Two knocking men

Увидев напротив себя в коридоре ожидания мужчину приятной, но неуловимо маргинальной наружности с сигаретой в зубах, Кейго хочет отвести взгляд и никогда больше его не видеть, морщится от противного дыма. Мужчина — молодой на самом деле, вряд ли у них большая разница в возрасте — выходит из задумчивости, пару секунд недоумённо смотрит в ответ, будто пытается понять, почему его сверлят таким взглядом. Потом, видимо, тоже вспоминает их краткую встречу до этого в поезде по дороге сюда и дерзко подмигивает, прикрывая на мгновение один из своих ярко-бирюзовых глаз. Кейго негодующе возводит взгляд к потолку, но не может сдержать лёгкой усмешки. Наверное, они оба нервничают тут, сидя в ожидании приёма у своих врачей, ведь не с простудой же пришли — простые больные тут бы не оказались, не прошли бы все те анализы. Они оба подспудно и небезосновательно беспокоятся за своё здоровье и за своё будущее, поэтому и улыбаться выходит так легко, хоть и кривовато, немного неестественно. Таками ровно в секунде от того, чтобы заговорить, сказать какую-нибудь ничего не значащую банальность — да хоть про погоду — но… Мужчина поднимается, ведомый пришедшей медсестрой, которая по дороге отчитывает его за курение в стенах больницы, и Кейго не может оторвать от него взгляда, провожая до самой двери. Всё же жаль, что на этом их знакомство оканчивается. — …Кейго Таками! — раздаётся над ухом, и Кейго с инстинктивно виноватой улыбкой отворачивается от исчезнувшего за дверью коридора силуэта. — Мистер Таками, идём, вас ждёт врач. Наверное, он не заметил, как эта медсестра звала его раньше, судя по недовольному выражению её лица. Кейго поспешно вскакивает, но даже не извиняется, сразу же торопится к указанному кабинету. Скорее бы уже услышать, каковы результаты анализов, чтобы больше не мучаться от неизвестности в ожидании. … Что ж, у него смертельный диагноз, и осталось ему совсем немного. Его кладут в больницу, потому что химиотерапия может продлить его жизнь на лишний месяц, если повезёт, и Кейго пока совершенно не знает, что об этом думать. Оправдались худшие подозрения, которые были и раньше, поэтому фазы неверия и торга он проходит в пару секунд. Гнев проскакивает мимо из-за смиренского склада характера. Ну химиотерапия так химиотерапия. … Ха. Когда они оказываются в одной палате, это уже слишком. Кроме смеха не может вызывать ничего. В оцепенении пропустив какую-то шутку мужчины, — теперь Кейго знает, что его зовут Тойя Тодороки, их представили друг другу, — Таками слабо ухмыляется. Судя по укоряющему и пренебрежительному взгляду медсестры перед уходом, это было что-то пошлое. Ну и ладно. Но находиться с ним наедине всё ещё неприятно. Таками чувствует, будто он с Тодороки из разных миров, и не имеет никаких моральных сил, чтобы пытаться преодолеть этот барьер. Да и не нужно это ему, зачем, они прекрасно знают, что в этой палате не лежат те, кто имеет шанс из неё выйти здоровым. И живым. Похоже, у Тойи другое мнение. В очередной раз презирая все запреты, он чиркает спичкой перед свежей сигаретой и как ни в чём не бывало говорит: — …У меня в голове опухоль размером с теннисный мяч, мне вообще на всё плевать. Кейго смеряет его испытующим взглядом. Шальную усмешку, поблёскивающие от яркого больничного освещения глаза, совсем раскрепощённую позу, в которой Тойя раскинулся на своей кровати. Не похож Тодороки на онко-больного. По крайней мере, Кейго представлял их себе совсем не так. Поддержать разговор нужно, да и Тойя явно ждёт ответного откровения. — Остеосаркома, слышал о такой? Вот у меня как раз она. — Таками указывает на свою левую ногу так, будто она — не часть его тела, а что-то инородное. — Из голени костная опухоль постепенно даст метастазы в жизненно важные органы, и остановить это нельзя. Тодороки вздыхает будто бы даже облегчённо, если Кейго не кажется, а потом говорит, уже отвернувшись: — Получается, тут какая-то палата для конченых. «Конченых». Смешно даже. Кейго впервые слышит, чтобы так называли обречённых на смерть, но ему нравится такое применение этого слова. Не так отчаянно. Вообще, звучит вполне подходяще, даже мерещится прозрачный двойной смысл. Который усиливается, когда деревянный крест на стене не выдерживает и падает, то ли издеваясь, то ли подсказывая правильную дорогу. Открывшаяся от импульса тумбочка хранит нетронутую бутылку текилы, на которую Кейго смотрит с непонятным самому себе ожиданием. Это самое ожидание приятно вытравляет из души начавшую туда закрадываться вязкую апатию. — Есть предложение… Интригующий тон Тойи не оставляет ни малейших сомнений в том, что это будет что-то, идущее против правил. Когда тот с азартным намёком кидает взгляд сначала на бутылку, а потом на выход из палаты, Таками уже согласен на что угодно. И кивает в ответ на предложение прогуляться до местной кухни за необходимой к спиртному закуской. … Шататься по пустым коридорам больницы, прячась от редких проходящих мимо деловых врачей и медсестёр, оказывается даже весело. Очередной раз глотая жгучую текилу, вкус которой уже приедается, и закусывая криво порезанным и кислым до одури лимоном, Кейго наконец чувствует себя хотя бы немного живым. Он отказывается от предложения Тойи закурить из-за вбитых с детства принципов, но внимательно прислушиваться к каждому его слову. — Что, неужели никогда не был на море? — Удивлённые глаза Тодороки сейчас наверняка похожи по цвету на те самые морские волны. По крайней мере, такими они были на фотографиях, которые видел Кейго. — Да как-то не сложилось, и денег особо не водилось для этого. — Непорядок. Мы уже постучались на небеса… А ты до сих пор не был на море. — Тойя неожиданно хмурится, что под веселящим