***
Нэнэ восприняла голос Аманэ, раздавшийся вдалеке, как что-то само собой разумеющееся. Она так много думала о нём сегодня, что неудивительно, что он ей приснился. И точно так же, как в жизни, он не появлялся физически – только мерещился, звучал тут и там. Но голос раздавался всё отчётливее извне, и Нэнэ всё-таки пришлось пошевелиться. Запахло чем-то вкусным. Очень странно: она ещё не разогревала ужин, а ароматические свечи оставила на потом. Приоткрыв глаза, она заныла от яркости света. Сидящий на кровати Аманэ поприветствовал её добродушным взмахом руки. — Доброе утро, красавица, — сказал он, отпивая из кружки. Нэнэ, встав на локти, втянула воздух. Какао. — Привет, — сонно ответила она и инстинктивно потянулась поправить волосы. — Когда ты пришёл? — Полчаса назад. Ты так сладко спала, что решил тебя не будить. Не голодна? Нэнэ растерялась. Всё должно было быть не так. Она не должна была пропустить его возвращение, она хотела разогреть ему ужин, набрать ванну… А он сидел перед ней в махровом халате после душа и пил какао. Нэнэ вздохнула. С ней всегда так. Но вдохнуть удавалось чуть тяжелее обычного. И тут она поняла, что так и не переоделась, и что Аманэ, чей ползучий, исследовательский взгляд метался, как паутина, из стороны в сторону, бессовестно оценивает всё, что спрятано под её нарядом. — Будешь какао? — спросил он с ухмылкой в голосе, но не на лице, как самый настоящий трикстер, предлагающий главной героине отличный способ найти неприятности. Нэнэ покачала головой. Аманэ пожал плечами и сам выпил всё до дна. Его открывшаяся шея и кадык заставили её поюлить на месте и воздержаться от желания прикусить ноготь. Он всегда был таким красивым или только когда строил из себя злодея? Отставив кружку, он лёг на кровать и повернулся к ней, совершенно обыкновенный: немного уставший, с ясными невинными глазами, словно его напоили зельем от скверны и похоти. Нэнэ-дьявол была раздосадована. Нэнэ-ангел, честно говоря, тоже расстроилась. От него веяло свежестью и чем-то ментоловым. — Наш проект одобрили. Его профинансируют, — вкинул Аманэ после некоторого молчания. Нэнэ искала в себе силы порадоваться. Она улыбнулась так широко, как только могла: всё-таки он довольно долго к этому шёл, и было бы жестоко не поддержать его так же, как она делала это в начале пути. — Это здорово, — она поцеловала его в щёку. — Я горжусь тобой. Аманэ кивнул. — На собрании мы планировали бюджет, — продолжил он, — я предложил одну перспективную стратегию, но на половине выступления увидел сообщение от тебя. Решил что-то важное. И открыл. Нэнэ замерла. Они не касались друг друга, но она почему-то чувствовала, как ладони Аманэ предупреждающе сжимают её талию. Она раскрыла глаза, как дичь перед человеком, не знающая, что сулит ей встреча с новым живым существом. Дыхание замедлилось на несколько биений. — Я застопорился. Пришлось заканчивать по памяти. Коллеги сказали, что мне, видимо, уже не терпится выйти на праздники. Это было забавно. Забавно ведь? Нэнэ улыбнулась. Аманэ не улыбался. Нэнэ перестала улыбаться тоже. — Оу. Аманэ громко молчал. Наконец она не вытерпела его серьёзности. — Прости. Я опозорила тебя, да? Его руки неожиданно сжали её запястья, и он навис над ней, скривив губы. — Как минимум скомпрометировала, — вынес вердикт Аманэ. Грудь Нэнэ задрожала от восхищения. Раньше, девочкой, она всегда ругала его за то, что он её лапает (в её-то деликатном возрасте!), а теперь ей хотелось, чтобы он никогда не прикасался ни к кому, кроме неё. — Оу, — повторила она, уголки её губ картинно сползли вниз, брови плачевно выгнулись. — Мне так жаль, любимый. Я правда, правда не хотела. — Лгунья, — не выдержал он и холодно засмеялся. — Ещё как хотела. Он смотрел на неё несколько секунд, и она надеялась, что они наконец поцелуются. Но он отпустил её и, приближаясь к