Malheureusement, la tragédie est inévitable.

Дуэль закончилась уже пару дней назад—давно уж поступила весть, что два молодых человека, Владимир Ленский и Евгений Онегин, согласились на перемирие. И все таки поэта, что так трепетно любил Ольгу, заметил, что начал охладевать к ней — ибо даже в тот момент, когда он глядел на ее портрет, Ленский не чувствовал ничего, кроме чувство чего-то приятного и давно забвенного, но все это он списывал на состояние аффекта из-за волнения. День и ночь он все писал стихи, пытаясь вдохновиться портретом своей "возлюбленной", но все сводилось к одному исступлению стиха. И вот, наконец, собрав всё из черновиков в одно целое, Владимир тихо зашептал: "Прости меня, мой друг: И впрямь я был таким слепым, Не видев образ твой прекрасный, Души твоей и личности. Отнюдь И вправду я согласен с утверждениьем, Что тот, кого ты любишь всей душой, Дарует радость даже взгядом, Пожаром в нем, речам, а вглубь Заглянешь—и дивишься Ведь он есть идеал, чтож нам скрывать? И ныне стоит даровать Устам своим сея освобожденье, лишь только бы сказав:" Но все это время ему виделся образ его друга, судьба которого по случайности свела их двоих в крепкую дружбу. Стоит признать, Евгений считал, что, как он сам говорил, "романтик-поэт без таланта", кинул ему перчатки под ноги из-за того, что ярко приревновал Ольгу к нему же, но сам Ленский почему-то сомневался, очень сильно сомневаться в этой причине, хоть и цеплялся за нее, как человек, повисший на одной только веточке над обрывом — и того, и другого смерть не обойдет мимо, пускай и с первым идёт абсолютно другой смысл. И все таки ему казалось это чем то неправильным. Глубоко в мыслях блуждала одна мысль, становясь все тяжелее, но не проявляясь. И это пугало. Пугало и то, что Онегин в последний момент прервал дуэль, не смотря на самолюбие и честь. Он хорошо знал этого человека, возможно, даже слишком идеализировал и романтизировал, а эти факты, впрочем, не меняли того, что по мнению Владимира Евгений навряд ли просто отпустил так быстро бы событие на именинах. Кончено, Ленский знал, что мог ошибаться, но продолжал стоят на своей точке зрения. И в голове появилась мутная мысль — возможно они и вправду были близкими друзьями? Хоть этот статус был закреплён за этими двумя людьми, Владимир всегда думал, что они не более чем знакомые. Но эта мысль неприятно отдавалась в груди. Они? Знакомые? После всего времени, что они провели вместе? После всех раздумий, в каком-то смысле даже в неком исступлении, Ленский решил дописать стих. Разумом он хотел дописать его, как посвящение Ольге, но рука вывела другие строки. "Я вас любил, Онегин — Ведь нам и вправду нечего скрывать!" Возможно, Ленский смотрел на эти строки минут десять, возможно и больше, но его пугала мысль о том, что строки окончания его ни капли ни смущают, ни удивляют. Они являются как бы чем-то должным. Но практически сразу же он зачеркнул все это, со стыдом и мыслями о том, что он поступил как ребёнок. Ребенок, не знающий настоящих эмоций и чувств. Тишину прервал стук в дверь. — Господин Онегин пожаловал,— хрипло, но ещё молодежным и пока сильным голосом сказал слуга. Уже через минуту Ленский встречал гостя, позабыв о своем приступе дружеской (как выразился сам Владимир) любви. Хотел он спросить у Евгения, на долго ли он, но Онегин будто бы присутствуя это, внегласно ответил: — Я не надолго к тебе, Ленский, всего по одному делу, — чутка сухо из-за своей привычки произнес Онегин, добавив оживлённее,— а впрочем и просто навестить своего друга. Онегин, как обычно, последовав за Владимиром, оказаться в его кабинете. Он был ему уже до мозолей в глазах знаком — именно здесь Ленский всегда принимал гостей, в том числе и Евгения, писал стихи, да и практически жил, на ночь только перебравшись в спальню: пускай и очень поздно. Сам Ленский же хотел поделиться с другом своими переживаниями насчёт любви к Ольге, но замялся, ибо знал, что это в любом случае подпортит двоим настроение, поэтому решил всего лишь рассказать о потере вдохновения. —...Знаешь, Онегин, после...— начал было говорить Ленский, но слегка сконфузился(все же ему было неловко говорить о таких вещах), после чего продолжил, — некоторых событий, о которых нам двоим известно, мое вдохновение к написанию стихов явно уменьшилось. Что уж говорить, пропало... И выдержав короткую паузу, решил продолжить. —...