Guilty pleasure

Самые простые чувства — это и есть самые сильные чувства. И одно из них — ревность. Эрих Мария Ремарк «Жизнь взаймы»

— Порко, ты идиот! — Йоэль взрывается, резко поворачиваясь в вертящемся кресле к зеркалу. — Только докрасил… Йоонас будто не слышит: ухмыляется, выплёскивает на него остатки воды и ставит стакан на стол. Йоэль в ярости смахивает его на пол гримёрки и просыпается, осознав, что его лицо яростно вылизывают. — Моя девочка, — смеётся и жмурится, пока Рилла радостно атакует, упираясь лапами в край кровати. Йоэль подхватывает её и укладывает себе под бок, накрыв рукой. Та пытается вырваться, но быстро успокаивается, уткнувшись длинным носом ему под мышку. — Где твой хозяин? — сонно мурлычет он, пригреваясь. — Здесь, — слышится от двери. Он снова открывает глаза: Алекси улыбается ему, опершись локтем о косяк. — Иди сюда, — Йоэль отодвигается вместе с собакой, откидывает край одеяла. Алекси медлит недолго, разглядывая его голую грудь, стаскивает футболку и джинсы и ныряет в кровать. — Устал, как псина, — бормочет он, обнимая его за шею, целует в губы. — Давай досыпать, — истомно вздыхает Йоэль. Сонная нега не желает уходить, и кто он такой, чтобы противиться. В постели стало лишь уютнее и прибавилось тепла. — Господи, звучит, как рай, — отзывается Литтл Мэн и с наслаждением вытягивается на спине. Рилла с фырканьем вылезает из-под его руки, спрыгивает с кровати и с деловым видом бежит на кухню, цокая когтями. — Ты поставил ей миски? — спрашивает Алекси, услышав, как она шумно лакает. — Ага, — зевает Йоэль, — вчера. Ждал вас. — Мой хороший, — Литтл Мэн прижимается ближе, снова обнимает и закидывает на него ногу. Его любимая поза для сна. Йоэль улыбается, не открывая глаз, и проваливается в дремоту. *** — Вот это, — Алекси расправляет перед ним кружевные трусы, — достойно Лондона? — А что ты делал в моём белье? — Йоэль растягивается на кровати, подперев голову рукой, и выжидающе смотрит на Литтл Мэна. — В твоём белье я не делал ничего, — тот и бровью не ведёт. — Это нашёл в твоём ящике. Ты вчера попросил закинуть «что покрасивее». Если полюбил сам собираться в поездки, до меня эта новость не дошла. — Достойно, — Йоэль протягивает руку. — Но пусть остаются дома. Дай их сюда. — Почему? — удивляется Алекси. — Тебе же понравились, раз купил. А, — он улыбается своему озарению. — Купил, протрезвел и передумал? Йоэль смеётся, наблюдая за ходом его мыслей. Пусть чёртов привет от Антона останется для Литтл Мэна его пьяной выходкой. — Брось это, — он поднимается с кровати, подходит к Алекси, обнимает за талию, прижимаясь бёдрами. — Утром закончим собираться, — он приникает к его губам, вытаскивая из ослабевших пальцев проклятую кружевную тряпку. Позже, обнимая засыпающего без сил Литтл Мэна, он надеется, что выбил из его головы лишние мысли. А предстоящий полёт займёт их обоих уже с утра. И Йоэль вспомнит, как жил до Антона. Он и не забывал. Он засыпает с этой мыслью, будто споря с кем-то, на деле — лишь с самим собой. *** — Тебя опять свели, — хмыкает Йоонас, листая что-то в телефоне. — С кем на этот раз? — равнодушно отзывается Йоэль. — С девчонкой, к которой ты просился на рекламу, помнишь? Она приходила на тот подкаст. Йоэль морщится, припоминая. — Вот, смотри, здесь фотка, — Порко суёт телефон ему под нос. — Так себе коллаж, поучились бы у наших фанатов. — Сейска, — с досадой фыркает Йоэль. — Заебали, долбоёбы. Мисс Суоми, точно. Один репост, а гемора… Скинь ссылку. — Забей, — подаёт голос Нико, не проявляя интереса к желтухе. — Они всегда это делали и будут. Йоэль мрачно скроллит статью, съехав в кресле вниз и нервно покручиваясь в стороны на скрипящих колесиках. — Ты бы лучше поел, — замечает Олли. — Скоро продолжать. — Я не голодный, — рассеянно бросает он, дочитывая сраную статейку. — «Наши взаимоотношения на такой ранней стадии, что не может идти и речи о романтике, Йоэль мне очень нравится, я хочу продвигаться медленно», — цитирует