***
3 месяца назад Молодой дворянин нетерпеливо ходил из стороны в сторону возле высоких резных дверей в одном из безлюдных коридоров здания сената. Дожидаясь, когда наконец секретарь пригласит его войти. Посетитель был отнюдь не простым, как в прямом, так и переносном смысле. Граф Сергей Разумовский был настоящей занозой в правительстве Российской империи. Своим свободолюбием, натурой неумолимого скандалиста, не взирая на чины и звания желающего доказать свою правоту, и непреодолимой жаждой перемен одновременно страшил и раздражал великовозрастных чиновников. Впрочем, действенности его методов нельзя было отрицать, ведь в свои двадцать шесть лет носил почетный титул тайного советника и состоял в совете министерства иностранных дел. Недурно для его лет. То, что он был, кажется, самым молодым дворянином, забравшимся так высоко по карьерной лестнице, не могло не вызывать уважения. Впрочем, и этого ему было мало. Было мало всего: мало денег, мало влияния, мало власти. Всегда ему чего-то не хватало. Гнался с остервенением гончей на охоте за своими целями и, едва добиваясь новой высоты, рвался к следующей. Может, пробивной характер ненасытного карьериста, а может, компенсация других сфер жизни, коих не доставало. Наконец двери распахнулись, и он, не дожидаясь приглашения, проскакивая мимо секретаря, стремительно ворвался в кабинет вице-канцлера. Мужчина преклонных лет, восседающий за письменным столом, отрывая взгляд от бумаг, взглянул на него на него сквозь монокль. — А, Разумовский? Опять пришел мозги канифолить? — разговор предстоящий был не первый и наверняка не последний. В целом, вице-канцлер относился к молодому прыткому советнику благосклонно, потому и позволял себе неформальное общение, в ответ закрывая глаза на вспыльчивый тяжелый характер графа. Может, видел в нем себя в юности, потому и относился попустительски к его выходкам. Улавливая благосклонный настрой канцлера, тот без лишних формальностей начал с ходу наворачивать круги по дорого обставленному кабинету, возмущаясь: — Назначьте меня министром! Пост пустует уже второй год! Я заслужил его! А не эти консервативные ленивые недоумки. Они же на совет приходят новостями из жизни обмениваться и чаи распивать! Я предлагаю, поднимаю важные вопросы, аргументирую, а они улыбаются, ну что смешного? Ума не приложу! А работать начинают только когда получают распоряжение от сената или я загоняю их доводами в тупик. Канцлер усмехнулся, протирая монокль тряпочкой: — Да уж, конечно, наслышан, как вы всему министерству покоя не даете, с вами уже никто дело иметь не желает. — Вот именно! Когда мы на равных, ясное дело, никто меня слушать не станет, а получи я должность министра, я бы мигом это сонное царство растормошил! А то ведь сплошь лентяи да сонные мухи! — Не оскорбляйте уважаемых людей, молодой человек. Таить не буду, ко мне уже обращались с просьбами избавить от вашего «гнета». Да вот только выгонять вас не за что, переводить в другое министерство бессмысленно — история повторится, а для повышения в сенат вам, увы, не достает лет и веса в обществе. — Да какая разница, сколько мне лет?! Ум от возраста не зависит. Я в должности тайного советника, по-моему, это существеннее. А в других министерствах люди моего статуса уж сенаторы, министры, губернаторы, наконец! Кто кого тут ещё канифолит! Вице-канцлер поднял бровь: — А вот в губернаторы могу назначить легко, выбирайте: Екатеринбург, Тобольск, Томск. — Ну спасибо, пожалуй, откажусь! Я же серьезно. Я ведь могу и за границу податься, там во Франции такие мозги на вес золота! — Ладно, — мужчина выдохнул, устало потирая виски. Ну радеет за страну парень, перемен к лучшему хочет, признания хочет, уважения в обществе, что поделать. Да и толковый ведь, именно за