Помни о смерти, всевидящий

— Я знал, что ты придёшь, Ягами Лайт. Он произнёс это, не оборачиваясь. С тоном загадочного, умудрённого жизнью отшельника, от чего Лайту не стало тревожно. Он представил, с каким трепетом бы в этот ледяной, мрачный кабинет зашли другие — наверняка бы поклонились силуэту во тьме, этому низкому голосу, в котором скрывалась усталость. Но он почувствовал только раздражение. «Ягами Лайт? Что за панибратство?!» — Гениально. Значит, в этом заключается твоя суперсила? Узнавать что-то у моего отца, а потом выдавать это за свои видения? Лайт поправил галстук. Комнатушка — вытянутая и узкая, пустая, будто ледяная камера. Казалось, в ней не было даже окна, хотя бы малюсенькой форточки, наподобие тех, что он видел в изоляторах. Однако холод сквозил по всему помещению. Обдавал ноги, змеёй душил тело, пробирал до дрожи, и не спасали ни пиджак, ни плотная рубашка. У самой дальней стены, прищурившись, Лайт рассмотрел подобие личного уголка. Стол, заваленный всяким хламом, и компьютер, обрамляющий голубоватым свечением профиль провидца. Лайт ненавидел беспорядок. Ему хотелось подойти к столу, одним движением смахнуть весь этот мусор, и показать, что это по его правилам они будут работать. Если Лайту Ягами не нравятся фантики, крошки, промозглый холод за шиворотом — значит, ничего из этого здесь не будет. Может, для остальных слова Рюдзаки и были законом, но Лайт не верил в силу чьей-либо репутации, кроме своей. — Какое наивное у людей представление о видениях… Ягами Лайт, не всё, что говорит твой отец, известно лишь ему, — и улыбнулся. По одной интонации можно услышать, как самодовольно улыбнулся. Рюдзаки Лоулайт наверняка привык жить в ощущении исключительности. Привык смаковать его и радовался каждой возможности подтвердить свою уникальность. Привык говорить тихо, зная, что ему не надо повышать голос, потому что ему и так будут внимать. Привык жить в этом душном склепе, зная, что его никогда не переведут в другой отдел, где пришлось бы соревноваться за рабочее место. Привык сидеть босиком, не носить рабочую форму и не стричь волосы. Быть вызывающе другим, развиваться и работать параллельно нормальным людям, и теперь, чтобы посмеяться над этим «параллельным» миром обычных людей, позвал Лайта. Эталона тех самых, до которых Рюдзаки было далеко и на которых он никогда не ровнялся. Конечно, Лайта это раздражало. Не могло не раздражать. Злость в нём всегда росла и крепла мгновенно, обретала силу за секунду. Лайт Ягами порой сам удивлялся — без желания меняться, но всё же — какой животный привкус имела его ярость. И как он любил это состояние, чувствуя себя в нём, как дома. Оно придавало ему сил, возвышало ещё сильнее, броней отгораживало от редких выскочек, что осмеливались встать у него на пути. Будто он, благословлённый умом и властью от рождения, в этом состоянии становился Богом. Единственный минус был лишь в том, что эта энергия требовала выхода. И Лайт Ягами ещё ни разу не попытался её сдержать. В два шага пересёк комнату, схватил Рюдзаки за худое плечо и развернул к себе. Сердце болезненно стучало о грудь, пыталось вырваться, и злость ядом растекалась по крови. Это чувство смазало воспоминания об их предыдущей встрече. Позорную и неожиданную трусость, волнение, желание убежать — всё это теперь воспринималось как странный сон. Но за него хотелось отомстить. И это желание вибрациями расходилось по телу, заполняло пространство вокруг, вытесняя все остальные чувства. Эта неприязнь была очевидной. Лайт Ягами и не мог испытать что-то другое к Рюдзаки — обычно такие люди не удостаивались даже взгляда Лайта. Он презирал странных. Он презирал бездомных, сумасшедших и неудачников. Он презирал нерях и тех, кто игнорировал нормы поведения. Разве у них на это было право? Разве такие как он могли по одному указанию начать работу с Лайтом Ягами?! И сейчас, глядя в глаза Рюдзаки, он будто сам ненадолго стал провидцем — увидел там столько ледяного равнодушия, сколько и было в мыслях Рюдзаки. Ни намёка на страх или желание