он, максимально мерзко искажая голос. Алекси фыркает и закашливается, поперхнувшись колой. Нико закатывает глаза. — Она хочет продвигаться медленно, Йоэль, — важно повторяет Йоонас, стирая салфеткой кетчуп с губ. — Не торопись. Йоэль швыряет телефон на диван, запускает руки в волосы, испортив прическу, матерится и собирает пучок заново. — Так, парни, — Нико смотрит на часы. — Убираем это всё, — кивает в сторону упаковок от еды, — и дописываем сегодняшний план. Йоэль делает вид, что ему срочно нужно в уборную и ускользает из комнаты. Он даже не ел, и слишком раздражён, чтобы прибираться. Запирается в туалете, вставляет стик в айкос и нервно затягивается. Ему не нравится эта херня, но спускаться на улицу желания нет. Желания нет ни на что вообще. Он рад, что записал свою партию до обеда и свалил бы прямо сейчас, но Нико настаивает на присутствии всех. Йоэль первый всегда топил за принцип «вместе и до конца», но просто… просто чувствует усталость. Он таким сюда прилетел, и в Лондоне легче не стало. Он тратит максимум сил, чтобы сосредоточиться на работе, и делает её хорошо. Но после способен желать только вернуться в номер, который не делит ни с кем. Благодаря Томми, который в последний момент в Лондон не полетел, Йоэлю достался номер на двоих. Он даже не стал слушать, как решат разместиться парни по другим двум. Просто объявил, что заселяется один и, не дожидаясь вопросов, поднялся на свой этаж, волоча за собой побитый жизнью чемодан. Апатия не проходит. Он живёт только мыслью о предстоящей после лондонской записи поездке в Калифорнию. Старается держать лицо — и вроде пока получается, — не выдавая своего смятения Нико и Алекси. Они и так озадачены его решением… и поселились вместе. Одна часть личности Йоэля панически разрывается, представляя, как они проводят время за закрытой дверью. Другая — отстранённо безразлична и в моменте побеждает. …Даже если их номер оборудовать скрытыми камерами и дать ему доступ к круглосуточному наблюдению, каждая новая ситуация, где Нико и Алекси останутся вдвоём, опять вышибет его из колеи. Йоэлю трудно верить другим и катастрофически трудно, почти невозможно — тому, кто хоть раз перед ним накосячил. Тем. — Уснул там? Йоэль вздрагивает от стука в дверь и едва не роняет айкос. — Чёрт… — бормочет под нос и громко отзывается: — Выхожу. — Фу, блядь, — морщится Йоонас, втягивая ноздрями воздух. — Опять куришь носки. — Это туалет, — огрызается Йоэль, — тут бывает и похуже. — Эй, — Йоонас кладёт руку ему на плечо, Йоэль подавляет желание её сбросить. — Что не так, бро? «Всё!» — хочется заорать, но он крепко сцепляет зубы, сосредоточенно вытаскивает стик и бросает в мусорное ведро. — Да всё нормально. — Ещё пара недель, и мы вернёмся в Калифорнию, крошка, — Йоонас подмигивает ему, хлопая по плечу. — Теперь возвращайся и дай мне поссать, Нико вот-вот перегрызёт нам глотки. Йоэль едва не плачет. Порко не нужно отвечать: тот чувствует его без слов. В порыве он притягивает его к себе за шею, крепко целует в кудрявую макушку. И возвращается в студию, ловя на себе пристальные взгляды двоих, но делает вид, что не замечает. Парни дожидаются Порко и приступают к записи. Йоэль снимает пару сторис, забивается в уютный тёмный угол и принимается монтировать видео для тиктока. Стук в дверь вырывает из смутных видений на грани сна и яви. Конечно, свои: он повесил на ручку табличку «Не беспокоить». Алекси? Малыш не выдержал? На пороге Нико. Из коридора за его спиной доносится чуть слышный дружный ржач — из номера Олли и Йоонаса, сто из ста. Печально молчащий Моиланен диссонирует со звуком. Йоэль отступает, давая ему войти. — Я больше так не могу, — тихо говорит Нико, прислоняется к двери, пряча руки за спиной. — Больше не могу без тебя. Ты можешь? Йоэль молчит. Потому что да, может — пока та его часть, что побеждает маниакально тревожные мысли о Нико и Алекси, исправно даёт наркоз чувствам. И, может, его кроют отходняки после