такими будущее. — Знаю я, какую работенку вам подкинуть, — сложил руки в замок, давая понять, что наконец начался серьезный разговор. Сергей тоже приосанился деловито. — Слышали ведь, что Император не считает целесообразным продолжать войну с адыгским княжеством. На мировую идти собираются. Документы готовят, дипломатическую группу собирают. Сергей понимающе закивал. — Хотели главным миссии назначить князя Поетовского, он дипломат опытный. Но так уж и быть, похлопочу, чтоб назначили вас. — На Кавказ ехать? — растерянно переспросил он. — Именно, доставите пакет документов, проведете переговоры с их верховным пшехом. Примените все свое красноречие и умение убеждать, чтоб выторговать наилучшие условия мира. А как все согласуете, отпишитесь и договаривайтесь о встрече их правителя с великим князем для официального подписания. Если справитесь — вернетесь в Петербург героем, миротворцем. Тогда уж и я все свои ресурсы и связи применю, чтоб должность министра стала вашей. — Спасибо! Все сделаю! Не сомневайтесь! — восторженно воскликнул он и устремился к двери. Уже на выходе вице-канцлер окликнул. — И, Разумовский, осторожнее там, Кавказ всё-таки, а вы не последнее лицо в государстве. Тот фыркну высокомерно: — Да что может пойти не так.***
Так и впутался молодой дворянин в эту историю. Адыгея — небольшое, но сильное государство, располагающееся меж Турцией и Россией. Объединяло в себе народы черкесов, адыгов, кабардино-балкарцев, мирно сосуществующих на северной территории кавказских гор под твердой рукой верховного пшеха, на российский лад верховного князя. Государство закрытое, из-за почти двадцатилетней конфронтации о языке, культуре, обычаях толком ничего не известно. Зато известны горцы, бесстрашные войны, что в конном бою вызывали дрожь даже у самых закаленных боем офицеров. Фактически, приходилось ехать Сергею в неизвестность. Прошлый император начал эту войну, а нынешний забыл закончить. В те времена шла она бодро и активно. То мирились на время, то вновь начинали. То брали в плен наших офицеров, то окружали их крепости, то за освобождение крепости брали заложником сына старого пшеха, то возвращали обратно в обмен на плененного фельдмаршала. Но со сменой императора и интерес к войне поутих. В последние годы и вовсе ничего слышно не было. Оказалось, как таковых военных действий больше не ведется, только короткие стычки близ границы. Слухи ходили разнообразные, сколько Сергей себя помнил. Но это было так далеко и затянуто, его и других членов высшего петербургского общества это не затрагивало. До того момента, как прекратить эту войну не стало его прямой обязанностью. А после беседы с вице-канцлером — подробные инструкции от руководства, наставления, стратегии переговоров, указания по пунктам договора и возможные уступки. Перед отъездом даже довелось побеседовать с самим императором. Он пожал руку и пожелал успехов в важнейшей миссии. Надо было видеть, с каким энтузиазмом махал ему вслед весь совет родного министерства, словно провожали нелюбимого родственничка. Но молодой человек не отчаивался. Главное, что он знает, что лучше и умнее всех. Вот заключит мир, всем докажет, чего стоит! Все узнают, все его уважать станут, ценить! А как должность министра заполучит, еще и в ножки кланяться начнут! Так и отправился новоиспеченный дипломат, граф Разумовский в долгую дорогу. Которая, впрочем, оказалась не только долгой и тяжёлой, но и решительно невыносимой из-за майора Громыхина. Достался же в отряд сопровождения эдакий индивид. Честное слово, и не сосчитать, сколько раз Сергей мысленно грозился придушить виновника растраченного морального равновесия, но эти его угрозы так и остались бы неисполненными, если бы за него это не сделали горцы. Уже на границе, напали в одном из ущелий. Засада, а может, просто дозорные приграничных территорий. Налетели так внезапно. Сергей и глазом моргнуть не успел, как остался один среди врагов.***