алкоголем выглядит странно, и качает головой. — Не знал, что на небе никуда без этого? — Что? — сначала Таками даже не уловил, о чём речь, а потом отрицательно помахал свободной рукой, после того как передал полупустую бутылку текилы своему новому товарищу. — Нет, я совсем не религиозен и не верю в это. Но если ты… — Так и я тоже, — прерывает его Тодороки, становясь ещё задумчивее, — но почему бы не попробовать сейчас? Раз уж терять нам нечего. А то представляешь, вдруг это правда и на небесах на самом деле все говорят о море, о том, как оно бесконечно прекрасно… А ты там никогда даже не был. Тебя же засмеют, окрестят лохом. Не хотелось бы, верно? Загипнотизированный внезапной глубиной его голоса, Кейго медленно кивает, растеряв все слова. Наверное, Тойя прав. Особенно когда говорит так проникновенно и, кажется, искренне. — Не хотелось бы. В глазах Тодороки зажигается что-то яркое, и на мгновение Кейго хочет рассмотреть этот огонёк поближе, как восьмое чудо света. Они в той самой кондиции, когда на обычную логику мозг уже не способен, поэтому включается задавленный в душе философ. Тойя подаётся немного вперёд, опускает взгляд в пол, меланхолично глядя в пустоту, и начинает говорить тихо, но Кейго слышит каждое слово так, будто они сказаны ему на ухо: — Пойми, на небесах только и говорят, что о море. О закате, окрашивающим мир в кровь. О том, как солнце погружается в волны и становится красно-алым, словно жаркое пламя, и о том, как этот огонь гаснет где-то глубоко в воде… — Тойя поднимает глаза и теперь смотрит своим плывущим взглядом на сидящего напротив человека. — А что сможешь сказать им ты? Кейго замирает, представляя эту картину такой, какой её описал Тойя. Ему на секунду кажется, что он увидел тот самый красный ответ закатного морского солнца в глубине его синих глаз. Но лишь на секунду. Потом он снова прикладывается к бутылке и мысленно отпевает свои сожжённые спиртом вкусовые рецепторы. Жгучесть градуса уже почти не ощущается, лишь немного согревая где-то в районе горла и груди, где быстрее, чем обычно, стучит сердце. — Ты прав, я ничего не смогу им сказать… Но что ж теперь поделаешь? Тойя выглядит вдохновлённо-сумасшедшим, и у Кейго бегут мурашки каждый раз, когда его горящий взгляд скользит по нему. Тодороки порывисто отнимает бутылку текилы и чуть не расплёскивает остатки её содержимого, резко взмахнув ей в воздухе. — Тогда давай! Отправимся повидать море перед смертью, чтобы тебя, друг мой, не засмеяли жители небес. Согласен? Алкоголь слишком приятно застилает разум, чтобы отказаться. Таками уже почти ничего не осознаёт, поэтому соглашается и на это, несколько раз кивая на грани забытья. Тойя вызывает противоестественное доверие, какое не должен вызывать человек, с которым ты впервые поговорил часа два назад. — Идёт. Кейго чувствует себя так, будто заключил сделку с дьяволом. Но то, как горят глаза его дьявола, когда он слышит его ответ, вдохновляет и завораживает. Тойя безразлично отбрасывает текилу в сторону и хватает Кейго за руку, тут же отказываясь совсем близко, а потом тянет наверх, чтобы встать. И это алкоголь полностью виноват в том, что на секунду Таками хочет сцеловать эту полубезумную усмешку с его дерзко изогнутых тонких губ. … Проснувшись, Кейго с минуту не может понять, что происходит и где он вообще. В голове царит невнятная муть, и сложно вспомнить, что было вчера. А судя по освещению, сейчас уже позднее утро. И он сидит в какой-то машине. Стоп, что? Выйдя, он видит, что машина стоит на обочине какой-то дороги, вокруг диковатая местность без единого домика на горизонте, даже людей нигде нет, не считая… стоящего в стороне Тойи? — Где мы? И что вчера произошло? — На самом деле, вопросов куда больше, но это самое основное, что получается вытащить из гудящей головы. Тодороки отвлекается от своего увлекательного занятия стрельбой по банкам и какому-то мусору — и откуда у него пистолет? — потом понимающе улыбается, будто бы старому лучшему другу, и, находясь в явно благостном расположении духа, поясняет: — Ну, мы вчера напились. Сбежали и угнали чью-то машину со стоянки больницы. — Тойя ничуть не смущён, даже щурится насмешливо, а Кейго уже готов сгореть со стыда: он же всю жизнь был законопослушным гражданином, какие угоны? — Потом на ней ехали куда глаза глядят и отрубились тут до утра. Кстати, пистолет лежал в бардачке, мне даже уже интересно, чья же это была тачка. Неужели ты ничего не помнишь? — Помню… — Таками морщится, пытаясь выловить хоть что-то из своих воспоминаний. — Помню море? Кажется, мы собирались на море… — Потому что на небе только о нём и говорят. Ты должен его увидеть, — кивает Тойя, подойдя к нему, и одобрительно хлопает по плечу. Кейго вздрагивает, моргая, и чудом находит в себе силы не отшатнуться. Он не привык, чтобы с ним так панибратски обращись полузнакомые люди. — Это точно хорошая идея? Честно, мне уже и не так хочется… — Хорошая, — обрывает его Тойя, на секунду недовольно хмурясь, но потом снова ухмыляется. — Ты же не хочешь всю загробную жизнь об этом жалеть? И разве тебе есть что терять, а? Ты не похож на человека, которого много что держит. Бояться в нашем случае просто глупо. Он прав, стоит признать. Кейго немного падает духом, но старается этого не показать. Судя по всему, получается из рук вон плохо. Всё становится в ряд: остеосаркома, тикающий таймер его жизни, химиотерапия и месяц, который она может подарить… К чёрту. К чёрту это всё. Море. Вот что важно. — Но мы же не поедем туда прямо в этом? — Кейго вопросительно кивает на их больничные пижамы-робы. Кажется, на секунду это ставит Тойю в тупик, и Таками нравится растерянное выражение его лица. — Ла-адно, — задумчиво тянет Тодороки, а потом вдруг неожиданно кивает снова на машину. — Могу сказать, у тебя губа на дура выбрать этот Мерседес. Крутая тачка. … На ближайшей заправке приходится остановиться, потому что оказывается, что истратили горючего они немало за пьяный ночной побег. 