чёртова фестиваля похоти, который стартовал в его день рождения. Нико не пытается подойти, коснуться; тоже молчит, не отлипая от двери. Словно все его силы ушли на рабочий день и последние он растерял, придя к нему в номер. Йоэль подходит сам. Гладит его по голове, перебирает безжизненные кончики волос. Чуть слышно вздыхает и прижимает Нико к груди, утыкаясь носом в его макушку. Тот почти не дышит, прильнув к нему и по-прежнему не касаясь руками. — Я устал, — шепчет Йоэль неуверенно. — Просто сильно устал. — Как плечо? Без этого вопроса не обходится ни один их день с последней ночёвки у Нико. С той ночи вместе они не были: ни в постели, ни в туалете, ни в чьём-то номере. — Почти полный порядок. — Это славно, — Нико не поднимает головы, поэтому звучит глухо. — Мне уйти? — Блядь, как я могу ответить «да»? — Йоэль встряхивает его, держа за плечи. — Тебе? — Я не знаю, Йоэль, — Нико мотает головой, упорно избегая на него смотреть. — Я перестал понимать что-либо вообще. — Да ладно, — Йоэль встряхивает его ещё раз, но не удаётся заставить взглянуть в глаза. — Только ты и держишь нас тут в тонусе. Мы не улетали бы завтра, не будь тебя, зависли бы ещё на неделю. — Не тряси меня, — отвечает тот, и сердце сжимается от болезненных интонаций. — Я могу работать. Всё хорошо, пока мы работаем. Вне работы я плохо понимаю, как существую. Если наказываешь меня, скажи. Мне нужно зацепиться за что-то, дай мне удержаться… — Тихо, тихо, — Йоэль снова сгребает его в охапку и крепко прижимает к себе, поглаживая по напряжённой спине. — Нико, Нико, тише, дыши глубже. Я здесь, цепляйся за меня. Я здесь. Нико послушно вдыхает и выдыхает, честно стараясь глубоко и ровно. Через два вдоха-выдоха срывается на всхлип, бьётся лбом ему в грудь, упирается локтями, стремясь вырваться и скулит, теряя контроль. Йоэль тянет его в ванную, втаскивает в душевую кабину, судорожно нашаривает ручку крана и включает воду, напрочь забыв, в каком режиме его оставил. Струи обрушиваются на них с потолка, сначала холодные — в этом проклятом номере не дождаться горячей воды сразу, лишь полминуты погодя. Нико захлёбывается от неожиданности, пытается увернуться от мокрого холода, глотает воздух; но вода заливает ему глаза, попадает в нос и рот; и он бьётся в его руках, как пойманная птица, что отстала от своих, сбилась с пути, потеряв надежду на юг. Йоэль внезапно и пронзительно видит в нём совсем юного подранка, чьё разбитое сердце лечил собой десятилетие назад. Нико оперился и встал на крыло раньше него, хоть и уступал в годах, и уверенно перехватил прерогативу спасать и оберегать. Но что-то в нём надломилось, и незаметная поначалу трещина пошла в рост, и Нико начал сдавать; а он проебал это, занимаясь собственным выживанием. — Ты сам приучил, что спасать нужно не тебя, — бормочет он, надеясь не быть услышанным под шумом воды, бьющей в пластик кабины. Вода потеплела, и Нико затих, обмякнув в его руках, словно тряпичная кукла, которую сняли с руки. Йоэль замечает отражение в зеркале напротив: они выглядят, как чудом уцелевшие жертвы пожара, только чистые… Или неудавшиеся утопленники. Или как на съёмках Alive or Only Burning. — Давай я это сниму, — Йоэль осторожно тянет вверх край его футболки. Нико покорно даёт себя раздеть и опускается на пол душевой кабины, съёживается у его ног, подтянув к себе колени и уткнувшись в них лбом. Йоэль прерывисто вздыхает, с трудом стаскивает с себя мокрые штаны и садится рядом. Вода льётся им на головы, как чёртов летний ливень. Он расшатал собственную опору. Самое цельное и драгоценное, что есть в его жизни, плачет в душе, не понимая, что чувствует и куда идёт. Казалось, у Нико иммунитет к его заразному безумию, но и он, наконец, просел. Йоэль яростно трёт руками лицо, вцепляется в мокрые волосы, глубоко вдыхает и выдыхает. — Люблю тебя, — говорит он в самое ухо Нико, притянув к себе за шею. — Люблю навсегда. Две константы в моей жизни: ты и музыка. Некоторые вещи нужно