Когда присмиревшего и выбившегося из сил аристократа выволокли из ущелья, показалась стоянка с лошадьми. Он с ужасом огляделся по сторонам. Очередная долина меж горных хребтов. Опять низкие кустарники, россыпи валунов, бескрайняя сухая трава и пекущее солнце. Он-то надеялся, что, может, поселение совсем рядом. Поэтому они-то и напали так рьяно. Но далеко до горизонта ничегошеньки, только синеющие в дали горы. Горцы, переговариваясь на своем резком, хлестком, что удары кнута, языке, стягивали руки и ноги веревками. И, самое обидное, рот тряпкой завязали, чтоб не возмущался так усердно, осыпая всех и вся сложными, высокопарными и в чем-то даже изысканными, как и он сам, ругательствами. После чего бесцеремонно закинули поперек лошади. Ну хоть не бегом погнали приободрил он себя, готовясь к не самой приятной поездке «верхом».***
Тройка всадников, малая часть отряда, что напала на делегацию, рысью гнали коней по степи. Мелькали низкие заросли акаций, тропа медленно уходила в гору. И только когда солнце начало клониться к закату, где-то среди горных массивов показались первые признаки жизни. Отары овец, маленькие глиняные мазанки, усыпающие склоны. Порой стайками подбегали дети, окружая неспешно ползущую по змеистой дороге группу всадников. Кричали что-то на своем наречье и любопытно тыкали пальцами в пленного. Чем дальше, тем больше домов. Когда солнце уже разгоралось алым закатом, окружающее и вовсе походило на самый настоящий город. Улицы, крепкие дома, дворы. А людей столь же много, как на Сенной в базарный день. Вокруг речь незнакомая, чужая. Запахи, вроде еда, но какая-то непривычная. Впрочем не ел он с вечера, так что не отказался бы и от простого хлеба. Хлеб-то, наверное, у всех одинаковый. А вот люди явно отличались. Суровые чернобородые мужчины и скромные женщины в закрытых одеждах. Да для приличного дворянина забыть побриться — ужасный моветон. А среди девиц Петербурга более чем привычно щеголять глубоким декольте, голыми плечиками и узкими корсетами. Наконец остановившись, горцы спешились. Переговорив со стражем возле высоких ворот, завели коней с особо ценным грузом во внутренний двор большой усадьбы вовсе не похожей на петербуржскую архитектуру: орнаменты, много зелени и высокие каменные стены, поросшие виноградом — это место заметно выделялось на фоне всех других зданий. Его рывком стянули наземь, придерживая за шкирку. Отбитые о хребет животного ребра ныли, казалось, каждая мышца в теле затекла. Еще и правая скула от удара болела. Мыслей о побеге просто не возникало. Не осталось ни воли, ни сил, ни желания пытаться спасись самому. Он не доблестный офицер, чтоб, превозмогая усталость, сражаться с врагами, бежать из плена. Он чиновник, аристократ, человек слова, а не дела. Да он же и не дрался никогда. Даже в юношестве, когда сверстники вступали в веселые стычки, он все время проводил с книгами — самыми надежными и интересными друзьями. А от этого варварского насилия делалось по-детски обидно. Ну как на него посмели поднять руку, за что? Он же граф, тайный советник, дипломат, человек наконец! Так же нельзя. Это несправедливо. И обиднее всего осознавать, что вера в превосходство слова не оправдалась. Цивилизованный диалог ничто перед первобытным насилием, если тебя даже не удосужились выслушать! Сразу по морде и на коня, как мешок картошки! Он слишком устал, слишком вымотан переживаниями и невзгодами, свалившимися на его несчастную светлую голову. Искренне хотелось, чтоб все просто поскорее закончилось, и неважно как. Отродясь он такой встряски не испытывал, находясь между жизнью