230 Мерседес хоть и "крутой", но требовательный. За разглядыванием карты Кейго с трудом узнаёт местность. Да где они, чёрт возьми? Вот город, вот больница, вот как минимум три штуки заправок, но на какой из них они сейчас находятся… Надо бы спросить у местного хозяина. Подняв глаза от бумаги, Таками секунду в шоке вглядывается в происходящее в здании. Потом он без сомнений быстро выскакивает из тачки, сквозь зубы прошипев пару ласковых в адрес своего, очевидно, стукнутого по голове товарища. — Тойя, убери пистолет! Я не хочу быть соучастником преступления, никогда нельзя идти против законов и калечить людей ради наживы! Тойя в ответ только усмехается, будто бы Таками подал ему идею, и Кейго мысленно молится, чтобы это была просто его очередная шутка. Возможно, в другом расположении духа он даже посмеялся бы, но точно не сейчас. Хозяин заправки говорит что-то о компромиссе, но никто из друзей его не слушает. Тойя явно не боится оружия в своих руках и держит его так, будто только тем и занимался в жизни, что угрожал здоровью других людей. Таками продирают панические мурашки страха, когда он не может в своей голове совместить это с тем образом Тодороки, который построил в своей голове за эти неполные два дня. Доходит мысль, что они ведь ровным счётом ничего друг о друге не знают, и о жизни до этой нелепой судьбоносной встречи. — Кей, угомонись и иди в машину, я тут сам всё решу… — Но так нельзя! — Лично у меня с собой сейчас денег нет. У тебя они есть? Вот и всё. — Я не могу позволить тебе решать, жить этому человеку или умереть!.. — Кей, послушай… — Парни! — прерывает их заправщик, и он уже совсем не выглядит напуганным. Дерзит, разговаривает с ними как с детьми-идиотами, что, в общем-то, недалеко от правды, по скромному критическом мнению Кейго. — Это всё, конечно, очень угрожающе, но вашей постановке конец, ведь сейчас придёт мой друг из полиции и будет очень нерад увидеть двух воров, угрожающих жизни его друга. — Как мило с твоей стороны, что ты нас об этом предупредил, — скалится в ответ Тойя, ни секунды больше не тратя на споры с Кейго. Буквально три отрывистых приказа и выразительных взгляда, и связанный продавец уже сидит под столом с ужасом в глазах от ледяного дула пистолета, прижатого ко лбу. Возможно, если бы этот заправщик хоть немного разбирался в людях, он бы уже десять раз освободился. Таками не умел быть страшным, не умел причинять, да что уж там, даже желать людям зла. Когда в его руки попал пистолет, он лишний раз уверился в своём пацафизме. Один точный и даже не очень быстрый удар мог бы выбить оружие из его пальцев, потому что он никогда бы не набрался храбрости выстрелить и его нервировало даже само ощущение этой свинцовой тяжести в руках. Но хозяин заправки, видимо, был ещё большим идиотом, чем они двое. И всё же Тойя прекрасный актёр, отыгрывает он свой спектакль перед слугой порядка на грани. Хотя его желание получить кураж и адреналин пугают, но Таками почти не сомневается в нём, верит, что он не вынудит его стрелять, не поставит перед этим выбором. Кейго ведь правда хочет успеть увидеть море. Когда входная дверь звенит колокольчиком после окончания визита полицейского, Таками спешно вручает огнестрел другу и почти панически пытается стряхнуть с пальцев эфемерный стальной холод проводника смерти. Кейго никогда не отличался особой любовью к таким сравнениям, но та уже привычная смерть, что он носил в своём теле, в своих костях, в ноге, очень сильно отличалась от морозного, стылого дыхания самой возможности убийства… Слишком чужеродное. Тойя косится на него удивлённо, но ничего не говорит, принимает пистолет, и тот ложится в его ладонь как естественное продолжение руки. Кейго не оборачивается и возвращается в машину, где с совершенно пустой бездумной головой ждёт своего товарища. Теперь уже неважно, что сделает Тодороки с продавцом. Таками из последних моральных сил верит, что ничего ужасного. Выстрел так и не звучит, и вскоре дверь водительского места глухо хлопает, впуская такого же хмурого Тойю с небольшой забранной из кассы суммой. Пистолет так и не возвращается на своё место в бардачок машины. ... Позже, спустя пару безумных виражей их приключений, Кейго готов рыдать от смеха над сумасбродностью той ситуации. Оказывается, всё это время, в багажнике лежал кейс с большими деньгами, а они и не догадывалась, и только случайность позволила им вообще узнать об этом. Теперь дорога должна стать намного легче. Пересчитывает ровно миллион наличными и чувствует, как трясутся от волнения его руки и как бешено в голове летают мысли. Переглядываясь с Тойей восторженно-обалдевшим взглядом, он вдруг осознаёт, что запах его сигарет не такой уж и неприятный. Этот аромат теперь прочно ассоциируется со свободой. … Лёжа на кровати в отеле, в самом дорогом номере из существующих, Кейго жмурится от восторга и даже почти не чувствует постоянной тупой боли в ноге. Они и правда делают это. Они правда едут через всю чёртову страну, а потом ещё через границу, чтобы увидеть море. Они правда оба настолько безумцы. Хотя это всё влияние Тойи. Повернувшись к нему и глядя на его, кажется, уже спящий профиль исподтишка, Таками хочется задержать дыхание и остановить время. Просто чтобы всё осталось таким, как есть. Потому что это однозначно был один из лучших — или, во всяком случае, ярчайших — дней в его жизни. Кажется, за один этот день произошло больше, чем за всю жизнь Кейго. Они пришли в дорогой магазин