не сорвалась, Атрей вспоминает: лёгкие руки, корпус параллельно земли, натянуть тетиву и спокойно отпустить.       — Прицелиться… и отпустить, — шептал он, выпуская стрелу.       Но стрела летит слишком низко и встревает под копыта оленя — Атрей спугнул добычу, и та убегает. И видя, как цель спешит скрыться за деревьями и как сын бросает лук на землю, недовольно пыхтя, мать кличет его, разнося ногами желтые листья и указывая куда-то в глубь леса.       — Атрей, догоняй его, что ты стоишь?       — Зачем мне его догонять, если я не могу попасть в него? — злобно он прокричал, топая ногами. Он был в обиде на самого себя за то, что не смог попасть в оленя, тем самым лишив семью мяса. И обида такая большая, что все силы и желание, с которым он начал свой день, испарились в никуда. Атрей не смог воплотить свой план в действии — идеальный выстрел, который он так хотел совершить. И гнев наполнил его голову, и мальчишка начал пинать лук, закапывая его в листья.       — Атрей, успокойся…, — мать снова окликнула его, поднимая лук с земли.       — Почему у меня ничего не получается! — кричал он, не слушая маму.       Тогда мать подошла к сыну вплотную и мягко коснулась его горячего лба. Мальчишка мгновенно замер, будто заколдованный, и поднял голову, смотря в лицо женщины, которая не испытывала ни злости, ни разочарования. Голубые глаза мамы, такие же, как и у сына, питали его душу спокойствием, искореняли обиду и злобу. И на душе Атрея стало спокойнее, как будто ветерок пощекотал его за нос. Мать опустилась на колено перед ним, обняла за щеки и улыбнулась.       — Сын, ничего и ни у кого не получается с первого раза. Тот, кто много трудится, может достичь многого. Ты ещё неопытен, но мы с тобой сделаем всё, чтобы быть лучше.       — И даже у отца не получается с первого раза? — Атрей почти прошептал, как-то боязливо.       — Да… Даже у него. Возьми лук и пойдём дальше.       И это всё, что так хотел Атрей услышать. Слова, дающие надежду, которые не отталкивают, а сближают. "Да, я буду лучше, я смогу" — Атрей повторял каждый раз и бежал вновь за добычей. Материнская любовь толкала его совершать ошибки и учиться на них. И он освобождался от клейма идеального ребенка, который должен выполнить поручение с первого раза. И вот Атрей снова находит следы упущенного оленя, пробегает по тропе, мать бежит позади. Хруст листьев от копыт привлекает слух ребенка, он прячется за камень и тянется к колчану, чтобы достать стрелу.       — Ты снова закидываешь локоть слишком высоко, оттого стрела и летит вниз. Давай-ка, опусти его, — она берет сына за локоть и медленно опускает его, — теперь застынь, целься и отпускай.       — Прицелиться и отпустить, — опять шепчет Атрей и выпускает стрелу. И она попадает прямо в шею оленя. Улыбка сама собой расползается на лице Атрея.       — У меня получилось! — воскликнул он.       — Контролируй свое тело, и тогда ты преуспеешь в деле, — с этим напутствием они поднялись и поспешили забрать тушу зверя, чтобы успеть разделать её к вечеру.       Неся добычу к дому, Атрей был доволен и охотой, и собой. Но ещё он был бесконечно счастлив, потому что рядом шла мама, Солнце сияло в её волосах, заплетенных в косы, деревья качались от ветра, птицы пели, пахло жёлтой травой. Мир преображался в его юных глазах и наполнялся любовью, которая была в каждой его частичке.