подчиниться, лишь бы успокоить Ягами-младшего. И пальцы сильнее сжали плечо. — Что-то не так? Флегматично. Будто его выдернули из глубокого сна, в котором он до сих пор пребывал. — Не смей меня так называть и общаться со мной в таком тоне, — прошипел Лайт. Что не так с этим идиотом? Рюдзаки будто веселился от происходящего — тут же посмотрел жадно и вдумчиво, ожидая, куда же Лайта приведёт его злость. Даже вперёд наклонился, впитывая и полный ненависти взгляд, и тембр голоса. Наблюдал за представлением, устроенным в его честь. — Тебя оскорбляет собственное имя? Прости, не знал. О таком мне ни видения, ни твой отец не сказали, — Лайту показалось, что Рюдзаки едва сдерживает смех, — никогда не видел столько эмоций. Что ж, я рад, что наше сотрудничество будет… Интересным. «Интересным»? Он издевался? Лайту никто никогда не перечил. Отец выдерживал выверенную дипломатическую дистанцию, которая не нуждалась в повышении голоса или спорах. Мама восхищалась Лайтом, как и сестра, как и все, кому доводилось учиться с ним и работать. Люди обычно млели, когда видели, как умело он пользуется своим умом, раскрывая дела на работе. Восхищались, замечая, как безупречно он выглядел. Хотели понравиться, тянулись, а те, кто видел его в гневе, сразу усваивали, что перед Лайтом Ягами лучше вести себя сдержанно и исполнительно. Такими были его сотрудники. Такой была Миса. Такими были девушки, которых Лайт встречал на своём пути, но чьих имён не знал. Их всех объединяло одно — отсутствие талантов. Эти люди вынуждены были всю жизнь кому-то прислуживать и слепо доверять тем, кто сильнее. Они жили выученными реакциями, тянулись к похвале и испуганно пятились от гнева. Признаться, Лайта иногда это даже утомляло, живя в вакууме паразитов с рабским мышлением, он и представить не мог, что его гнев мог веселить и заинтересовывать. Что его слова могли подвергаться сомнению и передразниваться. Что его кипучий гнев в глазах мог сталкиваться с ледяным безразличием, провоцирующим ради игры. — Что это значит? Зачем я тебе нужен? И не смей мне говорить чушь про свои видения! Рюдзаки задумчиво и немного устало отвёл взгляд, подбирая слова для ответа. Лайт немного ослабил хватку, но плечо не отпустил — Рюдзаки напоминал непредсказуемое, неизвестное науке животное, которому нельзя было доверять даже немного свободы. Для полного спокойствия хотелось схватить его за шею. Надавить на кадык, выпирающий из-под бледной, тонкой кожи, сжать пальцы на сонной артерии, глядя прямо в глаза. Эти равнодушные, отстранённые глаза, не подвластные психологической силе. Ему хотелось проверить предел провидца, на которого не действовали привычные методы, и это желание застилало все остальные мысли. Знакомое, покалывающее чувство. Чем детальнее Лайт представлял это, тем сильнее хотел воплотить в реальность. Ему физически хотелось услышать хрип Рюдзаки и посмотреть, как смех в его глазах сменится на ужас. Ему хотелось почувствовать, какая его шея на ощупь, схватит под самым подбородком и притянуть, не сводя взгляда, как привык. Схватить за челюсть, а когда он начал бы вырываться, надавить сильнее. Спросить, этого ли добивается этот самодовольный идиот. Это ли он ожидал, провоцируя Лайта на гнев? Мог ли представить, как тяжелело его дыхание от желания, которое он не привык в себе подавлять?... Рюдзаки всё это время смотрел всё так же. С ожиданием. Будто и впрямь умел ещё и мысли читать. — Прежде я никогда не работал с другими людьми, и в видениях не узнавал никого из коллег. Ты стал исключением, и я посчитал, что это знак. К тому же, — Рюдзаки вновь взглянул на Лайта изучающе, приблизился к лицу так, что Ягами мог почувствовать его дыхание, — я наслышан о твоём уме, Ягами Лайт. Для меня будет честью работать с тобой. Никогда ещё прежде похвала не ощущалась ударом под дых. Это была такая очевидная и прямолинейная лесть — чего можно было бы ожидать от человека, который до этого общался только со своим экзорцистом? Но говорил её Рюдзаки с неподдельным интересом во взгляде, подавшись вперёд, будто