трилистник

кадзуха вообще-то совершенно обычный школьник. прогулки с друзьями, онлайн-игры, пара троек в четверти, споры с матерью и никакого, слышите, никакого желания стать чуть менее обычным. а кто тебя спрашивает, смеется скарамучча, кто нас всех спрашивает, скажи мне, кадзуха, только не молчи. не молчи, потому что кроме тебя заполнять пустоту тишины некому, и поступь одиночества становится совсем громкой, и невыносимо хочется слышать хоть что-то кроме нее. их действительно не спрашивают, и кадзуха чуть сильнее прижимает смоченный перекисью ватный диск к свежим ссадинам, заставляя мону зашипеть сквозь стиснутые зубы. травмы скарамуччи серьезнее, тут одним обеззараживанием не отделаешься, и как же хорошо, что домашняя аптечка куникудзуши больше похожа на переносной травмпункт. пока каэдэхара возится с моной, скарамучча заправляет нить в кривую иглу, снимает с пальца кольцо и рассеянно вертит его в руках. кадзуха знает, что куникудзуши сейчас мечтает о роковой горе - ну или хотя бы о царской водке. если бы талисманы можно было уничтожить, все разом, чтобы ни одного не осталось, мир кадзухи снова бы сузился до жизни обычного старшеклассника, прогулок, игр, троек, споров и отсутствия привычного груза ответственности. но чудес не бывает, не жди невозможного, мальчик. кадзуха не ждет еще с самых первых дней. стежок ложится за стежком, стягивая разорванную плоть. каэдэхаре даже смотреть на это больно, а скарамучча и бровью не ведет, листая ледиблог и едко комментируя последние посты. если бы кадзуха знал куникудзуши чуть хуже, он бы решил, что тому вообще не больно. но он знает - и скарамучча, и мона, а через них и сам кадзуха чувствуют все не хуже, чем безразлично восторженные парижане. на самом деле гораздо лучше, но кому до этого есть дело? никому. за окном - сентябрь, аномально жаркий, сухой и безветренный. мона говорит что-то о приближающемся страшном суде, сама над собой смеется, а отсмеявшись продолжает - мои карты о таком не предупреждали. скарамучча закатывает глаза, а кадзуха прикидывает финансы - на литр антисептика хватит, а вот на мороженое - уже нет. придется обходиться ледяной водой из под крана, да надеяться на злодея, который заморозит все к чертям. правда, бражнику, кажется, доставляет садистское удовольствие не оправдывать их надежды. мона поправляет свою футболку - слишком большую, и потому висящую мешком, - сдувает с глаз темно-синюю челку, закидывает ноги на спинку дивана и погружается в изучение очередной тонны низкопробного фанфикшена - про леди баг и кота нуара, естественно. кадзуха в очередной раз удивляется такой разнице между моной-одноклассницей и моной-другом. в школе они едва ли перебрасываются хоть словом, да и не о чем каэдэхаре с той моной разговаривать. домашняя же мона совсем другая, но тоже не требует слов - она понимает все и так. грань между ними пролегает по красным в черное пятно надкрыльям божьей коровки, по следам приносящего несчастья кота. мона говорит - слушай, а мы ведь действительно соулмейты, только не в том пошлом смысле предопределенности судьбы и вечной любви. она откидывает телефон в сторону, ерошит и так неаккуратную прическу и продолжает - у нас просто одна душа на троих, с разделением чувств и мыслей, скажешь - нет? каэдэхара молчит. возражать бессмысленно, а соглашаться - слишком неловко. куникудзуши улыбается, горько и ехидно одновременно. его глаза, синие как сапфир, холодные как далекие галактики, пронзительные как удар молнии, отражают бесцветное знойное ватное небо над таким же парижем. кадзухе на секунду кажется, что льдистая острая синева тускнеет в жаркой выси. завороженный, он не сразу реагирует на вопрос. ты знаешь, кто такой скарамучча?персонаж комедии дель арте? - кадзуха не уверен, что от него хотят услышать именно это, но все равно отвечает. куникудзуши кивает. его мысли явно бродят где-то далеко. слишком далеко от этого прогнившего парижа, среди холодных звезд и черных дыр - пятен на спинке божьей коровки или, может быть, кошачьих зрачков. но, тем не менее, он продолжает начатый разговор. верно. скарамучча - хвастливый вояка, никчемный трус. у него даже шпаги нет. символично, что я взял именно это прозвище, как думаешь? кадзуха никак не думает. публичный образ куникудзуши - болтливый кот с его дурацкими самодовольными шуточками, редкий неудачник как на поле боя, так и в любви - действительно похож на героя итальянской комедии масок. но к другу кадзухи все это не имеет никакого отношения, а значит - абсолютно неважно. кадзуха никогда не разделял нездорового энтузиазма парижан по отношению к их героям. он не мог понять - они же такие же люди, как и мы, со своими проблемами и недостатками, почему мы лишаем их человечности, делаем из них безликих идолов? и когда каэдэхара находит мону в полубессознательном состоянии в переулке - на травмы героев чудесное исцеление никакого влияния не оказывает - он лишь помогает ей добраться до своего дома, мысленно благодаря мать за частые командировки, и неумело обрабатывает раны. тому, что под маской леди баг скрывается его странноватая одноклассница, девочка-сирота в вечно поношенных шортах и водолазке, о которой полушепотом или в лицо говорят, что она сумасшедшая, он не удивляется. если начистоту, у него и раньше возникали определенные ассоциации при виде длинных, черных с синевой хвостов и полных листвы глаз. со скарамуччей отношения сначала не заладились. он, сняв маску, и на мону огрызался, что уж говорить о кадзухе. потом успокоился, конечно. но каэдэхара до сих пор считает дружбу с ним величайшим своим достижением. они врастают друг в друга незаметно, но прочно. и вот уже кадзуха не может представить свою жизнь без едких речей и полуправдивых предсказаний, мона раскладывает карты только для них двоих, а скарамучча делится гостинцами от сестер. кадзуха не знает, как и зачем две молодых и преуспевших в жизни женщины доверили своего младшего брата живущей в другой стране знакомой, но факт остается фактом. скарамучча живет почти один - сестры его не навещают, передавая подарки через хозяйку квартиры. каэдэхара чувствует, километры пустоты между куникудзуши и миром идут от них. все трое одиноки до невозможности, находя покой в чужих зрачках. они врастают друг другу в жизнь и сплетают души в знак триединства. для них три - колдовское число, это признает даже скептик скарамучча. у парижа есть его герои, у героев есть кадзуха, а у кадзухи есть бушующая гроза и вечный лес в сине-зеленых глазах. раскаленное бремя мертвого белого сентября и наполненных будущими злодеями улиц слишком тяжело для двоих, пустая отшельническая жизнь невыносима для одного. трое же вполне справляются и с тем и с другим. этот рецепт действенен, и они делят этот удушающий сентябрь на троих. тают сахаром в пыльных лабиринтах улиц, пропитываются выцветшим небом, отражают белое солнце паутинкой душевных трещин, делятся на спасение прогнившего города без остатка. но делить на ноль нельзя, и отвратительная топкая неопределенность ответа на этот далеко не школьный пример - лучшее тому подтверждение. но пока их трое - и она кажется приемлемой. потому что жизнь любит троицу.