повторять. Нико поднимает голову. Йоэлю удаётся поймать его взгляд. — Я знаю, — отвечает Нико, — знаю. И я навсегда. И ты знаешь. Вместо ответа Йоэль гладит его по щеке, стирая воду, которая моментально снова заливает лицо, склоняется к нему и накрывает губы своими, не понимая, как смог без этого так долго… зачем? Они целуются на полу душевой примерно вечность; целуются, пока моют друг друга гостиничными гелем и шампунем с дешевым запахом, швыряя под ноги пустые пузырьки, рискуя наступить и убиться, но это остаётся на периферии сознания, так ничтожно и неважно, ничего не важно, кроме тёплых отзывчивых губ и стука сердец. Йоэль отрывается от него, чтобы сдёрнуть с сушилки огромное полотенце и завернуть своё счастье с ног до головы; и замереть так, прижав к себе, такое стойкое и такое хрупкое. Он осторожно выпускает Нико из объятий, влезает в белый вафельный халат и протягивает ему второй. — У меня тут плойка, — сообщает он, глядя, как Нико завязывает пояс. — Рубанёмся в Гран Туризмо? — С собой что ли притащил? — изумляется тот. — Спросил на ресепшен. Мне дали, — хвастается Йоэль. — Кто бы тебе не дал, — бормочет Нико. — Давай. — Мини-бар разорим? — Почему нет, если да, — Нико улыбается, и в душе становится светлее. Как и в душе. Нико играет объективно хуже. Но Йоэль никогда ему не подыгрывает, только честно. И тот доволен. В общий чат прилетает фото из соседнего номера: Олли с Йоонасом зазвали к себе Алекси и свой мини-бар разорили раньше них. Йоэль неслышно выдыхает с облегчением: никто не одинок сегодня вечером. Мысль об Алекси точила его глубоко внутри, как точит всегда, когда он оставляет его. Но сейчас он её отбрасывает. — Раунд! — вопит Нико, бросая пульт на кровать. — Я тебя уделал! Йоэль растерянно понимает, что слишком отвлёкся и выпал из игры достаточно, чтобы Моиланен этим воспользовался. Он смеётся, любуясь ликующим Нико и искренне радуется его победе. — Кто последний, тот и победил, — объявляет тот, как бы перечёркивая все свои проебанные заезды. — Базара ноль, — Йоэль разводит руками. — Я и не спорю. Только не сходи с моей орбиты Только всегда у меня будь За окном уже совсем темно. Йоэль допивает пиво, ставит бутылку на пол и вытягивается на кровати поближе к Нико. — Я очень скучаю, Йоэль, — внезапно прямо говорит тот, глядя в заставку игры на экране. Йоэль отключает плойку, бездумно гоняет по каналам, остаётся на каком-то музыкальном. — Я тоже, — признаётся он, наконец, находит его руку и сжимает. — Но мне нужно было одиночество. — И всё ещё нужно, — констатирует Нико без вопроса в голосе. Вместо ответа Йоэль поворачивается к нему, опираясь на здоровый локоть, и запускает руку в вырез халата, не сводя глаз с его лица. Нико смотрит в ответ, и его глаза — болото в заколдованном лесу, мерцающее гибельными огнями, на которые невозможно не идти. Йоэль медленно гладит его грудь, задевает пальцами соски, с замиранием сердца наблюдая, как тот закусывает губу и прикрывает глаза. Он сползает ниже, разводит полы его халата и устраивается между ног. Нико откидывает голову назад с тихим стоном, слегка сгибая их в коленях. Йоэль медленно лижет его бедро совсем рядом с мошонкой, избегая касаться члена, повторяет то же с другой стороны. Обхватывает губами яички, осторожно втягивает в рот по одному и выпускает с тихим влажным звуком. Нико продолжает тихонько стонать, член наливается и привстаёт. Йоэль придвигается ближе, берёт его в рот. С наслаждением скользит губами по стволу, помогая себе ладонью; ласкает гладкую, горячую головку и снова впускает твердеющий член глубоко в горло. Нико тяжело дышит и приподнимается навстречу его рту, жалобно постанывая; запускает пальцы ему в волосы, слегка царапает ногтями кожу, заставляя покрываться мурашками. Йоэль размеренно ускоряется, чувствуя, как Нико поджимает пальцы на ноге, касаясь его голого бока. Он втягивает щёки и сильнее сжимает губы, двигаясь по стволу, и через пару фрикций Нико вскрикивает, изливаясь