Гром

*** По кружеву манжеты багряным пятном расползалось великолепно выдержанное амонтильядо. Раскат грома заставил Императора вздрогнуть и опрокинуть ещё не тронутый бокал вина на белоснежный парадный камзол. Дожди в Вене не были редкостью, но факт оставался фактом: Его Величество Йозеф Второй с детства боялся грома и молний. Многочисленные вельможи тут же принялись копошиться подле монарха, тыча в его побледневшее лицо дюжиной надушенных платков и лопоча всякий вздор, желая угодить. На торжественном приёме в честь открытия Общественного Парка было столько гостей, что в роскошной просторной нельзя было вздохнуть. Официальная часть открытия затянулась невероятно, несмотря на то, что проходила под открытым небом. Идущий затем многочасовой банкет подорванному жёстким графиком и узким корсетом здоровью монарха перенести оказалось крайне тяжело. Придворный капельмейстер Сальери, итальянец средних лет, оказался подле Императора раньше всех. Он принял пустой бокал из ослабевшей руки и начал чуть громче, чем следовало: - Ваше Величество, прошу прощения за мой кашель, доставивший Вам такое неудобство, - намерение композитора было хитро и прозрачно: отвлечь внимание гостей от постыдной слабости монарха и ловко смыться от этих напудренных снобов. - Никак не привыкну к влажности местного климата. Ваше платье ещё можно спасти, Вы позволите? Йозеф одарил его немигающим взглядом. В следующее же мгновение лицо Императора прояснилось. - Этим Вы окажете мне большую услугу, Герр Сальери, - выдавил он, с еле видимым усилием улыбнулся присутствующим и быстро, но без спешки направился к дверям. Его высокую стройную фигуру проводили сотни любопытных глаз. Не было ни малейшего сомнения в том, что уже к утру этот короткий разговор станет достоянием общественности. - Спасибо, Сальери! - страстно прошептал Йозеф, когда их наконец окутал мрак коридора. Проведи он в этой жаровне ещё с полчаса - пришлось бы вызывать лекаря. - Не за что, Ваше Величество. Простите меня, но это был один из скучнейших приёмов в моей жизни. - Ничего, дорогой мой, ещё успеете насмотреться. Сопровождаемые рокотом бури, они миновали несколько лестниц, переходов и тайных дверей, и наконец оказались в покоях Императора. В комнате пахло розовым маслом и чем-то сладким. Ближе к стене стояла парчовая кровать на пышной перине с бархатным с кистями пологом. Левее прикроватный столик, два изящных кресла и холодный камин. Первым делом Сальери зажёг полдюжины свечей в канделябре и плотно затворил оконные створки. Он не смел открыто рассматривать роскошное убранство спальни и украдкой любовался им боковым зрением. - Нет-нет, друг мой, оставьте окно, иначе мы задохнёмся, - замахал рукой Йозеф, начавший было отстёгивать испачканную манжету. Сальери не шелохнулся из принципа. Сколько раз он в детстве, разгоряченный после беготни с уличными мальчишками, попадал под дождь, промерзал до костей и схватывал бронхит? И сам уже не помнил сколько. Но Император, не менее принципиальный и вспыльчивый, чем его итальянский подданый, и сейчас поступил по-своему: не поддаваясь на уговоры композитора, Йозеф вышел на балкон, омываемый летним ливнем и продуваемый холодным альпийским ветром, где вместе того, чтобы освежиться, в считанные минуты промок и замёрз. Чёртов амонтильядо, что ли, ударил в августейшую голову? Сальери затащил монарха в постель чуть ли не волоком. Сколько слякотных зим он, Антонио Сальери, провёл на родине, раздираемый изнутри сухим кашлем после подобных подвигов? Точно больше, чем Его-Наихрабрейшее-Всезнающее-Величество. Избавить монарха от одежды не составило труда, благо не грудной. Но Oddio, как много на нём было надето! Первым на дорогой персидский ковёр полетел камзол, расшитый драгоценными камнями и лентами. За ним отправился удлинённый жилет с воздушным жабо и перевязь со шпагой. Разгорячённый вином Сальери почувствовал, как дрожат пальцы. Помедлив, он принялся за пуговицы второго жилета, игравшего роль корсажа. Рука застыла над тяжело вдымавшейся грудью Императора, но с молчаливого позволения продолжила свой путь. Проклятые пуговицы отняли целую вечность. Закончив с жилетом, композитор опасливо поднял курчавую голову: Йозеф, казалось, застыл, неотрывно наблюдая за его действиями. Тогда Сальери, намереваясь добиться хоть какой-то реакции, склонился ниже и порывисто поцеловал августейшее плечо, отделяемое от его губ одним лишь невесомым батистом. Он был готов к немедленному изгнанию из святая святых, к монаршему гневу, порой напоминающему шторм, к презрительному укору в небесно-голубых глазах, но только не к одобрительной усмешке, так явственно заигравшей на тонких губах Йозефа. В ответ на дерзкий поступок Император подался навстречу губам композитора и, задержавшись взглядом на удивлённых янтарных глазах, поцеловал его. "Секундная блажь", - убеждал себя Сальери, но всё же не смог удержаться и не ответить на поцелуй. В позолоченном канделябре догорали свечи. На роскошной постели лежали двое мужчин в чистых ночных рубашках, укрытые колючим, но тёплым платком из овечьей шерсти. Стены дворца омывал первый по- настоящему летний дождь. Всё тише и тише раздавался гром, которого Йозеф больше не боялся. ***