Линия жизни

Первому четырнадцать исполняется Сириусу. И первое, что он видит в этот день, сверкающие любопытством глаза сидящего на его кровати Джеймса. – Показывай, – торжественно требует Поттер, сияя так, будто только что выиграл кубок по квиддичу. Сириус копошится под одеялом, пытаясь посмотреть на правое запястье без лишних чересчур любопытных глаз, всё-таки это его знак судьбы, и он не виноват, что чересчур любопытному Джеймсу ждать дня рождения дольше всех. – И давно ты на меня так пялишься? – лениво интересуется Блэк, переводя взгляд со спрятанной под одеялом руки на друга. – Это вообще-то жутко, Сохатый. – Да уже с четверть часа! – весело отзывается со своей кровати Питер, а затем бодро поднимается и плюхается на кровать Сириуса, заставляя матрас пойти пружинящими волнами. – Жутко, Хвост, очень жутко, – повторяет хозяин кровати. Он поворачивает голову вбок и встречается взглядом с последним из их четверки. Ремус лежит на своей кровати, обняв подушку, на его губах мягкая полуулыбка, глаза прикрыты, и он похож на человека, которого только что разбудил шум, а значит и на единственного из друзей, кто хоть и не специально, но уважил желание именинника поспать в собственный день рождения. – Давай, Бродяга, показывай, – напоминает о себе Поттер, чуть ли не ерзая от нетерпения. И Сириусу не остаётся ничего, кроме как вытащить руку из-под одеяла и развернуть ее к друзьям. – Ерунда какая-то, – говорит он. На его запястье чернеет ряд точек, знак судьбы, что появляется на четырнадцатый день рождения, где каждая точка – год, проведенный в любви со своей второй половиной. Только у Сириуса этот ряд странный: пять круглых отметин рядом и две в стороне, а между ними длинный пустой промежуток. – Первый раз такое вижу, – удивлённо тянет Джеймс. Питер задумчиво чешет светлую голову. – И что это значит? Сириус снова разворачивает руку к себе, и в этот момент рядом с ним, почти касаясь головами, ложится Ремус. Оба смотрят на странный прерывистый ряд. – Видимо, ты бросишь её, – Ремус прикидывает длину пустого участка, – лет на десять. А потом вы сойдетесь ещё ненадолго. – Зачем сходиться, если брошу? Сириус так сосредоточенно смотрит на свою руку, будто помимо семи черных точек там сейчас появятся ответы на все вопросы мира, что Джеймс не выдерживает и начинает хохотать. – Ты нам скажи, мистер ловелас! Блэк пытается пнуть его из-под одеяла, но вместо этого чуть не сталкивает лежащего рядом Люпина, и на кровати завязывается возня, неизбежно приведшая бы к падению трёх смеющихся тел на пол, если бы такой же смеющийся Питер каким-то чудом не удержал всю эту брыкающуюся кучу на месте. Ещё смеясь, Сириус садится на кровати, проводит рукой по волосам и скользит взглядом по ряду черных точек на запястье. – Ерунда, – повторяет он. – И стоило ради этого в такую рань просыпаться? Спальню снова наполняет смех. *** На день рождения Питера Джеймс снова занимает дежурный пост на чужой кровати, и то ли из-за его шевеления, то ли из-за пронзительного взгляда из-под круглых очков, именинник просыпается. – Покажи, – заговорщически шепчет Поттер. Питер, будто не спал только что, садится в кровати и с воодушевлением задирает рукав пижамы, и две пары глаз жадно всматриваются в запястье правой руки. Вчера в общей гостиной Гриффиндора Джеймс говорил, что милый Питти наверняка получит полный комплект отметин лет на пятьдесят вперёд, и всё равно, что сейчас у него нет никого на примете, это же милый верный Питти, у него не может быть по-другому, и расхваливал его до тех пор, пока в них двоих не бросил диванной подушкой Сириус, сказав, что ещё немного, и он начнет думать, что Поттер решил увиваться не за Эванс, а за Петтигрю. Но сколько бы они не смотрели, запястье оставалось пустым. Питер вращает рукой, осматривая её со всех сторон, поднимает и второй рукав – ничего. С каждой секундой на его лице всё ярче прорезается грусть, и Джеймсу становится