ему в рот. Йоэль сглатывает сперму, не выпуская его, пока член не становится мягким. Нико судорожно вздыхает, гладит его по волосам, шепчет что-то невнятное. Он ещё раз тщательно облизывает член и садится на кровати, довольный тем, как чисто сработал. Довольный зрелищем Нико, обессиленно распростертого под ним. Они оба беззащитны друг перед другом в любви, оба одинаково плавятся под страстным напором, вопрос лишь в том, кто сверху. — Иди ко мне, — просит Нико, и Йоэль с готовностью ложится рядом, целует в губы, возвращая ему его вкус. Нико опрокидывает его на спину, обхватывает ладонью напряжённый член и принимается дрочить, не переставая целовать. Йоэль задыхается от возбуждения, подаётся навстречу крепко сжатой руке, стонет в терзающие его губы. — Люблю тебя, — выдыхает Нико, отстранившись на мгновение, и передёргивает сильнее. Йоэль захлёбывается воздухом и кончает ему в руку, выгибаясь на кровати и падая обратно. Нико снова впивается глубоким поцелуем, вынуждая шумно дышать через нос; поглаживает его до последней капли, пока не спадает напряжение. Поднимается, давая, наконец, ему отдышаться; облизывает пальцы, глядя ему в глаза. Склоняется над ним и горячим языком собирает сперму с его живота и члена. Йоэль боится умереть от захлестнувшего восторга — слишком остро, слишком сильно; но это была бы роскошная смерть на пике счастья. — Почему с Алекси? — спрашивает Йоэль, когда они забираются под одеяло, погасив свет. — Ему тоже плохо без тебя, — отзывается Нико уже сонно. — У нас там клуб по интересам. — Я смотрю, утешить тебя у него не особо получается, — это вырывается прежде, чем он успевает прикусить свой проклятый язык. Он не успевает даже осознать, что именно его так задело в словах Нико, побудив ляпнуть такое. Он просто слышит его напряжение и обречённо жмурится до рези в глазах. — Пошёл ты, — сдавленно бросает Нико, выбираясь из-под одеяла. — Не уходи, — Йоэль резко садится на кровати, понимая, что надеяться не на что. — Пожалуйста, Нико! Прости, я вообще не это хотел… — Я устал разбираться, чего ты хотел и не хотел, Йоэль, — отвечает Нико, натягивая халат. — Дико устал. Побудь один, действительно. Может, это единственное, чего ты на самом деле хочешь. Дверь за ним захлопывается со звуком жирной точки. Йоэль тупо пялится в темноту, мазохистски вслушиваясь в жгучую боль, что разливается в груди. Он проводит рукой по животу, где ещё ощущает призрачные касания Нико. Накидывает халат, выходит на балкон и закуривает айкос, чувствуя себя стреноженным. Скорее бы домой. Ему кажется, там всё как-то выправится, хоть он пока и не видит — как. На балконе холодно, но Йоэль даже не ёжится, стоически докуривая стик до конца. Если наказываешь меня, скажи Он наказывает себя. Но всегда недостаточно. *** — Что между вами случилось? Алекси встревоженно переводит взгляд с него на Нико, сидящего в соседнем ряду у окна, максимально далеко от него: их разделяют Йоонас, Олли, проход и Литтл Мэн. Провидение знало, как они будут возвращаться. — С чего ты взял? — без особой надежды скрыть фальшь отзывается Йоэль. — Йоэль, — Алекси снова смотрит на него. В упор. — Когда ты перестанешь держать меня за дебила? — Хорошо, — он снова заводится с нуля. Нужно обсудить его схему с психотерапевтом. Текущие дозировки явно не справляются с приступами агрессии. — Я накосячил. Обидел его. Пожалел сразу, но хуле толку. Что сказано, то сказано. — Я догадывался, — Алекси гладит его руку, вцепившуюся в подлокотник. — Вернулся вчера поздно, а он… — он запинается, не решаясь продолжать. — Он — что? — Он плакал, — Алекси вздыхает, Йоэль кожей чувствует, как раздирают того этические противоречия. И ценит его откровенность. Это лишь для него. — Плакал в подушку. Как ты тогда, помнишь? В день свадьбы. — Помню, — отрывисто отвечает он. Тот день выжжен в его памяти калёным железом. — Как вам жилось в одном номере? Он отвратителен сам себе, но должен прояснить картину, насколько это