одежды, где отдали кучу денег, чтобы купить себе достойные костюмы, и ещё, и ещё… Никто никогда не делал ничего подобного ради Таками. Да, мозг может сколько угодно убеждать его в том, что это было просто рационально, что Тойя делал это не из-за зарождающейся привязанности, а из-за своего эгоизма и упёртого стремления к цели, но… Не хотелось в это верить. Хотелось верить в то, что Тодороки тоже точно так же чувствует эту неясно откуда взявшуюся тонкую ниточку связи между ними, которая образовалась за время их знакомства. Резко перевернувшись, Тойя вдруг тоже смотрит ему прямо в глаза, и Кейго испуганно вздрагивает и замирает. Его наблюдение заметили. Ой? — Ты во мне так дыру прожжёшь, — озорно, но по-доброму сверкает своими бирюзовыми глазами Тойя. — Ради бога, либо говори то, что хотел сказать, либо не смущай меня. Смущение? Едва ли Тодороки знает значение этого слова. За короткое время их знакомства Кейго уже понял, что Тойю смутить попросту невозможно. Поэтому выходит, это был сарказм — такой, который с трудом можно различить по полутону голоса. Но Таками почему-то это удаётся легко, инстинктивно, будто он был создан, чтобы понимать этого человека. — Нет, ничего, — сейчас свои мысли Кейго хочет оставить при себе. Возможно, однажды… — А ты уже успел заснуть, и я правда тебе мешал, да? — Нет, я думал с закрытыми глазами. Слушай, давай напишем список того, что ещё хотим сделать, — неопределённо взмахивает рукой в воздухе над их головами. — Ну, что-то, что можем успеть сделать по дороге. Интересно, сколько пунктов получится. Кейго недолго мысленно взвешивает эту идею и в итоге кивает. Должно быть и правда интересно. — Хорошо, давай сделаем это. А что потом? — Хм, потом? — хмурится и переспрашивает Тойя так, будто не задумывался об этом раньше. — Пока не знаю. Но мы объективно не успеем сделать вот прямо всё, надо будет как-то выбирать. После решим. Таками согласно кивает и подтягивает к себе первый попавшийся лист бумаги — оказалось меню отеля, — переворачивает его на чистую тыльную сторону и выцепляет с прикроватной тумбочки ручку. Мысли собрать трудно. Они все будто разбегаются в разные стороны. Кажется, вот секунду назад думал о нужном деле, а теперь как блок на память наложили. Почти ничего не приходит в голову. Кейго снова косится в сторону Тойи. Тот, видимо, никаких проблем с писательским вдохновением не испытывает и знай себе строчит что-то мелким летящим почерком на своём листе, развалившись на спине и неудобно подняв записи вверх. Кейго кажется, что это максимально непрактично, но уверенный, вдохновенный блеск глаз Тодороки заставляет его сомневаться в этом. Зарядившись невероятной энергией от Тойи, Таками начинает потихоньку писать свой список. Он то и дело запинается, всё перечёркивает и пишет заново, но в итоге дело сделано. — И сколько у тебя получилось пунктов? — любопытно спрашивает Тойя, с трудом удерживаясь от того, чтобы заглянуть в чужой список. Таками видит это по его бегающим зрачкам. — Семь, — не совсем уверенно отвечает Кейго. Может, это слишком много, но ведь никто не говорил об ограничениях… — Всего лишь? Серьёзно? — Тодороки выглядит искренне удивлённым и таращит на него почти идеально круглые глаза. — У меня восемнадцать. «Воу», — думает Кейго, но не говорит вслух. Это правда много, и теперь ему ещё более неловко. Наверное, у него ужасно ограниченная фантазия, раз он не в силах придумать что-то особенное, что-то такон ценное, на что не жаль было бы потратить остатки жизни. Возможно, у него просто вся предыдущая была слишком серой и невыделяющейся?.. — И что теперь? — Ну, не знаю… Назови любую цифру от одного до восемнадцати. — Серьёзно? — Кейго вопросительно вздёргивает бровь. Так просто выбирать что-то настолько значимое… Это кажется неправильным. Очевидно же, что первые пункты должны быть более важными, чем последние, верно? — А почему нет? Я доверяю это решение слепому шансу! — весело отзывается Тойя, резко переворачивать со спины на живот и по-прежнему пряча свой список от чужих глаз. «…шансу и тебе», — остаётся висеть в воздухе непроизнесённая фраза. Кейго почти слышит её, чувствует в разлившемся вокруг них доверии. — Хорошо. Тогда давай… — выбор сложный, Кейго отчаянно не хочет ошибиться; он на секунду задерживает дыхание, — давай второй пункт. — Ха, — на лице Тойи нет недовольства, и Кейго мимолётно рад этому, — можно сказать, ты угадал. — М? О чём ты? — Мой брат… Младший брат, Шото, всегда хотел машину, а отец никогда не разрешал ему даже начинать учиться водить. Я тогда втайне давал ему эти уроки и потом пообещал, что однажды у него будет своя собственная крутая тачка, и… Ему даже не нужно заканчивать объяснение. Кейго чувствует исходящую от Тодороки заботу по отношению к брату, и это трогает до глубины души, греет незнакомой, но будто бы узнаваемой ностальгией по чувствам, которые Таками никогда не испытывал. Конечно же они оба сделают всё возможное, чтобы претворить этот пункт в жизнь, чего бы это ни стоило. — Теперь твоя очередь, — ненавязчиво напоминает Кейго задумавшемуся Тойе. Тот моргает, возвращаясь в реальность. — А, ладно, посмотрим. Сколько у тебя, говоришь, пунктов? Семь, верно? — Ага, выбирай любое, — кивает Кейго, мысленно желая побыстрее прекратить это томительное ожидание. — Я выбираю… Пусть будет шесть. Хотя нет, нет, погоди, давай тоже два! Кейго успевает улыбнуться этой заминке. Шестым у него была глупая детская мечта прыгнуть с парашютом и на время будто лететь без ощущения гравитации, как во сне наяву, он такое видел по телевизору, а вот вторым пунктом шло… Чёрт, чёрт, чёрт! — Ну, что там? Тойя всё же не сдерживается и с интересом сам лезет прочитать слова, сделанные кривоватым торопливым