груди, был вынужден признать: — Ты очень красивая. — Ты тоже, — выпалила Нэнэ, сбрасывая халат с его плеч. Как она и думала, под ним ничего не было. Она так сильно хотела его, ещё сильнее, чем когда была одна. — Ты тоже красивый, Аманэ. Я так редко тебе это говорю. Он равнодушно накинул халат обратно, ни на секунду не выбиваясь из образа. — Мы говорим не обо мне, Нэнэ, а о тебе. Я не знаю, что с тобой делать. Ты поставила меня в неловкое положение, и я не могу спустить это тебе с рук. Аманэ открыл рот, потянувшись к одной из её лямок, но Нэнэ сразу же оттолкнула его. — Нет, нет! Ты не представляешь, сколько оно стоит! — Тогда выбирай: либо твой наряд, либо ты. Его голос был хриплым после целого дня разговоров, глубоким и категоричным. Нэнэ онемела и сжала пальцы ноги, чтобы дать телу хоть какую-то разрядку. Само предчувствие прикосновения Аманэ возбуждало, и ей не терпелось столкнуться с ним на самом деле, но перед ней всё ещё стояла роль и её нужно было доиграть. Она внутренне протестовала, но… Отчего? В самом деле, откуда в ней столько прыти? Это он заставил её ждать, а не наоборот, поэтому пусть старается и гнёт линию: не её вина, что он не умеет говорить «нет» и брать выходные. — Ты так стараешься на работе, — сказала она, переменившись, как можно ласковее, ведя рукой по его щеке, — и мне было бы совестно испортить то, что куплено на твои деньги, то, что должно было быть твоим подарком. Поэтому, — Нэнэ свесила лямки, чтобы немного выпустить грудь, — распоряжайся мной как пожелаешь. Аманэ смутился от её уверенности. — Ты хорошо подумала? Нэнэ расслабила губы: — Разумеется. Он сглотнул, потом, вспомнив что-то, полез к тумбочке, достал пульт и выключил основное освещение. Горел тёплый ночник, за окном шёл снег, пахло какао и Аманэ. Это было Рождество, о котором Нэнэ мечтала всю жизнь. Поначалу Аманэ сомневался и поэтому просто целовал её в шею: прикосновение льда и то ощущается лучше. Но когда он почувствовал напористую руку Нэнэ на затылке, то не стал сдерживаться – укусил её, заставив вскинуть ноги и выдохнуть. Его рука была уже на её груди, его тело прижато к её телу, тяжёлое и горячее. Он облизнул её в том месте, где укусил, и крепко прижался ртом. Нэнэ не смогла устоять: направила его голову выше и, поддавшись навстречу, поцеловала. Дух захватывало ещё больше, когда место засоса отдало пульсацией. Она хотела ещё, но не хотела отпускать его губы, она хотела продолжать играть, но не хотела так долго быть нераздетой. Ей требовалось всё и прямо сейчас, и она отчаянно принимала то, что он мог ей дать. Она всё-таки попыталась пойти другим путём: просунула руки ему под грудь и развязала пояс халата. К её счастью, он и сам, не переставая вжиматься в неё губами, стал скидывать его, идеально понимая, чего она хочет. Он тоже сдался – значит, они лузеры не в одиночку. Он бесспорядочно целовал её в кончик подбородка, ключицу, грудь, он схватил её руки и целовал её запястья, её пальцы, как будто она то печенье на верхней полке, которое от него годами прятали родители, и Нэнэ дрожала, словно он никогда не делал этого прежде. — Я так скучал по тебе, — признался он, а она знала, что уже сейчас ужасно и бесстыдно мокрая. — Я тоже, — ответила Нэнэ и поцеловала его рядом с ухом. — Как ты мог оставить меня сегодня одну? Уйти, пока я спала? Ничего не писать с утра до вечера? Ты просто дурак! — Дурак, — кивнул Аманэ, зарываясь носом в её щёку, мятежно вдыхая и выдыхая. — Дурак, дурак… Его руки обняли её талию и качнули назад. Нэнэ взвизгнула. Теперь они сидели: Аманэ – на кровати, Нэнэ – на нём. Ещё до того, как она удостоила себя удовольствия прокатиться по его стояку, он заставил её снять пеньюар и стянул лиф до пупка. — Когда я говорил, что ты красивая, — сказал он, обдувая кожу, а затем целуя её под грудью, в одно ребро, другое, третье, медленно и