возможно. Иначе его воспалённый разум подведёт его под монастырь. — Нормально, — растерянно отвечает Литтл Мэн. — Почему ты спрашиваешь? — Чем занимались? — Йоэлю хочется разбить себе ебальник, но он доведёт свой допрос до конца. Поздно сливаться. — Болтали о работе. О жизни. Обо всём, — Алекси скрещивает руки на груди, включая, наконец, защиту. Щёки слегка краснеют, он хмурится, начиная смекать, к чему клонит Йоэль. — И обсуждали песню, которую он написал за одну ночь. Потрясающую песню, которую больно слушать. Я начал немного работать над ней. Нико трудно о ней говорить, но она должна быть на новом альбоме. Ему придётся иметь с ней дело. Они обсуждали песню. Которая вырвалась из Нико от причинённой им боли. А Йоэль думал о скрытых камерах и своей способности доверять им обоим. Он, держащий в комоде трусы левого мужика, за которого ему не предъявил ни Алекси, ни Нико. Хотя оба всё поняли. Йоэль закрывает лицо ладонью, теряя охоту к расспросам. Самое паршивое — он не врал и не врёт: он простил им обоим лесное приключение. Как простили они. Действительно простил. У него нет с этим проблем — проблема в том, что он ничего никогда не забывает. И его злая память работает в крепком тандеме с его болезненной ревностью. Он шарит по карманам в поисках маски, находит и нацепляет на глаза. Боже, если ты есть, позволь проспать весь ебучий полёт, я просто хочу вернуться домой И кто-то слышит его мольбу. Йоэль проваливается в беспокойный сон, приходя в себя над Хельсинки. Аминь. *** — Мне нужно уйти, — сообщает Алекси Йоэлю, всё ещё мрачно разбирающему вещи. Не то чтобы он отпрашивается, но уйти молча не может. Йоэль — да, но он не Йоэль. И будет дорожить их отношениями, — ещё некоторое время, — даже если тот начнёт стабильно и ежедневно вытирать о него ноги. Алекси боится признаться себе, но он не ушёл бы сразу, даже если Йоэль решил применить к нему физическое насилие. Никаких предпосылок к этому не было и нет, но в мыслях Алекси порой заносит в такие дебри, что он пугает самого себя. — Нужно, значит нужно, — отзывается тот, пребывая где-то не здесь. — Ты в порядке? — Я не грудничок, Алекси, — Хокка поворачивается к нему с безрадостной усмешкой. — И не твоя мама. Нужно уйти — просто иди. — Ладно, — Алекси злится на себя. — Я буду на связи. Риллу я покормил. — Отлично, — Йоэль кивает. — Утром ждать? — Конечно, — Алекси старается не подать вида, что его коробит постановка вопроса. Йоэля не в чем винить. Они не женаты, условия их отношений озвучены много раз. Полная свобода. Но он не в силах совладать с отчаянным желанием значить для Йоэля хотя бы вполовину столько, сколько тот значит для него. Он молча стоит, не зная, чего ждёт, потом разворачивается и уходит, неуверенный, что Йоэль заметил. Прогревая машину, Алекси курит в открытое окно и обдумывает происходящее. Чувства вины перед Хоккой ему не изжить, что бы тот себе ни позволял. Дело в рамках, выставленных самому себе. Йоэль тут ни при чём. Ни он, ни кто-либо ещё. Кто-либо ещё ждёт его за дальним столиком «Риффа». Его улыбка и тёплый взгляд согревают подмороженное сердце, и оно оттаивает, выступая влагой на глазах. — Я заказал тебе сразу, вроде ты такое пьёшь, — Нико кивает на запотевший бокал, и Алекси опускается на диванчик рядом с ним, с удовольствием отпивая холодного пива. *** Может, потому у него до сих пор и нет машины, что он создан для байка, — а байк для него. Это чувство слияния в одно целое; то, как стальная мощь повинуется его командам, не сравнить ни с чем. Йоэль гонит на максимально разрешённой скорости, уговаривая себя не уходить в отрыв. Иначе он рискует не добраться, а добраться ему важно, именно сейчас. Их чат выглядит диковато. Редкие переписки из нескольких фраз, обмен геопозициями. Несмотря на бесячий режим невидимки, тот отвечает сразу, словно сидел и ждал его сообщения. Йоэль легко находит нужный дом, окидывает взглядом. Снимает шлем и поднимается на этаж, рассматривая в зеркале