почерком. Сначала он щурится в попытках его разобрать, а потом недоверчиво и удивлённо выдыхает. — Серьёзно? — из его уст это звучит совсем, совсем по-другому, и Кейго готов выйти из окна, только бы не поворачиваться и не видеть его проницательный взгляд. — Ты мог написать буквально что угодно, а написал это? — теперь он слышит иронию — совсем не обидную, но от неё всё равно вспыхивают красным кончики ушей. Разумеется, это была глупость. Необдуманный секундный порыв души — как и всё, что творилось с ним последние два дня, с тех пор как он познакомился с Тойей. Пусть свой список Кейго и переписывал несколько раз, но одну слабость, одно допущение он там оставил, спрятав под непримечательным вторым пунктом. Это было почти так же бездумно, как опустошённая вчера — уже позавчера? — бутылка текилы. Можно сказать, её последствие. Что поделать, если это оказалось вторым желанием, о котором он смог подумать. — «Поцеловать тебя», — вслух зачитывает Тойя, не скрывая улыбки в голосе. — Всего лишь? — Прости, это была глупая идея, — Кейго почти не стыдно, потому что он уже начал привыкать к этому чувству безнаказанности, которое ему внушил Тодороки своим примером. Сам виноват. — Может, лучше выберешь какую-то другую цифру? И всё же — как это жалко и глупо по сравнению с пунктом Тойи. Где подарок родному и явно любимому брату и где эгоистичное, бесполезное, низменное желание — это без малого небо и земля. Таками всеми силами отодвигает от себя резко нахлынувшее ощущение собственной ничтожности. — Ну зачем же что-то другое. Меня всё вполне устраивает, — Тойя невозмутимо шуршит их бумагами и откладывает их в сторону. Кейго не знает, верить ли этому и стоит ли ему всё же заглянуть в глаза собственному неловкому страху, но его опережают слова: — Эй, посмотри на меня. Не успевает он повернуться, как его подбородок хватают тонкие сильные пальцы Тойи. Тогда казалось, что они смотрят друг на друга вечность, записывая каждую секунду, каждое движение. Наверняка в реальности прошла всегда секунда или две — неважно! Потому что губы обжигает сначала дыхание, а потом невероятно тёплое и осторожное прикосновение, несмелое, на пробу. Как будто Кейго сейчас может хотя бы подумать о сопротивлении. Он без сомнений отвечает, не тратя ни одной лишней секунды, как изголодавшийся по человеческому теплу, что недалеко от правды, если начистоту. Тойя улыбается, и Таками чувствует его улыбку губами, слышит её в тихом смешке, видит размыто расфокусированным взглядом. И Кейго готов поклясться, что никогда не видел ничего прекраснее. Неужели что-то в это мире, даже то самое море, к которому они так стремятся, может быть более красивым, чем нежно и мягко улыбающийся ему Тойя? Кейго не верит в это. Вот только их незримый преследователь не забывает напомнить о себе. Смерть всё ещё дышит им в затылок, и Кейго с ужасом замечает её чёткое отражение в закатывающихся глазах Тойи, когда тот скоро начинает биться в конвульсиях от боли. Страх парализует. Через силу отмерев, он в панике, не видя ничего, кидается искать лекарства, которые Тойя всегда носит в кармане пиджака. В голове ни одной мысли, только гулкая пульсирующая пустота. Так Таками не боится даже за собственную жизнь. … В момент, когда Тойя проворачивает перед полицией трюк с заложником, Кейго ни секунды в нём не сомневается. Холод дула, опасно близкого к виску, совсем не пугает, и он точно знает, что выстрела не будет, он слишком доверяет. Тодороки ничего плохого не ему не сделает. Это неопровержимая аксиома, не требующая доказательств. Они оба потом на грани лёгкой нездоровой истерики смеются над этой ситуацией, и Тойя снова лишается одной из своих сигарет. На этот раз он ничуть не протестует и только с потемневшим блеском в глазах поджигает её от своей, склоняясь совсем близко, почти касаясь носом. А спустя минуту полуобгоревшая сигара отлетает в кювет, выдернутая и брошенная чужой рукой, после чего на губах Кейго остаётся только переданный привкус отчаянного желания жить. … Таками чувствует только чёрную удушающую панику, которая сжигает его мозг в агонии. Он приходит в себя лишь от звука возводимого курка пистолета, лежащего в его руке. Он целится прямо в замершего фармацевта, сжимая ничуть не дрожащими пальцами дуло, а у того в глазах ужас. Но даже этот страх не такой сильный, как тот, что бьётся сейчас затравленным зверем внутри Кейго, поэтому он стреляет. Всего в паре сантиметров от лица человека. Со звоном какая-то бутылка разлетается на мелкие осколки, но Таками даже не моргает. В нескольких метрах отсюда на улице прямо сейчас лежит и корчится от нестерпимой боли очередного приступа Тойя, у него кончились таблетки, и у Кейго нет — совсем нет — ни секунды времени. Ни сочувствия к незнакомцам, ни пацифизма, ни правильности — Таками не чувствует сейчас себя собой. В голове только бешено стучит кровь и мысль, что он должен помочь, что Тойе плохо. Остальное неважно. Он может выстрелить ещё раз, если понадобится. Фармацевт спешными, дрожащими и рваными движениями наполняет пузырёк нужными таблетками, и Кейго хватает тот, мгновенно вылетая на улицу. Паника постепенно уходит, как только глаза Тодороки проясняются. Зато начинают крупно дрожать руки, когда накатывает осознание того, что Кейго был готов убить человека. Сам, своими руками, по сути не виновного ни в чём человека, которого он совсем не знал. Потом по полной его трясёт нервный срыв, и Таками бесконечно благодарен Тойе за то, что он ничего не спрашивает и просто молча обнимает, пряча от всего мира. Будто понимает. От воспоминаний, как легко Тойя держал пистолет и как хорошо, почти не глядя, ленно целился, на Кейго накатывает новая волна истерии. Возможно, это всего лишь