Всё изменилось, кроме меня,
Я стал таким одиноким, это причиняет мне боль...
© Stray Kids — «Winter Falls»
⠀«Люблю тебя...» ⠀Пламя свечки колыхалось мелкой искрой. Аромат спелого персика, мёда. И с нотами переживания. Оно как океан: бурное. В руках Феликса нежилась книга, что-то из скучного реализма, теплилась горящая сигарета вкуса перечной мяты. А на пледе Хёнджина валялись древние романтичные стихи в пожелтевших переплётах, крошки табака Ликса, расписное блюдце с засахареными конфетами и сухим печеньем с кусочками цедры и сахарной пудрой. «Так люблю...» — думал Хёнджин, перелистывая страницу за страницей. ⠀Феликс выпустил ленту дымчатых узоров в прохладной спальне. Зима. Декабрь. А батареи всё не пылали. Так, чутка подгарали. Как пепел на кончике косяка. Они как Феликс. ⠀Скоро рождественские праздники. Это ведь хвоя, разноцветные шарфики и закопанные в снег улыбки. «Что же ему подарить?» — Хёнджин мигал взором, мелькал в заснеженных радужках Ликса. Под носом густо закровило. Красная капля коснулась губ, прокралась к языку и расплавила его ржавчиной. — Чёрт, — фыркнул мальчишка и сорвался со своей постели. ⠀Теперь на ней ютился только Феликс. Не отрывался от своей классики. Ему здесь неплохо, в этой однушке, увешанной гирляндами бумажных флажков и фотографий, сделанных на старый фотоаппарат, что после щелчка слепящей вспышки сразу печатал плёночные квадратики. Феликс обвёл их глазами: улицы с кафешками и красивыми вывесками, кошки, бродящие по дворам, Ликс на велосипеде, в угнанной из супермаркета тележке, в книжном, в поляне ромашек. И на обороте каждой фотографии приписки «мой единственный друг» с размазанными сердечками. Хёнджин подрисовывал, стирал пальцами, оставляя пятна синей пасты, улыбался и клеил на стену. ⠀И уходил сплёвывать сгустки крови в раковину, промывать пятна, сочащиеся с носа. Наверное, это от чувств, тёплых и бордовых. Внутри щипало. Хёнджин ненавидел свою бледность, свою бордовую кровь, свои родинки на щеке и под глазом, холод и свои чувства. — Я тебя люблю... — шепнул он воде из-под крана, подкрашенную в оранжевый. ⠀Хёнджин ненавидел плакать. И, кажется, его слёзы обращались в тёмные потёки на белой коже. «Я ведь от этого не умру, да?» — не умрёт, а ведь хотелось. Истечь. Хёнджин любил светлые волосы Ликса, спадающие на его ресницы, и то, как он мило хмурился, стараясь отмахнуться от назойливых прядей, точно кот. — Всё в порядке? — фыркнул стоящий позади Феликс. ⠀Дрожь прошла по спине и груди, вновь разгоняя кровь, что вместе с дыханием выбиралась из тела. — Ты напугал... — промурчал, тихо, гортань была расцарапана. — Больно? — Бесит... — Хёнджин легко ударил по краю раковины. ⠀Редкие капли разлетелись в стороны, на плитку, на пол, на затасканные домашние штаны Феликса, серые, как мышиная шерсть. И Хёнджин разглядел в зеркале каждое мокрое пятнышко ледяных осколков, покрывающих ткань рябью. — Ну-ка, глянь на меня, — Ликс приблизился, схватил пальцами тающий подбородок и, наклоняя, притянул ближе, рука смочилась водой, — тс, холодная... ⠀Дёрнув кран, он обмакнул ладонь в тёплых потоках и вяло стёр алые следы с лица Хёнджина. Кровь обильно текла дальше. — Если я тебя поцелую, ты задохнёшься? — сказал он с тихим смешком. ⠀Молчание. Шум воды. И вот еле слышный голос Хвана: — От горячей воды только хуже. — Хочешь сказать, я делаю тебе хуже? — закралось внутрь, вызывая ещё больше печальных багровых ошмётков. ⠀Бедный бледный Хёнджин притих, смолк. А Феликс продолжил измученно гладить кожу, вымывая последние капельки. Не хотелось ему пачкаться в крови друга. Уж лучше ублажаться его громким, иногда даже прорезающим смехом, упиваться яркой улыбкой, что временами хотелось содрать ногтями. Но тогда ведь будет много крови. «Фу» — про себя подумал Ликс. Он закрыл кран и направился в спальню. Бледные пальцы вцепились в его выцветшую белую футболку и потащились следом. А, казалось бы, как белый сумел вывести? Он же... никакой? — Ты грустный, — Феликс сгрёб в руки гору их книжек. ⠀Хёнджин