***

      Пахнет хлебом и чем-то жирным. Под оленьей шкурой спится очень хорошо, потому что даже нос покрывается капельками пота. А за пределами постели холодно так, что деревянный пол белеет от инея — Фимбулвинтер наступил. Теперь утром темно подобно ночью, и только яркий костер способен размыть тени леса. Отца рядом нет, но слышны тяжелые шаги в сугробах, Атрей моргает от едкого дыма огня и садится на кровать, укутывает себя в шкуру. Его сонное личико было похоже скорее на мордочку белки, только вышедшей из спячки: крупные глаза были зажмурены, а губы, чуть пухлые и обветренные, собрались в кучу под вздернутым веснушчатым носом. Уши, красные от мягкой подушки, омылись холодным ветром, слегка взбадривая мальчишку.       Пробираясь вдоль дома, чтобы найти отца, Атрей, натягивая шкуру до макушки, мягко ступал по бревнам, оглядывая уголки дома, ничем не освещаемые. Кроме утвари, пары книг и ножей ничего не было, а где-то пылились полки, на которых когда-то лежали вещи, принадлежавшие его матери. Холодные, чужие закрома родного дома пугали его, морозили его душу, как вьюга. Атрей поспешил выйти на улицу, где его ждал костёр, два бревна, настил из ели, котёл, в котором варилась похлебка. Присев на заснеженное бревно, мальчик вытянул свою голову к костру, обжигая кончик носа, и вдохнул приятный аромат крупы и мяса. И от звука бульканья воды в котле Атрей прикусил губу, счастливо мыча и грея свои щеки, предвкушая, как он плотно позавтракает. Его день всегда начинался с приема пиши — эту привычку он выработал с огромным трудом, потому что с утра ничего не лезло в рот. Порой он был на грани голодного обморока, отчего у него звенело в ушах — это стало для него уроком. Если мать видела, что Атрей не хотел завтракать, то сама пыталась заставить его поесть. А если тот воротился от ложки с похлебкой, то срабатывало волшебное: "А если я позову отца?". Атрей сразу открывал рот и уплетал будто за семерых (это единственное, к чему его приучил отец в его совсем юные года). От таких воспоминаний он прячет свою голову в ладони, смущаясь. Глупые моменты, от которых щемит в груди и выступают слезы на голубых глазах. И солёные капельки отражаются белым сиянием, подобно свету Альвхейма, куда отправилась душа его мамы, обретя там вечный покой. Воспоминания о том, как Атрей сидел у костра вместе с мамой, вызывали грусть и утешение одновременно, несмотря на то, что ее больше нет в живых, всё, что она успела передать мальчику — знание рун, охота — останется в его памяти до последнего его вздоха. Он будет нести воспоминания с собой, когда-то он передаст их своим детям, будучи благодарным судьбе за то, что ему посчастливилось вырасти на руках этой женщины, храброго воина.       Светало.Лицо краснело от костра, как лучи восходящего солнца. Из-угла каменных глыб, неся на своей спине брёвна, вышел отец. В утреннем мраке его карие глаза, узкие от хмурости, были похожи на две точки, поблескивающие, как кромка снега. Атрей отвел взгляд от костра и посмотрел на своего родителя, чувствуя, как он напряжен изнутри, и снова посмотрел на огонь, желая спрятать свои глаза глубоко внутри него. Под треск поленьев в костре Кратос садится напротив сына, снимает котёл с огня.       — Сын, поешь, — протягивает тарелку с ложкой. Всё также не отводя взгляда от костра, Атрей начал есть. Пресно на вкус, но не смертельно. Он никогда не видел, чтобы отец ел вместе с ним, он порой сомневался в том, что ему нужна еда. Атрей ел либо в одиночку, либо с мамой. Но на ум сейчас ничего не шло, внутри гулял ветер, оставляя только свист и тишину. Перед глазами горел огонь, а в душе становилось холодно, грустно.       — А где Мимир? — тихо спросил юноша, пытаясь скрасить молчание.       — Читает, разве ты не заметил его?       — А… нет…       Где-то в лесу ухает филин. Атрей повернул голову в сторону Диколесья: несмотря на приближающееся утро было темно, тени деревьев и кустов поднимались ввысь, больше походя на чудовищ. В детских глазах появилась тревога, неприятно щекочущая сердце. Почему-то такие знакомые ему места леса стали чужими в одно мгновение, не хотелось идти вдоль мокрых снежных троп, не хотелось смотреть на голые кроны деревьев. Стало страшно от его пустоты, одиночества, словно если он зайдет внутрь него, то Атрей потеряется и не найдёт дорогу домой. Но отец рядом, тихо что-то бормочет, и на глазах выступают слезы. Детская душа мечется от одиночества до поисков родительского тепла, а отец только смотрит в костёр, перебирая что-то в пальцах грубых рук.       Из-за пазухи он вытащил мешочек с позолоченной вышивкой. Тот самый, в котором они несли прах матери. Кратос аккуратно, расправляя полотно узора, большими пальцами гладил его, словно это были щеки его сына. Черты его лица расслабились, глаза заблестели и расширились, а брови чуть приподнялись. Глубокий, полный печали взгляд отражал от себя языки огня. Атрей укутался в шкуру поплотнее и медленно приблизился к отцу, заглядывая тому в лицо.       — Ты все еще скорбишь по ней? — тот не ответил, только отвернулся от сына, прижимая мешочек к своему лицу еще ближе. —       Отец, ты должен отпустить. Это больно, но…       — Не указывай мне, что делать, мальчик, — слова Кратоса будто пощечиной прошлись по лицу Атрея. Но он лишь пересел на бревно, поближе к отцу, и положил свои бледные руки на крепкое плечо. Бог войны слегка повернулся и увидел, как сын смотрит на него со всей своей детской беспомощностью. В двух крупных озерках он нашёл зов о помощи, достать с глубин разума смысл своего существования, вспомнить, что у него есть сын. Две большие руки обняли Атрея за голову, расчесывая темные, чуть с рыжиной, волосы.       — Я не смогу… , — таков был его ответ.       — Ты хочешь провести всю жизнь в скорби? А как же я? Ты совсем забыл про меня…       — Нет, нет, — Кратос, опешив от слов сына, хотел что-то сказать, оправдаться перед Атреем, но тот только убрал руки отца от себя.       — Ты не готов сейчас освободиться, не оправдывайся, — он поднялся, уже готовясь зайти в дом, — но знай: это тебя не лечит.       Он ушёл готовить колчан со стрелами и лук, в надежде отвлечься на предстоящей охоте. Слезы покатились сами собой, рука накрыла рот, чтобы отец не услышал, как сын плачет оттого, что ему так не хватает своего родителя, его любви и внимания. Внутри мальчишки дичилось дитя, просившие заботы, ласкового слова. И только ветер, завывавший в его ушах, просил успокоиться, собраться в путь и идти за отцом. Снарядившись всем нужным, он быстро вышел из дому.       — Что случилось, братец? — окликнул его Мимир, но безответно. По быстрому шагу он понял, что мальчишка расстроен, но ничего не смог сделать, кроме как выдохнуть и продолжить читать.       — Когда выступаем, отец?       Тот поднял голову на сына, замечая красные глаза, поднял со снега Левиафан и положил свою руку на детское плечо, мягко сжимая.       — Сейчас.

***

      — Берегись, отец!       Звонкий крик раздался на всю поляну Диколесья. В последнее время в районе, в котором были прорехи деревьев из-за их вырубки, стало неспокойно. Драугры — существа, населявшие эти территории — всегда были в Северной части Диколесья и никогда не расширяли свой ареал. Но из-за исчезновения деревьев они решили выйти за пределы зоны обитания. Атрей, знавший многое об этих существах, был удивлён тем, что Драугры повстречались им в Южной части леса, причём огненные — бойцы ближнего боя и стрелки. Это души павших воинов, которые даже после смерти продолжают бороться. И если они повстречают кого-то на своём пути, то не перестанут преследовать свою цель, пока не убьют. И Атрей с отцом оказались в не лучшем для себя положении.       Из-за деревьев на снежную поляну, имеющую продолжение в виде обрыва, выбежала неприлично шустрая куча Драугров и понеслась прямо на Кратоса. Бог войны встал впереди сына и начал атаковать тяжёлыми махами топора. Атрей отскочил на приличное расстояние, чтобы нацелиться на тех, что были в далеке от отца.       — Ниста! — прокричал он, выпуская стрелу и призывая лесных зверей из синего света кристаллов.       Звон металла, рев, завывающий ветер, снег, залетающий в глаза и крики заклинаний содрогнули тихиую поляну Диколесья. Противники не прекращали борьбу, а отец всё так же яростно отражал атаки. Ноги, вязнувшие в сугробах, не давали Атрею разогнаться на полную и уворачиваться от оружия Драугров. Уже на потное тело была возложена большая нагрузка, а дыхание сбивалось. И, добивая одного из врагов, Атрей почувствовал, как за спиной пролетело что-то жаркое, сбившее концентрацию юноши. Он обернулся и вместе с этим услышал голос отца.       — Атрей, отвлекай стрелков!       — Да, отец! — четко, без малейших сомнений он ответил.       За высокими камнями оказались стрелки, снабженные горящими снарядами. Они не заметили, как те подошли, потому что бойцы ближнего боя наступали без перебоя. Атрей, поняв, что нужно делать, убежал прочь за куст, за которым его не будет видно. Дав себе несколько секунд для передышки, он потянулся к колчану и натянул стрелу в тетиву.       — Краку лы! — Драугр тут же был повержен разрядом, который несло в себе заклинание стрелы.       Бой шёл, трещала земля под ногами. В тот момент, когда битва должна была завершиться, когда Кратос вышибал последних Драугров с помощью чар Левиафана, когда Атрей был на пределе, но продолжал защищать отца, обоих захлестнула вьюга. Поднялся мощный ветер со снегом, через который мало что можно было увидеть. Они и раньше встречались с вьюгой, но именно эта была самой сильной, что они видели, тело уносило с места, словно оно парило в облаках.       — Не отвлекайся, сын! — кричал Кратос, пробиваясь через вихрь.       Но Атрей его не слышал. В голове стоял свист, дикий, непокорный, перед глазами — пелена. И ветер куда-то зовёт его. Тело мальчишки словно приподнимается над землёй, холод кружит вокруг его ног и рук, как будто обнимает. Атрей пугается, хочет выбраться из лап мороза, но в один миг остановился. К голове прикоснулся холод, гладит по щекам и губам, и свист в голове уже не сквозит. Руки сами собой вытягиваются и плывут по белой пелене, ища за что ухватиться. Ветер так знакомо касается его лба, и тихо шепчет, так по-родному.       — Атрей… , — сказал ветер, щекоча уши юноши.       — Мама…       Он тут же потерял сознание прямо на поле боя. Под крики отца всё темнеет в глазах, звуки исчезают. А ветер всё так же касался его горячего лба.