его воображение, но. Тодороки ничего не спрашивает и ничего не говорит. Потом просто ведёт себя так, будто ничего не произошло. Таками благодарен за это. … По не самым чистым и законным наводкам выйдя на торговца не совсем лицензированными автомобилями, они без сомнений отдают ему требуемую сумму за нужную машину и даже не торгуются. Его удивлённые глаза, ослеплённые большим числом, блестели от жадности и коварства, и Кейго подсознательно чувствует, что ему доверять нельзя. Но с авто вроде бы правда всё в порядке, и Тойя был счастлив, поэтому Таками решает заткнуть свою бунтующую интуицию. До дома брата Тойи день пути. Пока Тодороки гонит по пустой дороге, лениво держа одну руку на руле, Таками сворачивается на заднем сидении и бормочет уже полусонно: — Разбуди меня в полночь, я поведу. В ответ удивлённое: — А ты умеешь? Приходится немного приободриться. Кейго недоумённо хмурится. — А я не говорил? — Я думал, у тебя никогда не было машины. «…потому что не хватало денег». Тодороки мог бы и договорить. Таками совсем не в обиде, это было бы слишком мелочно для их ситуации. Он кивает, снова уютно укладывая голову на импровизированную подушку из свёрнутого пиджака и поджимая ноги, чтобы уместиться в тесном пространстве задних сидений. — Не было. Но мой отец… учил меня когда-то водить его старенький Форд. До того как бросил меня и маму. Это было давно, но я до сих пор помню и уж как-нибудь не впечатаю нас в столб, обещаю. Тойя бросает на него короткий взгляд через зеркальце в салоне, и Кейго поспешно закрывает глаза. Кажется, он слишком расслабился и уже не думает, что говорит. Впрочем, раскрываться перед Тодороки было совсем не страшно. — Меня учил не отец, но это он отдал меня в ту элитную школу вождения, когда мне было шестнадцать. Думаю, если бы он знал, что я сейчас делаю, он бы повесился на собственном дорогущем галстуке прямо в личном директорском кабинете своей компании на люстре. Кейго слушает, стараясь подавить желание заснуть. Он с трудом изворачивается и на мгновение ловит открытый взгляд Тойи в зеркале. Разговор свернул куда-то не туда, но терять такой шанс попросту нельзя. — Он настолько плохой человек? — Возможно, не настолько и наверняка не для всех. Но для меня — да. Отец сделал меня тем, кто я есть, и я его за это ненавижу. Они вместе молчат, слушая только гул мотора автомобиля. Кейго не находит слов, а Тойя слишком хорошо притворяется, что полностью сосредоточен на пустой асфальтовой дороге, которая кажется зеркальным отражением низких серых небес. — Не отключайся надолго, на меня сейчас сильно полагаться нельзя, — криво усмехается Тодороки, свободной рукой приставляя пальцы к виску наподобие пистолета. Таками недовольно морщится от этого напоминания, но находит в себе силы слабо улыбнуться — просто так, наперекор всему, особенно их извечному костлявому спутнику в чёрном саване. — Ладно, мажорчик. Буди меня, если что, я чутко сплю. Тойя благодарен — Кейго просто знает это, слышит по его приглушённому, еле уловимому смешку себе под нос. — Договорились, птичка. Неудобно съежившись в гудящей от большой скорости машине и нахохлившись (и совсем он не похож на птицу!), уже заранее чувствуя будущую боль в шее, спине, а особенно ноге, — несмотря на всё это, Кейго засыпает с улыбкой на лице. Он не может вспомнить, когда последний раз ощущал себя так легко до встречи с Тойей. Наверное, только в далёком детстве. … — Кейго… Кей, проснись. Он открывает глаза, встречая вокруг ночную темноту. Сонный морок сползает медленно и неохотно, и Таками мотает головой, подгоняя мысли. Мельком глядит в окно и видит, что они почему-то стоят на самой обочине, почти в кювете. С водительского сидения к нему тянется бледная рука, в упавшем тусклом лунном свете кажущаяся фарфоровой, и легко касается плеча. — Твоя очередь вести машину. Ну точно. Мозг наконец начинает работать, и Кейго вспоминает их договорённость. — А, да, хорошо… Сейчас полночь? — Почти, сейчас что-то около одиннадцати. «Тогда почему ты так рано..?» — почти срывается с губ Кейго, но он резко проглатывает эти слова, когда может разглядеть лицо Тойи. Измождённое, бледное, поблёскивающее от пота. Прямо как до этого в отеле. — У тебя снова был приступ. Почему не разбудил? — ничуть не обвинение, только… печаль. Сочувствие. Такое тонкое и ненавязчивое, которое не обижает, а позволяет вздохнуть. — Ты слишком мило спал, — устало скалится Тодороки, но его настрой разбивается о понимающее выражение глаз Кейго. Наконец Тойя полностью оборачивается к нему и говорит искренне, прямо сталкивая взгляды: — Не хотел тебя пугать, он всё равно был не сильный, таблетки помогают. А теперь давай меняться местами. Таками с болью понимает, что да. Он бы испугался. Безумно, до паники, до наворачивающихся на глаза слёз беспомощности. Он уже проходил через это, но с каждым новым разом легче ничуть не становилось. Наоборот. И всё равно Тойя должен был его разбудить. В прищурённых и явно саднящих от долгого бодрствования глазах Тодороки прозрачно светится вина. Он ненадёжно топит её в забытьи сна, и Кейго один раз спустя пару часов даже приходится будить его от особо яркого кошмара. Тойя кутается в одолженный пиджак Кейго, уткнувшись носом куда-то в воротник, отворачивается в сторону и опять погружается в зыбкую глубину сна, выглядя непривычно уязвимым. … Через центр города они ехать не решаются, опасаясь напороться на посты полиции, поэтому выбирают дорогу в обход, им всё равно нужена окраина, пусть так и получится немного дольше. Таками сворачивает с главного шоссе на более узкую дорогу. Отоспавшийся и немного посвежевший Тойя скупыми, но тёплыми фразами описывает свою семью, рассказывает истории из их общего с братьями