Как слегка пропала и любовь к моей драгоценной Ольге. Все это я списывал на нестабильное моё состояние, но уж стал шибко волноваться, поняв, что очень это сомнительно. Онегин ничего не ответил, лишь глубоко вздохнув. Мало людей знали, что это просто знак того, что он думает, и думает весьма усилено. В этот малый круг входит и Ленский, поэтому, не обращая внимания и не прикрывая тишины, сел за свой стол и стал, похоже, что-то писать. А в это время Евгений думал над своими словами, но ему мешали другие, чужеродные для такого человека, как он, мысли: то в голову приходило то, что он находит весьма замечательными и ухоженными волосы поэта, то его вполне хрупкий вид был чем то похож на женский силуэт молодой девушки. По натуре своей Онегин просто игнорировал такие мысли, находя их неприемлемыми и неподобающими. Наконец, закончив подбирать слова, Евгений резко на тот момент начал, позже, конечно же, смягчившись. — Знаешь, думаю, такое состояние находится вполне нормальным для такой личности как ты. Не думаю что романтик-однолюб так быстро разлюбит кого-то, и речь идёт о тебе, Ленский. Конечно я не доктор и не получал столь высокое образование, но тем не менее, как человек, хорошо тебя знающий, скажу и ещё одну возможную причину: что-то или кто-то пришёлся тебе больше по нраву. Быть может, Татьяна?—, Онегин усмехнулся, можно сказать, весьма надменно, видимо прокручивая какую-то мысль в голове,— шучу, не горячись. И тем не менее мое предположение именно такое, но именно тебе решать, какое ближе к душе твоей предположение. Кстати, шампанское у нашего поэта не найдется ли? И Ленский, весьма пораженный таким выводом друга своего, Онегина, вполне оправдано опешил на несколько мгновений, после чего молча дал понять, что шампанского в его доме в помине не бывало. Далее последовала чутка неловкая тишина, но Владимира это не смущало: по его виду было понятно, что он погрузился в размышления. Все же, допустив тот факт, хоть и не без отрицания и отвращения к самому себе, что, возможно, все завязано на Онегине, Ленский решился на один вопрос. — И кто же, по вашему, может быть виновником Сия торжества?— относительно робко произнес Ленский, но этого, похоже, Онегин не заметил. — Кто, кто? Возможно, кто-нибудь из Лариных. Без шуток: может быть, Татьяна, мамаша их, иль кто-нибудь другой, — и с той же до этого усмешкой добавил Евгений,— я, может быть? Смутившись, но не показывая этот факт, Ленский, выдержал небольшую паузу, ведь знал, что некий приступ ядовитости в речи и сознании у Онегина быстро пройдет, тихо вымолвил: — Возможно, друг мой, все возможно. — В таком случае я полюбил вас, Ленский, ещё давно, не смотря на всю неправильность моей любви,— как ни в чем не бывало, сказал Евгений. Трудно сказать, что Владимир чувствовал в этот момент. Все как бы вставало на места, но тут же рушилось, стоило прийти одной только мысли о том, что, быть может, Онегин просто игрался с его наивностью. Видя непонимание друга своего, Евгений хотел что-то добавить, но понял, что уйти, возможно навсегда, будет лучшим решением. Но завидя Ленский как Онегин собирается уходить, тут же окликнул его. — Но как? В какой момент?—, здравомыслия у Ленского хватило только на это. И все же Онегин как можно скорее ушёл, так и не попрощавшись с Ленским. Спустя недели Ленский продолжал слать письма Евгению, умолял его прийти и хотя бы попрощаться, но ответа не было. Поступили вести о исчезновении некого мужчины, похожего на Онегина. А ещё позже в газетах появилась весть о зверском убийстве мужчины и его слуг в лесу. Все уже знали, что это был для кого-то абсолютно никем не приходящийся, для кого-то знакомый, а для кого-то любимый человек — Евгений Онегин. Смогли опознать его по лишь одной вещице: маленькому сборнику, подаренному и записанному на человека с фамилией Онегин. Уже очень скоро на кладбище из далеко виднелись имя, фамилия и неизвестное отчество больно знакомые Ленскому и всем Лариным в том числе, но ближе всего к душе бывшие именно Владимиру. Владимиру Ленскому — единственному человеку, что пришел навестить своего друга в последний раз.