закинул ладони на плечи мальчика, приластился к шее и слабо прикусил. Солёно. — Ты что делаешь? — он не стал отстраняться, просто лениво дрогнул. — Что тебе подарить на Новый год? — Пачку Winston, серые, — тоскливо ответил Ликс и всё же выпутался из объятий. ⠀Он рухнул в постель, раскинув руки, оглядел потолок. Похож был на светлую птицу с узорными блистающими крыльями, паршивый недо-ангел. ⠀«Я люблю, люблю... попроси мою любовь». Хёнджин подсел рядом и дотянулся до брошенных сигарет, поджёг оставленной под подушкой зажигалкой. Закурил. — Веришь в рождественское чудо? — спросил он и выдохнул горечь. — Чуда дома нет, тук-тук. — Кто там?... ⠀Голос совсем подавленный. Подрагивающий и сиплый, тихий и хрипящий. — Говорю же, нет дома. Ты не должен спрашивать. ⠀Хёнджин замычал. Совсем растерял всю радость от того, что его тоненько и призрачно называли «чудом», ведь чудес не бывает. ⠀От Феликса пахло цветочной туалетной водой. Подделкой каких-то дорогих духов. И Хёнджину нравилось прикладываться под его плечо, занюхивая блаженный запах. Прекраснее любой сигареты, что он уже потушил о блюдце и бросил окурки к печенью. Он прильнул к его рёбрам, скомкал пальцами живот и вдохнул аромат парфюма. Всё ещё пахло кровью. И совсем отдалённо цветами со сладостью. По кромке розоватой воды словно развеяли сахарную пудру. ⠀Феликс медленно приподнялся. Его цветочный запах испарился. Хёнджин перепил своей крови, что чувствовалась в горле. И ныне чувствовал лишь прогнившее железо. Он рассмотрел фото со стены. Феликс. Дорогой и полюбившийся Феликс. Вновь потянулся к мраморному солнечному мальчишке с кусочками льдинок на лице и в сердце, притягивающему все его чувства. ⠀Пальцы Хёнджина почти соприкоснулись со впалыми щеками. Феликс их оттолкнул. Хёнджин подсел ближе. Феликс затянулся сигаретой. Хёнджин плавно перехватил её, вдохнул никотина. — Невкусно. — Так перестань, — Ликс вздохнул, скрещивая руки, наблюдая, как его сигарета снова тушилась о фарфор, тоскуя. ⠀Рядом с Хёнджином ему серо, пепельно, мутно. Это почти как табак, но тот хотя бы приятно успокаивал рассудок, облегчал мозг и расслаблял. ⠀Хван опять наседал, касался, откровенно трогал, пуская руки под ткань к шелковистой груди. И Феликс не умел находить в этих прикосновениях прелесть. Он отпрянул. Просто мирился с ними, закусывал лимоном, что собирал на себя пепел в блюдце с бычками. Такая одинокая долька цитруса, которую Ликс затолкнул в себя и запил стаканом воды. Дыхание на его носу горячело. Пылало и травило, хлеще дыма. ⠀Губы ощутили невесомую мягкость чужих. Хёнджин поцеловал. Недолго, почти и неощутимо, наполненно. Он оглаживал мякоть сочной кужи, он растворялся, отравлял себя духами из белых лилий, пурпурных камелий и жасмина. В сея поцелуе витала, пархала и читалась его нежность, его чувства и их глубина. А вялые движения Ликса отражали его тоску. Поцелуй оборвался, разомкнулся, окончился, будто театральный акт. И Феликс не любил театры. Только книги и курить. Отдышавшись, Хёнджин зацедил: — Я люблю тебя, Ликси... ⠀Но чудес не бывает. Феликс на велосипеде — не вышедший из сказки мальчонка с биретом, пахнущим корицей. Феликс в тележке — не волшебный эльф, укутанный шарфами из нитей солнца, шапками, связанными из лучей звёзд и лунными куртками. Феликс в магазине книг — не восхитительный дворцовый житель, сбежавший из замка почитать чего-нибудь про сложности бытия и мира. Даже в цветах ромашек Феликс всё ещё не чудо. Как и Хёнджин. — Но я тебя не люблю. ⠀Просто это скучный реализм, серая пыль, рассаженная вместо кустовых роз плесень, сложность бытия и шёпот, остающийся без эха. ⠀Ну просто рождественского чуда не случилось. И не случится. Только Ликсу подарят эти сраные Winston без кнопки, засыпанные сахарной пудрой, потому что без неё «невкусно». Их перевяжут ленточкой, сплетённой из золотистого атласа и бросят в почтовый ящик с припиской «тук-тук», а Феликс и не спросит, кто же там такой кровоточащий и влюблённый стучится. ⠀Хёнджин заплакал.