и сестрой детства, пока снаружи начинает накрапывать дождь из тех самых вчерашних низких серых туч. Мягкий перестук капель по автомобильному корпусу, крыше и окнам делает обстановку неуловимо приятной, почти домашней, и Кейго довольно вслушивается в бархатистый голос с лёгкой хрипотцой. — …А вот Шото с самого начала был одарённым, намного лучше всех нас. И при этом не зазнался. Сколько его помню, он всегда был сердобольным ангелом, слишком чистым для нашей семьи. Как-то раз, когда ему было семь, он притащил домой с улицы грязную белую кошку и сказал, что зовут её Мируко и что теперь она будет жить с нами. — И какова была реакция? — А ты как думаешь? В общем, если бы не мама и сестрёнка, то не только кошка, но и Шото отправились бы на улицу… Кейго улыбается, совсем разомлевший в этой атмосфере. Поэтому не сразу может сосредоточиться, когда Тойя коротко и резко, совсем не в тон бросает: — Остановись. Мы приехали. То, как Тойя что-то говорит брату, а тот по-детски растроганно обнимает его и потом без зонта, прямо в домашней одежде выходит под собирающийся припустить по новой дождь, — всё это греет Кейго душу. На секунду ему мерещится чувство причастности, участия в этом семейном единении. Как жаль, что ему с семьёй повезло меньше и он никогда их не увидит в такой же тёплой картине. Вообще никак не увидит. Неожиданно это осознание бьёт обухом по голове, и Кейго ничего не может поделать, только старается не замечать взволнованно-вопросительный взгляд Тойи. Тот наверняка хочет спросить, что случилось, что Таками так помрачнел. Но Кейго не сможет ему ответить, закутавшись в свои детские психотравмы, как в кокон. А потом их окружает полиция, подготовившая засаду. Таками даже не сопротивляется, сдаваясь копам, — стоит быть честным, он почти поверил во всю эту их затею с морем, но всё же слишком сюрреалистичной она была с самого начала, невозможной… Кейго уже почувствовал вкус настоящей жизни — вероятно, вообще впервые за всё своё существование, — и ему этого вполне достаточно, чтобы верить, что у него есть шанс. Теперь, познакомившись с таким человеком, как Тойя, и умереть не было бы страшно; его жизнь обрела смысл, что-то яркое, какую-то вспышку, пусть и на самом исходе. Он точно будет помнить это до самого конца. — Море подождёт, увижу я его ещё. — …Ты да, а я уже нет! — в голосе Тойи звучит отчаяние, когда он пытается остановить Кейго. Последний аргумент. Таками оборачивается, тормозя перед тем, как сесть в полицейскую машину. Уже совсем неважно то, что они почти насквозь промокли под дождём. Так всё это было ради… В любой другой ситуации Кейго назвал бы это предательством. Обманом, ложью, лицемерием — но только не в их обстоятельствах. Они были просто выше этого, не было времени на такие мелкие мирские дрязги. До боли пронзающее понимание на секунду перехватывает дыхание. Тойя просто хотел перед своей смертью увидеть море. Его самое важное, самое главное желание номер ноль, которого не было в списке, но которое всё время двигало его вперёд. Которым он успел фанатично заразить и Кейго. А потом Тойя вдруг слабеет и падает, роняя из рук пистолет. Плюнув на то, что у копов есть оружие и в их присутствии ни в коем случае нельзя дёргаться, Таками срывается с места к его безвольно лежащему на мокром асфальте телу. — Ну же, вызовите скорую, быстрее, он же умирает, у него приступ! — он кричит, не слыша себя, и только по шокированным взглядам полицейских понимает, что громким звуком чуть не оглушил их. Кто-то уже вызывает скорую. Та подъезжает на удивление быстро, или это просто Кейго так мерещится, ведь буквально на его глазах страдает его… друг. Лучший. Ставший таким всего за несколько дней, бутылку текилы, парочку общих незаконных приключений и два с половиной откровенных личных разговора. Ну не глупо ли. Не глупо. Ничуть. И вот сейчас Тойя собирался умереть, когда Кейго только-только это всё осмыслил? Да ни за что, Таками его так легко не отпустит! Когда этот идиот, эта сволочь, этот бессовестный мудак открывает глаза на полдороги к больнице и азартно подмигивает, этим одновременно и отвечая на все вопросы, и составляя новый план побега, и успокаивая, — Кейго хочется его придушить. Настолько разбитым и потерянным, как в эти минуты тяжкого ожидания в трясущемся на неровной дороге фургоне скорой помощи, он не чувствовал себя никогда прежде. А этот… мажорчик просто схитрил ради очередного эффектного побега от полиции и сымитировал приступ. Это было логично и вообще-то единственно верно, но заставить Кейго настолько переживать всё равно было неправильно и жестоко. (Наверное, на месте Тойи Таками поступил бы так же. Справедливости ради.) Отбившись от врачей и медсестёр, они вдвоём угоняют машину скорой помощи. Кейго чувствует, что они почти у цели. Это нагнетается в воздухе между ними и вокруг, ощущается странно. Говорить не хочется. Они едут в молчании. А потом их нагоняют бандиты. Хватают, притаскивают куда-то в подвал — интуитивно понятно, для чего, — что-то спрашивают, кажется, даже кричат… Почти не трогают. Когда на них замахиваются и повышают голос ещё больше, Кейго вздрагивает — неприятные до боли воспоминания, внезапный триггер на несчастливое детство и пьющую мать — и судорожно дёргается в поиске опоры. Он привык ничего не находить, это просто рефлекторная реакция на раздражитель, но… Тойя перехватывает его ладонь, смотрит в лицо этим мелким гангстерам, у которых они, оказывается, и угнали ту самую первую тачку из больницы, ту самую, в которой были деньги в кейсе багажника. — У меня рак, у него — саркома кости последней стадии, нам всё равно помирать не сегодня, так завтра. Нам на всё плевать. Двое из мафии ошеломлённо переглядываются. Явно не