просторного лифта своё отражение. Глаза человека в маниакальной фазе БАР. Он знал таких и помнит этот взгляд. — Привет, — Антон оглядывает его с ног до головы, задержавшись глазами на шлеме. — Мотокросс? — Типа того, — Йоэль нетерпеливо кивает. — Дашь войти? — Дам, — улыбается тот, — входи. Йоэль жадно вливается в знакомую атмосферу возбуждающих намеков и не заставляет себя ждать. — Какими судьбами, Йоэль? — Антон медленно закрывает дверь, раздевая его глазами. На нём только драные джинсы и чокер в виде куска колючей проволоки на шее. — Ты забыл у меня кое-что, — отзывается он, осматриваясь. — Хочу вернуть. — А, ясно, — Антон снова улыбается, блеснув зубами в полумраке прихожей. — Вернёшь и уйдёшь, или выпьем за новую встречу? Йоэль буравит его взглядом, размышляя над иллюзией выбора и игрой, в которую они без конца играют, периодически нажимая на паузу. — Идём, — тот кивает в сторону витражной двери, откуда льётся мягкий свет. И он идёт. Хельсинкская квартира похожа и непохожа на ту, в Турку. Тяга к минимализму заметна и здесь, но эта — иная. Пахнет сандалом и пачули, кое-где — следы женского присутствия. У него есть девушка, вспоминает Йоэль и надеется, что её нет дома. От Антона можно ожидать чего угодно. — Джин? — Давай, — он садится у барной стойки, приходя в восторг от факта, что она здесь есть. Антон наполняет бокалы и садится напротив, прожигая его взглядом. Йоэль осознаёт, как соскучился, чувствуя, что рот наполняется слюной, и не от жажды алкоголя. Ему не хватало его шалых глаз, его порочных губ и готовности ко всему. Он чует её кожей и чем-то внутри, скрытым и потаённым, не всем отзывающимся. — За нас, — тянет Антон, чокаясь с ним, и отпивает. Что ж… — Ты вспомнил? — Как жил до тебя? Я не забывал, — парирует Йоэль, опустошая свой бокал. — Ещё. Тот покладисто наливает снова. Йоэль безошибочно чувствует, что может позволить себе общаться, как хочет он сам. Здесь он товар, а не купец; товар эксклюзивный, и отдаться готов задорого. Не то чтобы этот вечер напоминал обычную встречу друзей, но они оба словно под наркотой. Сама их связь — запретное вещество, и ничего сильнее не будоражит его сегодня. Он снова болен и потерян, и это единственное место, где его бездну примут жадно и встретят ещё более тёмной и глубокой. Не спрашивая, он вытаскивает сигареты и закуривает, глядя прямо в бездонные карие глаза. Антон молча подвигает к нему массивную стеклянную пепельницу. А может, хрустальную — пепельницы делают из хрусталя? Выглядит похоже. Йоэль глубоко затягивается и стряхивает в кристальную чистоту столбик пепла, испытывая извращённое удовольствие. Как-то так он и поступает с собственной жизнью. Со всем чистым и светлым, что в ней есть — рано или поздно. — Так что ты хочешь мне вернуть? — Антон подаётся вперёд, упираясь подбородком в сплетённые пальцы. Йоэль спрыгивает с высокой табуретки и расстёгивает ширинку. — Ты же знаешь, что. Антон опускает взгляд к его паху. Йоэль заворожённо наблюдает, как тот медленно облизывает губы. — Иди и забери их, — хрипло говорит Йоэль, не сводя с него глаз. С лица Антона сползает ухмылка, он сглатывает. Йоэль следит, как двигается его кадык. Тот обходит стойку и приближается к нему вплотную; всматривается в лицо. Запускает пальцы между его кожей и резинкой трусов, медленно проводит слева направо и отпускает резинку, чтобы она щёлкнула его по животу. Он стоит так близко, что Йоэль чувствует его дыхание на своей шее. Он неподвижно ждёт и вздрагивает, когда её касаются влажные губы. — Пойдём в спальню, — шепчет Антон у него над ухом. — Я там храню бельё. Не здесь. Там всё и отдашь. Отдавать всё Йоэль не собирается, но молчит и следует за ним, вцепляясь в руку, сжимающую его пальцы. Спальня впечатляет. Большая кровать подсвечена фиолетовым по периметру; пара комодов, платяной шкаф, туалетный столик с зеркалом теряются вдоль стен в полумраке. Антон подводит его и толкает спиной вперёд; Йоэль падает на пружинящий