для поцелуя. Его слова звучали как отрепетированная речь, играющая на очевидных контрастах, — Лайт и сам не понаслышке знал, как это делается — но его тело наполнилось неподдельным интересом. Он хотел смутить. Он хотел изучить гнев Лайта, чтобы знать, как с ним управляться. Хотел, как и Ягами, проверить границы дозволенного, и пока Лайту хотелось задушить странного и отвратительного Лоулайта, тот хотел лишь одного — увидеть смущение того, кто привык всего добиваться властью и силой. Ещё после первой встречи Лайт подумал, что провидцы — те же энергетические вампиры, но которые умеют из эмоций добывать нечто сверхъестественное. Если его теория верна, то Рюдзаки никогда не испугается его гнева, наоборот — будет делать всё, чтобы использовать его на максимум. Тянуться к нему, пытаться слиться с этим разрушительным чувством, насладиться им. Но он не мог отступить. Злость, которую так хотел увидеть Лоулайт, покалывала кончики его пальцев, ожидала, что ей, как и всегда, вот-вот дадут выйти. И рука будто сама скользнула на шею, сдавила так, чтобы тот и слова не мог выдавить. Ему необходимо было увидеть страх. Отомстить за себя, указать этому идиоту его место. Если даже дураки вроде Мацуды всё понимали с первого взгляда, не дожидаясь слов и тем более действий, что же этому было непонятно?! Рюдзаки улыбнулся. Между ними — отвратительно маленькое расстояние, а из звуков лишь гудение компьютера. Лайт крепче сжал шею, будто в жесте отчаяния, мечтая всё-таки перехватит власть и выдавить хрип из его глотки, но Рюдзаки молчал. И его уверенный, почти восхищённый взгляд, впившийся в глаза Лайта, тоже не хотел сдаваться. — Думаешь, — всё-таки прохрипел он, не ослабляя улыбки, — я бы сейчас отвёл глаза? Не пытайся испугать или смутить меня, Ягами Лайт. Это не самая выигрышная стратегия при общении с ясновидящим, мы таких чувств не испытываем. Как грустно будет разочароваться в твоём уме, если ты продолжишь сейчас так себя вести. И Лайт убрал руку с шеи. Не посчитал это ни победой, ни поражением, скорее, вынужденной мерой. Сердце-то не успокоилось, и внутренние импульсы, сжимающие кулаки, тоже. Если он сорвётся на ком-то ещё — это Рюдзаки будет виноват. Это он провоцировал его на худшие качества, опуская Лайта на свой уровень и смеясь над его импульсивностью. Они оба — манипуляторы. Они оба были рождены для того, чтобы работать по одиночке. И никакая «честь-работать-с-тобой», внимающие взгляды и спокойствие в ответ на гнев — не оправдание. Рюдзаки что-то скрывал. Наверняка это «что-то» — как раз и было в том видении, которое упоминал отец. — Спасибо, Лайт. Возможно, мои реакции кажутся тебе провокацией, но это лишь особенности моего поведения. Ничего, у тебя ещё будет время привыкнуть. Пора бы уже приступить к работе... Я, вероятно, не должен напоминать детали дела, над которым мы будем вместе работать? Серия изнасилований. Жертвы настолько испуганы, что не могут дать ни единого показания, хотя ни одна из них не была жестока избита или подвергнута пыткам. Интересно, не правда ли? Я люблю сложные задачи. Как и ты, Лайт. И это — одна из них. Рюдзаки вновь повернулся к рабочему месту, оставив напарника у себя за спиной. — Действительно, — хмыкнул Лайт, — дело не из простых. «Но этот ублюдок наверняка что-то знает. Просто не признаётся, ждёт моей реакции. Увидел меня в видениях — неудивительно. И сблизиться решил, ожидая, что я где-нибудь при нём проколюсь». — У тебя уже есть мысли по этому поводу? Может, что-нибудь увидел в своих эпилептических припадках? И Рюдзаки обернулся. — Конечно, Ягами Лайт. Это ты. А мне лишь остаётся доказать, что мои подозрения верны. Паузу он выделил, чтобы вновь пробудить его гнев, но увидев, что Лайт выбрал маску спокойствия, разочарованно вздохнул: — И это ещё одна причина, почему ты здесь. Лайт ухмыльнулся. Он это сказал, чтобы опять вызвать эмоции Лайта, или действительно что-то знал? Показать гнев вновь обозначало бы окончательно сдаться перед его незримой силой. Показать спокойствие — привлечь ещё больше подозрений. Но