знают, что делать, а Тойя удобнее перехватывает руку Кейго, и успокаивает одним своим присутствием. Всё кажется не таким уж безвыходным, и от этого теплеет на душе. Они всё ещё рядом, и никто не в силах это изменить. Неожиданно появляется ещё один человек, и вот при его виде Тодороки резко выдыхает. — Тойя, что ты творишь, — не вопрос; этот сильный, опасный мужчина в летах и со шрамом на лице не особо нуждается в ответах. Ждёт объяснений, возможно, но Тойя не собирается ему отвечать. Только вздёргивает подбородок выше и дерзко глядит прямо в глаза, прямо как бунтующий подросток. В такие же аквамариново-голубые глаза, как его собственные. У Кейго в мыслях щёлкает. — Ты знаешь, я поступил единственно правильно, это был мой последний шанс. Отпусти нас. Мы ведь почти добрались. «До моря… А оно ждёт нас… Вот смерть ждать не будет». Поединок взглядов, таких одинаково жгучих и выжигающих, что просто находиться рядом кажется рискованным. Кейго опускает глаза в пол, замечая на краю поля зрения оробевших перед боссом подчинённых, которые теперь боком, тихо и незаметно, по стеночке пытаются сбежать. Тишину разрывает глухой голос Тодороки-старшего, что неожиданно звучит таким тоном, каким обычно рассказывают детям сказки на ночь: — Так идите, у вас мало времени. На небе ведь только и разговоров, что о море. И о закате. Там говорят о том, как чертовски здорово наблюдать за огромным огненным шаром, как он тает в волнах… Тойя сглатывает, опускает голову в медленном благодарном кивке, и Кейго уже мало что понимает, но это и неважно. Он угадывает в этих словах текст той же легенды, того же поверия, которое, кажется, уже столь давно впервые рассказывал ему только что встреченный товарищ по несчастью. Тойя тянет его к выходу, пока мужчина продолжает говорить, уже не глядя на них, будто в трансе или очень глубокой задумчивости: — …И еле видимый свет, словно от свечи, горит где-то в глубине… Кейго отворачивается и, всё ещё держась с Тойей за руку, убегает к машине. Осталось так немного. Они почти добрались до моря. Совсем немного… Стоит поспешить. У них мало времени. Тойя ничего не говорит о произошедшем, но Кейго хочется верить, что он всё понял правильно. Тойя сбежал от отца, от лечения, от всего, только бы последовать за старым преданием… Хотя важно ли всё это, когда в воздухе уже можно почувствовать ту свежую примесь морской воды, которая ещё немного, и начнёт концентрироваться солью на губах и языке. От невольного предвкушения замирает сердце, и это была бы самая красивая смерть. После всего, через что они прошли вместе, после этой целой маленькой жизни, втиснутой в несколько дней… Надо дойти до берега. Только тогда можно будет сказать, что их путь окончен. Кейго чувствует, что у него подкашиваются ноги, а заражённая болит ещё сильнее, но ему плевать. До конца пути всего несколько шагов, и он оглядывается на Тойю. Тот не смотрит в ответ, только на море… Которое всего в паре сотен метров впереди. Они идут к нему вместе. Под ногами шуршит и шипит песок, а ветер дует с моря, и… закат… Кейго не говорит вслух, только произносит одними губами, на которых и правда начинает ощущаться соль: «Солнце, погружаясь в волны, стало алым, как кровь… И море впитало энергию светила в себя… И солнце было укрощено… И огонь уже догорал в глубине…» Как заклинание. Когда закончились мысленные слова, всплывшие из ниоткуда, остановился Тойя и плавно осел на песок. У него всё это время была бутылка текилы, а Таками даже не заметил. Ещё небось и марка та же самая, что и та, которую они вдвоём распили в больнице. С которой всё началось… Огненный диск солнца касается водного горизонта, когда Кейго садится рядом с Тойей. Оторвать взгляд от зрелища заката просто невозможно, и хочется остановить время, просто вечность наблюдать за этим прекрасным видением. Но… Но призрак смерти слишком близок, Кейго чувствовал её дыхание своим затылком всё время их путешествия, а теперь… Давящее предчувствие окончания ушло. Совсем перестало пугать. Это почему-то напрягает, и Таками дёргается повернуться к Тойе, а тот… смотрит. От приступа боли завалившись набок в неудобной позе, он мог бы всё ещё смотреть на закат, но смотрит на Кейго. Его голос тихий, хриплый, почти неразличимый, но Таками склоняется совсем близко и слышит: — Пообещай, что найдёшь меня там. В его глазах что-то застилающее, незнакомое, чужое и чуждое, и Кейго понимает, что это такое, помимо поволоки боли. Так выглядит приближение смерти, её поступь шелестит летящим песком и плещущимися волнами. Он и сам её чувствует. Только теперь не как вечно гонящего вперёд свирепого и страшного цербера, а как старую знакомую, которая неотвратимо пришла в очередной раз повидаться. — Обещаю. — Кейго сглатывает, склоняется ещё ближе, почти касается губ. — Ты испонил мечту, увидел море — теперь можно стучаться на небеса. Там уже ждут. Тойя порывается сказать что-то ещё, но не может. Он устало закрывает глаза и спокойно, умиротворённо выдыхает, даже слабо вздрагивают уголки губ в лёгкой улыбке, какой-то неземной. Таками смотрит, и слушает, и чувствует, как замедляется его дыхание. Прежде, чем оно совсем останавливается, он коротко прижимается губами к губам — благословение в последний путь, немое напутствие и закрепление обещания. Мы обязательно встретимся. Правда будем сидеть где-то там на облаке и говорить о том, как прекрасен закат над морем… Тот самый, который сделал невозможное — свёл нас вместе в этом огромном безразличном мире. Кейго ощущает и на своём затылке дыхание смерти. И не боится, совсем. Он уверен, что они встретятся там, по ту сторону, иначе и быть не может. Закрывая глаза, Таками точно знает, кого увидит спустя мгновение, когда снова их откроет.