и смертью. Хотя, было все же разок, но сейчас не об этом. Разглядывая крыльцо, Сергей терпеливо ждал, когда ему развяжут ноги, а едва отбросив путы, потолкали его вверх по лестнице. Внутренние убранства дома были еще затейливее. Они шли, петляя проходными залами, коридорами. Неужто как почётного пленника привели к самому главному? Росписи на стенах, колоннах. Будь обстоятельства иными, он бы, наверное, с удовольствием поразглядывал все это великолепие. Но сейчас он был зол, голоден и обижен. А уж в таком состоянии об искусстве и речи быть не может. В одной из комнат случайно наткнувшись взглядом на зеркало, едва не испугался собственного отражения. Дворянин выглядел жалко, помято и совсем непрезентабельно. Весь пыльный, грязный, растрепанный. Кровь из пореза на лбу присохла, а разбитая губа припухла и болела. Вынырнув из внутренних залов в колоннаду, террасой окружавшую внутренний сад, процессия из местного слуги и трех горцев, приволокших его сюда, вдруг остановилась. Видимо, подходя к месту назначения, горцы совершили воистину роковую ошибку, развязав повязку со рта. Умиротворённый сад с колышущимися на верту листьями персикового дерева, небольшим прудиком и царящая величественная тишина вмиг разразились возмущенными криками российского дипломата: — Варвары! Убийцы, я все императору донесу! Я все ваши лица запомнил, негодяи, каждого! Мы к вам с дипломатической миссией! А вы! Где ваш гуманизм?! — надрывался он, пока пленители торопливо подталкивали вперед. — Да вы меня даже не понимаете, верно?! Как я должен был вести переговоры, если ни один тут русский не понимает! Чертов император! Чертов канцлер! Нашли крайнего! Меня не жалко было, значит?! Думал, честь оказали, а на деле просто выслали с глаз долой, на верную смерть! Слуга, что шел впереди, раскрыл очередные двери и отошёл в сторону. Сергей, бросив взгляд вглубь помещения, невольно замолк на полуслове. Просторный кабинет с длинными стеллажами, ломящимися от книг, массивный письменный стол возле окна, разнообразное холодное оружие на стенах. А напротив входа перед ним стоял мужчина. Не мужик, как олухи, что его вели, не юноша. Мужчина! Высокий, крепкий, широкоплечий. Облачен в светлую расшитую золотом черкеску. Соболиные брови, короткие темные волосы, аккуратная мужественная щетина, а глаза... Глаза темные, прожигающие насквозь. Сергей, признаться, был большим ценителем мужской красоты, гораздо большим, чем женской. Но такого, чтоб хоть в половину был хорош, как этот, он не видал. Так и замер остолбенело, глядя прямо ему в глаза, как кролик пред удавом. Гнев, страх, возмущение отступили, уступая место любопытству. Тот в ответ также внимательно, изучающе разглядывал его. Бессознательно руки потянулись вверх, чтоб хоть волосы пригладить, а то выглядеть как чучело распоследнее на глазах такого мужчины было как-то неловко. Но веревка, стягивающая их за спиной, не дала сделать этот глупый неуместный жест. Опомнившись, где и в каких обстоятельствах он оказался, Сергей часто заморгал, отводя глаза и оглядываясь по сторонам. Судя по тому, как уважительно склонили головы присутствующие горцы, он и был главным. Мужчина вдруг произнес короткую фразу. Слишком короткую, чтоб вслушаться в его голос. Да и обращённую не к нему. Черт бы побрал Громыхина. Какой бы сволочью невыносимой не был майор, он был прав, когда всю дорогу выспрашивал и заучивал у проводника фразы на адыгском. А Серёжа на его никому не нужные советы и замечания только отмахивался:«если я выучу их язык, то на кой ляд вы, майор, едете? Так хоть какая-то польза, переводчиком будете.» Хотя долго гадать над смыслом фразы не пришлось, потому как его сию же секунду развязали. И все посторонние, откланявшись, скрылись за дверью, оставляя их один на один.