с другой стороны, чего стоили его подозрения? Какие улики бы он мог предъявить, кроме своих галлюцинаций? Лайт Ягами никогда не интересовался, зачем вообще полиции нужен этот чудак и как именно он помогает. Пользуются ли полицейские его видениями как картой, идя по следам, которые мог бы увидеть лишь Рюдзаки? Или они использовали его слова как подтверждение своих догадок?.. Лайт Ягами не то чтобы не верил в магию, но воспринимал её как допинг. Гениям не нужна магия и помощь тех, кому судьба приносит ответы на блюдечке, требуя лишь тело и физические силы взамен. Его превосходство строилось на идее того, что с помощью интеллекта и внимательности Лайт Ягами день за днём доказывал, что его статус — не случайность и не наследство от отца. И что Рюдзаки Лоулайт, который вызывал трепет у остальных, для него был лишь обычным (а следовательно, и бездарным) человеком. Что мог Рюдзаки? Жить от приступа до приступа? Впечатлять сплетников? Это же смешно. — Почему ты так считаешь? Стул тут был только один, и Лайту так и приходилось стоять за спиной Рюдзаки. Тот уже выглядел погружённым в свои мысли. Прижав колени к груди, он рассматривал записки на столе, передвигал пальцами, всматривался, будто собирал мозаику. — Да, наверное, это странно, предполагать, что такой человек как ты, Ягами Лайт, может насиловать женщин. Пока я не понимаю твою мотивацию. Знаешь, не скажу, что я разбираюсь в женской красоте, но даже для меня было странно, что после ночи с той блондинкой ты захотел кого-то ещё… Лайт округлил глаза. Что? Нет, это не могло быть совпадением или провокацией... Откуда он знал про Мису? Он что, в своих видениях видел, как они занимались сексом?! И что тогда он ещё мог видеть? А главное — как он мог так спокойно говорить об этом в присутствии Лайта? «Не пытайся испугать или смутить меня, Ягами Лайт»... Видимо, не соврал. Действительно не испытывал смущения. И не понимал, что остальным-то это чувство присуще. Хотя Лайт даже не был смущён. Скорее, выведен из шаткого равновесия. То, что Рюдзаки казалось интересным сотрудничеством, для него уже было испытанием нервов. — Так значит, ты в своих видениях видел, как я занимаюсь сексом, и решил поработать со мной? — Лайт усмехнулся. И, что оказалось удивительным, усмехнулся и Рюдзаки. — Нет, совсем нет. Такого в моих видениях не было. Я связал, что обнажённая девушка в кровати, женские крики ночью в переулке и твой образ — это картина одного вечера. А учитывая, что я увидел, как шёл дождь, это могло произойти вчера. И поэтому ты пришёл в полицейский участок посреди ночи — чтобы помыться и не вызывать подозрений дома. — Наверное, это звучит убедительно для тех, кто легко поддаётся внушению, но всё же ты ошибаешься. Да, я действительно провёл ночь с девушкой, а потом ушёл доделывать работу в полицейский участок. Перед этим сходил в душ и сменил одежду, потому что моя промокла. И, как оказалось, вчера рядом с её домом кто-то изнасиловал женщину, видимо, это ты и увидел, но, судя по времени, это происходило в тот момент, когда я ещё был… В процессе. Как видишь, всё намного проще. Видения это, конечно, интересная штука, но она бессильна перед алиби. — Если оно у тебя есть. — Что? — Было бы странно верить тебе на слово, когда ты мой главный подозреваемый. Конечно, я буду и дальше расшифровывать своё видение, возможно, я где-то ошибся, но пока что я уверен, что моя версия верна. — И что же ты предлагаешь? Пригласить девушку, чтобы она подтвердила то, что я сказал? — Это тоже бесполезно. Она так вздыхала по тебе, когда ты бросил её сразу после секса, что наверняка готова подтвердить любое твоё слово, лишь бы понравиться. Работая вместе с тобой я и пойму, верны ли мои догадки или нет. Но только не думай, что мои подозрения обесценивают то, что я говорил до этого. У тебя и впрямь острый ум, Лайт, и это честь работать с тобой... Он ненадолго притих, обернулся из-за плеча, чтобы посмотреть на реакцию Лайта, и вновь склонился над своими заметками. — Однако, это не отменяет того, что я могу быть прав.