неловко сидеть рядом с ним. – День ведь только начался, – говорит он, пытаясь подбодрить друга улыбкой, а сам ерошит волосы на затылке, выдавая свое волнение с головой. – Подождем, они ещё появятся. Джеймс хлопает Хвоста по плечу и уходит на свою кровать. Питер тоже ложится обратно и ждёт. Но заветные отметины не появляются ни когда мимо, зевая и потягиваясь, проходит Ремус, тихо поздравляя с днём рождения и скрываясь в ванной, ни когда последним просыпается Сириус. Они не появляются за завтраком, ни на одном из уроков, даже за ужином, и постоянные взгляды друзей только раздражают. Нет их, нет, и уже не будет! Ни на пятьдесят лет вперёд, как обещал Джеймс, ни даже странного корявого ряда, какой красовался на руке у Сириуса. Вечером Питер кидает сумку рядом с кроватью, а сам с тихим горестным стоном падает лицом в подушку. Рядом тут же оказывается Джеймс. – Ты как? – спрашивает он, на что в ответ получает неразборчивое заглушенное подушкой ворчание. – Да забей, Хвост, – матрас чуть прогибается под весом, когда на кровать садится Сириус. – Не будет у тебя любви всей жизни, и что с того? У моей матушки этих точек до старости хватит, и я не заметил, чтобы это хоть кого-нибудь сделало счастливым. – Не только же в этом счастье, – весело подхватывает Джеймс. – У тебя всё ещё есть мы. Питер всхлипывает в подушку и садится, вытирая рукавом раскрасневшееся лицо. По обе стороны от него сидят Джеймс и Сириус, рядом, привалившись плечом к столбику на углу кровати, стоит Ремус. Все они здесь, и не важно, появилось что-то на его руке или нет. Питер несмело улыбается. – Спасибо, парни. Я люблю вас. Сириус тут же вскидывает руки со смешком. – Давай без этого. Ты ведь не хочешь, чтобы я бросил тебя на десять лет? В спальне снова звенит смех. Четверо парней ещё болтают о всяких пустяках, о заданиях по трансфигурации и зельеварению, о том, как бы здорово было закрыть Филча в каморке со швабрами, чтобы не мешался, о расписании тренировок по квиддичу, прежде чем разойтись по своим местам. Остаётся только Ремус, он садится на место Джеймса и больше смотрит на свои исполосованные шрамами пальцы, чем на Питера. – Это всё не важно, Пит, – тихо говорит он. – Смотри на это как на возможность выбирать самому. Тебе не придется терпеть неподходящего человека из-за того, что вам уготовано одинаковое количество лет любви и вы наверное предназначены друг другу, или постоянно бояться потерять из-за того, что лет слишком мало, или бросать кого-то на десять лет… Только ты сам решаешь. – Сам решаю, – повторяет эхом Питер. Ремус улыбается ему и поднимается с кровати. Он не говорит, что приготовил эти слова не для Питера, а для себя. Ещё вчера он был уверен, что если кто из них и не получит знак судьбы, это будет только он сам. *** Но Ремус знак получает. Когда он просыпается в свой четырнадцатый день рождения, то Джеймс, видимо наученный историей с Питером, не караулит на его кровати, но в нетерпении сверкает любопытными глазами со своей. – Есть? – спрашивает он громким шепотом. Несколько мучительно-долгих секунд Ремус смотрит на свое запястье, немного хмурясь и покусывая губу, а затем наконец так же громко шепчет: – Есть. Пока он садится в кровати, Джеймс успевает выскочить из-под одеяла, пересечь комнату и приземлиться напротив именинника. Ремус как-то нерешительно протягивает Поттеру руку, показывая знак, а тот ерошит и без того лохматые волосы и почти что орёт, больше не заботясь об утренней тишине. – Эй, Бродяга, ты должен это увидеть! Лениво лежащий на кровати Сириус выпутывается из одеяла, перебирается к Люпину, садясь рядом с ним, и смотрит на ряд точек на его запястье. Пять рядом, длинный пустой промежуток и ещё две. Последним к ним присоединяется Питер, и под взглядами уже трёх друзей Ремусу кажется, что его рука сейчас начнет дымиться. – Ого, – первым неловкую тишину нарушает смешком Сириус. – Так это тебя я должен бросить на десять