обдуманно, — я говорил не о костюме, а о тебе. Он прижался к ней, безмолвно говоря, что там, в этой грудной клетке, вся его жизнь, весь его дом. Нэнэ не могла любить его сильнее. Она обхватила его худые широкие плечи и спрятала нос в сгибе шеи. — Будь моим мужем, — попросила она. Аманэ громко рассмеялся. — Что? Я уже твой муж! — Давай разведёмся и поженимся снова. Будь моим мужем много раз… — Нэнэ? — он приблизился к ней и заставил посмотреть на себя, его улыбка всё ещё сияла в оранжевом свете лампы. — Ты чего? Всё в порядке? — Да, — кивнула она, быстро вытирая те преддверия слёз, что стеклись в уголках её глаз, — просто очень, очень сильно люблю тебя. Аманэ забавно покраснел от этих слов. Выражать свои чувства вербально он всё ещё умел с трудом, ещё труднее — принимать в такой упаковке чужие чувства. Но Нэнэ не чужая, поэтому его смущение по отношению к ней всегда было не неловким, а скорее умилительным актом взаимности. Он поцеловал её, в этот раз чувственнее и мягче. Его ловкие пальцы сдвинули в сторону трусики боди, и Нэнэ застонала, хватаясь за него одной рукой. — Может, мне ещё тебя приласкать? — спросил он с иронией, видя пятно, которое она успела оставить у себя между ног. — Нет. Нет, нет… Ты можешь войти, — прошептала она, слишком сосредоточенная на близости, чтобы её можно было подловить. Он снова оробел от её нетерпеливости, но покорно разделся и надел презерватив. Аманэ держал её, когда она опускалась. — Медленно, пожалуйста… Нэнэ осторожно, но гладко и безболезненно приняла в себя головку. От долгожданного, хоть и частичного трения её мигом тряхнуло. А Аманэ всё не мог успокоиться: — Так легко, — ухмыльнулся он беспрепятственной фрикции, но Нэнэ тут же резким движением бёдер опустилась до конца и поднялась снова, вынув у него изо рта слабое и высокое: — А! — Так легко, — передразнила она через секунду. Аманэ улыбнулся. — Моя девочка. Сердце Нэнэ ёкнуло. Моя девочка. Боже. Как нелепо. Но в то же время сексуально, если отнестись чуть попроще… Его руки направили её бёдра обратно вниз, в этот раз плавно, сосредоточенно, давая Нэнэ возможность осмыслить каждый миллиметр наполненности. Аманэ был твёрдым, что давало ей повод для гордости и желание – сиюминутно выполненное – обвить его талию ногами. Как только она это сделала, позволив дерзко тонкой ткани гольф соединиться с ним, то нашла это невообразимо удачным решением. Аманэ глубоко вдохнул. Он вошёл в неё полностью, и Нэнэ не могла представить, каким образом они могли бы быть ещё ближе – только если их кожа станет глиной и они просто смешаются. И хотя её детские провокации и шаловливые попытки поиздеваться над ним за целый день неразделённых чаяний всегда были прямо и чётко нацелены в уязвимые места, он выбросил свои шутки и придался нежности. Стал ли поводом праздник или разлука сама по себе, Нэнэ не знала. Может, причиной стало её откровение. Как тот самый хулиган из подростковых ромкомов, Аманэ всегда изображал из себя крепкого орешка, которым никогда являлся, и был гораздо сентиментальнее внутри, чем мог бы признаться в слух. Но она не помнила, чтобы, беспамятно целуясь, он был так аккуратен, чтобы его руки так щекотно проходились по её бокам без бесконтрольной попытки сжать и чтобы его лицо когда либо было таким серьёзным. Он был полностью отдан желанию сделать ей хорошо, и она беззлобно хохотала, потому что впервые их настроения так разошлись. Нэнэ больше не преследовала того Аманэ, каким он обычно был в постели, и позволила себе быть любимой. Его пальцы на её клиторе знали, в какой момент поменять движения, и когда она обмякала от особенно хорошей стимуляции, другая его рука всегда была на её лопатке, чтобы не дать упасть. Нэнэ понимала, что она близко. Преданность возбуждала так же, как и ревность, и они очень быстро ускорили ритм – её икры сжимали его торс от самых