***

      "Будь всегда рядом с отцом, сын". Сознание возвращалось. Тяжелый сон, который не принес ему отдыха, заставил Атрея открыть свои глаза. Они грустно смотрели в потолок, обводили черты деревянных брусьев. Было так плохо. Он ничего не помнил из сна, кроме голоса матери. Его звучание всегда вызывало в душе ребенка желание вновь воспрять духом. Но сейчас, лежа в холодной кровати, он только страдальчески потупил глаза вверх, не сдерживая слез. Они в тишине катились по детскому лицу, не приносили облегчения. Атрей не понимал, что происходит, почему он в таком состоянии, ему было страшно. "Мама, где ты?" — он знал ответ на вопрос, от этого стало хуже. Впервые за долгое время он ощутил, как внутри тянется та заветная нить горя по матери. Он давно разорвал ее, освободился от бремени, но оно его достигло снова, терзает душу, шепчет ему связать нить самым крепким узлом. И желание становилось сильнее разума.       Трещит костер. Из всех сил Атрей переворачивается на другой бок: на улице вечер. Ветер обдувает лицо, прохлада дает каплю легкости. Прямо под костью грудины сильно болит, голова кружится, во рту сухо. Нет сил, чтобы сесть на кровать. Маленький, беспомощный, как ободранный волчонок, Атрей мнет в руке шкуру, зарывается лицом и просто просит облегчить боль.       Глаза закрываются снова — тело хочет отдохнуть. Он медленно моргает, пытается остаться в сознании еще на несколько минут, выжидая чего-то. И дождался — слышны шаги отца.       Шаги Кратоса были слишком тяжелыми, словно он нес на себе не одну тушу дичи. Он прошел в дом, не поднимая головы, бросил что-то в угол и сел на стул рядом со столом, держась за голову. Бог войны был измучен, он уже два дня ждал, когда проснется сын. И все это время он старался быть рядом, даже уходя на охоту, Кратос не мог убрать из головы бледное лицо Атрея, лежавшего, будто умершего.       Скрип заставил его глядеться. И он увидел — Атрей смотрит только на него, чего-то прося. Его сын, его будущее, о которых он забыл в своей скорби по любимой женщине.       Левиафан вылетает из рук. Кратос с грохотом падает на колени перед постелью Атрея. Так сильно его руки никогда не дрожали, как и его губы, с которых слетали рваные вздохи.       — Атрей… , — так тихо.       Большие руки едва ли касаются головы сына. Такой маленький, беспомощный. Они смотрят только друг на друга, на глазах обоих слезы, в душе — трепет. Губы отца крепко целуют лоб, щеки, нос, пальцы гладят темные волосы. А атрей только положил голову тому на предплечье, закрывая глаза. Он просит еще. И Кратос даст то, чего он хочет — заботы, ласки, любви. И сдерживаться он не собирается, едва ли не потеряв сына.       Жизнь скоротечна. Люби здесь и сейчас, люби без объяснений.       Все, что Бог войны хранил в себе, он выпустил наружу. Это несвойственная нежность, страх причинить боль близкому. Желание быть рядом с сыном, желание жить. Ему хочется всего и сразу: быть огнем, землей, водой, вьюгой — быть всем для него. Хочет отправится в путешествие, встретить новых людей. Он хочет, потому что любит того, кто так сладко смотрит на него, ничего не говорит, а просто улыбается.       — Отец… , — Атрей садится на кровать и обнимает отца за шею. Ветер снова его зовет. Он выбегает на улицу, ведя за собой отца. На широкой поляне гуляет вьюга. Ее свист понятен Атрею. Так говорила с ним мама.       — Слышишь?       — Слышу…       Подойдя со спины, Кратос обнял его за голову.       — Она хотела, чтобы мы любили друг друга несмотря ни на что. Вот ее последняя воля.       Синие глаза смотрели прямо в карие, уже не ища той недостающей заботы. А только любовь сияла в глазах отца. Лишь они вдвоем во всем мире, слушая голос ветра, делили поцелуй, сливаясь душами, подобно свету Альвхейма.