лет? – Почему сразу ты? – тут же подхватывает шутку Джеймс. – Может, это Лунатик тебя бросит? Они шутили над загадочным разрывом в линии Блэка последние несколько месяцев, но сейчас Ремусу совсем не смешно. Он роняет лицо в раскрытые ладони и зарывается пальцами в волосы. – О, да заткнитесь вы! – говорит он немного громче и немного резче, чем хотел. В воздухе обрывается смешок Питера. Кто-то, наверное сидящий рядом Сириус, кладет руку Ремусу на плечо, и, немного погодя, он убирает ладони от лица. – Никто никого не бросит, – Люпин начинает говорить таким серьёзным тоном, будто не сидит в одной пижаме в окружении друзей, а отвечает на экзамене. – Никто из нас, правда? Или все наши “друзья навсегда” ничего не значат? – он медленно поворачивается к Сириусу, и на губах растягивается хитрая улыбка. – А ещё нельзя расстаться, если мы не встречаемся. Сириус моргает и выдает самую обворожительную из своих улыбок. Он, и так сидящий рядом, наклоняется ближе, смотрит в глаза и его голос звучит тихо и вкрадчиво. – А ты бы хотел? От вида ошарашенного, стремительно краснеющего лица Ремуса Джеймс заходится таким хохотом, что сползает с кровати. *** В свой день рождения Джеймс просыпается один. Его съедает волнение, нетерпение, предвкушение, он хочет быстрее вытащить спрятанную под одеялом руку и увидеть длинный ряд точек, наверняка такой же, как и у Лили, хотя возможности увидеть её знак судьбы у него пока не было, и он хочет разделить этот момент с друзьями, а потому начинает громко крутиться, вздыхать и всячески давать понять, что пора проснуться и собраться вместе. К его счастью, остальные Мародеры на безмолвный зов быстро откликаются. На его кровать, поджав под себя ноги, забирается Питер, с другой стороны вальяжно заваливается Сириус, и последним садится Ремус, замученный приближающимся полнолунием и бесконечными шутками Блэка. – Готовы? – Поттер сидит на кровати, нетерпеливо ерзая на месте, обводит друзей торжественным взглядом и резко достает руку из-под одеяла, переворачивая запястьем вверх. На секунду время, сжатое под четырьмя парами глаз, замирает. На руке Джеймса чернеет ровный ряд точек, он действительно есть, в отличие от Питера, в нем нет разрывов, как у Сириуса и Ремуса. Но их всего пять. Поттер рвано выдыхает. – И это всё? – спрашивает он, крутит руку, осматривая со всех сторон, но других отметин нигде не находит. Джеймс вдруг вспоминает, что Лили после своего дня рождения выглядела будто расстроенной, и думает, может поэтому? Потому что пять лет с любимым человеком слишком мало, особенно когда хочешь отдать ему всю свою жизнь. О том, что Лили могла и не хотеть отдавать ему всю жизнь, Джеймс не думает. В голове крутится только мало, мало, мало. – Эй, – из размышлений его вырывает голос Сириуса и его же похлопывание по плечу. – А ты что хотел, любовь до ста лет? – Хотя бы до девяноста, – выдавливает из себя усмешку Джеймс. – Ерунда это всё, – повторяет Сириус то, о чем говорил ещё на свой день рождения. Джеймс запускает руку в свои и без того лохматые волосы. Ему хочется в это верить. Наверное, он просто слишком многого ждал. – У меня так ничего и не появилось, – будто читая его мысли, робко напоминает Питер. – А мы не собираемся друг друга бросать, – Сириус подмигивает Ремусу, на что тот только устало кивает. Джеймс комкает руками одеяло, переворачивает, чтобы не видеть, запястье и поднимает взгляд на друзей. Как же странно судьба наградила их своими знаками. Почему для него, уверенного в том, что не полюбит никого, кроме Лили, и не разлюбит ее никогда, отмерила всего пять лет? Почему милому доброму Питеру не дала вообще ничего, неужели не заслужил он хоть сколько-то любви? Почему связала между собой Сириуса и Ремуса, и тут же прочертила между ними пропасть длиной в десятилетие? Неправильно всё это, думает Джеймс, и несправедливо, а вслух повторяет: – Ерунда, – вздыхает и улыбается. – Всё будет не так.