глубоких толчков, её руки на плечах Аманэ дрожали, как будто она несла на них половину Земли. Если бы она могла, она бы стала его дыханием. Самой его жизнью, яростной и свирепой любовью в его глазах. Но она была просто Нэнэ. Его Нэнэ, по крайней мере. Такой же его, как его жизнь и любовь. Всё внутри сжалось, и Нэнэ вскрикнула, когда кончила. Аманэ поймал её и продолжил, пытаясь продлить оргазм, толкаться, даже когда её стенки уже сжали его член. Его пальцы по-прежнему призрачно гладили её складки. Нэнэ чувствовала, что плачет и двигает бёдрами – чувствовала, что её настойчиво целуют в закрытые глаза и раскрытые губы, податливую шею и покрытую мурашками грудь. Ей показалось, что она дышала так же тихо, как падал снег, но внутри этот заводной механизм громыхал, как приезжающий на станцию поезд. Она приподнялась, только чтобы снова сесть на Аманэ, и, предельно сенситивная сейчас, простонала от онемения, словно её ударило статическим электричеством. Немного больно. Приятно тоже, но в своём витиеватом стиле. Она просто хотела, чтобы Аманэ тоже как можно быстрее стало приятно. — Нэнэ, — выдавил он, — Нэнэ, стой, с тобой всё… Она сбила его с ног и уронила на кровать. Сплела их пальцы, чтобы он точно не выбрался – не в тот момент, когда она так решительно настроена быть сексуально неустрашимой. Как песня, начавшаяся заново, всё пошло по кругу: нерасторопные движения, её бёдра на его бёдрах, его губы на её губах, язык под языком, на зубах, на нёбе. Она старалась быть нежной, ведь, вообще-то, всегда была такой. Это Аманэ избаловал её, сделал жадной до каждой самой мелочной тактильности – но свою натуру Нэнэ всё же знала и училась ей заново, пробовала вспомнить, как боязливо трогала его в первый раз, как даже лёгкое прикосновение рта к его кадыку будоражило их обоих до чёрных точек в глазах. Теперь Нэнэ контролировала ритм сама: Аманэ лишь иногда вскидывал таз, но в остальном почти полностью сдался и подчинился её милости. Слишком устал. Это было очаровательно. — Тебе нравится? — спросила она, целуя его в ключицу. Он издал какой-то сдавленный звук, не стон, а что-то близкое к рычанию, попытке преодолеть какую-то преграду. — Мне нравится всё, что ты делаешь, Нэнэ, — ответил Аманэ без своей дурацкой привычки саркастично польстить. Нэнэ тоже нравилось, что она делает с ним, как заставляет его раскрываться, быть слабее, искреннее, чем перед кем-либо ещё. Не удержавшись, она всё же оставила засос на его шее: ничего страшного, если коллеги постебутся над ним ещё раз, в конце концов, не ей одной быть жертвой шуток в этой семье. В тот самый момент, когда она зализывала место под его челюстью, он схватился за её ягодицы и вошёл до конца, под таким углом, от которого у Нэнэ всё приятно свело внутри; и когда он, прерывисто выдавливая из себя высокие октавы, в последний раз вбивался в неё, она позволила себе снова игриво укусить его в награду за примерное послушание.***
Было около трёх утра. Нэнэ наконец-то сняла с себя бельё целиком. В душ не хотелось. За окном было так же темно, как и до этого. Рассветало теперь поздно, поэтому утром, она знала, их не разбудит ни солнце, ни будильник. От этой приятной мысли она свернулась у Аманэ на груди, довольно подставляясь, когда его руки перебирали её волосы. Сама того не осознавая, она крепко обняла его, будто он вот-вот куда-то сбежит. — С Рождеством, Нэнэ, — не обращая внимания на то крохотное давление, с которым она сжимала его, сказал Аманэ, целуя её в висок. И это тоже было нелепо. Клише! Нисколько не сексуально. Но находясь в тепле, слушая, как бьётся его сердце, Нэнэ нашла это самой милой и романтичной фразой, которую он мог сказать. И, пожалуй, самой безобидной. — С Рождеством, любимый, — сказала она, сонно целуя его в раннюю щетину, принятую за губы. Они оба рассмеялись, поудобнее мостясь под одеялом.