матрас, разглядывая чёрный глянцевый потолок, пока с него стаскивают джинсы. И проклятое кружево. Антон комкает снятые трусы и прижимает к лицу, вдыхая его запах. Член подёргивается от этого зрелища, и Йоэль нетерпеливо ёрзает на кровати, забираясь с ногами. Тот включает музыку, нашарив пульт на комоде. — Сейчас, мой хороший, — мурлычет, бросая трусы на пол, и достаёт что-то из прикроватной тумбочки. Йоэль не против перейти сразу к делу, но дело принимает странный оборот. Антон по-кошачьи ловко осёдлывает его, ловит за руки и неуловимым движением пристёгивает к изголовью кровати. Наручники — вот что он вытащил, а не презерватив. — Что… Антон склоняется и глубоко целует, проскальзывая языком ему в рот. Йоэль вспоминает вкус его губ и плывёт сознанием от нахлынувших воспоминаний: о кухне с видом на Турку, об острове и домике на берегу. — Всё хорошо, — шепчет тот, давая им обоим отдышаться. — Тебе понравится. Просто поверь мне. Антону верить легко — это выходит само. И выглядит жестокой несправедливостью, но это он обдумает позже. Не здесь и не сейчас. Потому что рука Антона уже размазывает лубрикант по его члену, медленно и чувственно. Жёсткие браслеты, не дающие воли рукам, сбивают с толку. Йоэля никто никогда не связывал, лишая возможности контролировать процесс. Голый и наполовину обездвиженный, он во все глаза смотрит на Антона. Тот сидит между его ног, оставаясь в джинсах, и дрочит ему, двигаясь очень плавно и неторопливо. Член отзывается его ласковой руке; Йоэль слегка выгибается навстречу, кусая губы, чтобы не стонать. Он хочет сохранить за собой хоть какое-то преимущество, но это сложно. Антон проводит большим пальцем по головке, размазывая предэякулят, и убирает руку. Йоэль неверяще распахивает глаза. Тот улыбается, глядя на него из-под ресниц. — Что?.. — Йоэль дёргает руками, ежеминутно забывая, что пристёгнут к изголовью. — Ш-ш-ш. Антон сползает на край, ложится голой грудью на кровать и нежно прикусывает его щиколотку, потом другую. Сначала щекотно, и это чуть сбавляет напряжение в паху. Влажный, юркий язык неторопливо поднимается выше по его ногам, попеременно левой и правой; и где-то на уровне колен уже не просто щекотно. Мурашки бегут от ног по всему телу, и Йоэль начинает постанывать, плюнув на попытки сдержаться. Он вытягивает ноги, изо всех сил напрягая, но Антон успокаивающе поглаживает его бёдра, и он сдаётся, расслабляя мышцы. Тот вылизывает по его коже узоры, поднимаясь невыносимо медленно. Йоэль дышит часто и прерывисто, а от такого дыхания — он знает — восприятие меняется. Музыка проникает на уровень глубже слуха, тем более, он узнает собственный плейлист со Спотифая, играющий в рандоме. Антон слил себе его музыку, и это удивительно возбуждает. Он вздрагивает, когда ноющего члена снова касаются крепкие пальцы. Антон добавил лубриканта, сведя трение почти на нет. Ладонь скользит по члену, держа на грани оргазма, но недостаточно крепко, недостаточно тесно, блядь, недостаточно; он мучает его намеренно, сводя с ума и заставляя дрожать, не владея своим телом. Йоэль выгибается, упираясь пятками в кровать, толкается в руку, и кажется — вот-вот, почти и кончить, но Антон снова убирает ладонь, напоследок с нажимом проехавшись по стволу… недостаточно. Йоэль взвывает, с досадой кусая губы, и снова дёргает руками. Наручники обиты чем-то мягким, не царапают и не гремят. Он пытается подтянуться выше, отталкивается ногами. Антон охотно подбирается ближе, проводит кончиком языка по косой мышце живота, вынудив его застонать в изнеможении. Нечестно!.. Это слишком чувствительное место в любом состоянии, а он взведён до предела и кажется себе сплошным голым нервом. Член дёргается, не находя разрядки. Антон избегает даже задевать его; оставляет влажные поцелуи и слабые засосы на его животе, вылизывает пупок, заставляя извиваться и скулить. Йоэль не слышит его летучего шёпота из-за шума крови в ушах. Ему не удаётся выровнять дыхание, это невыносимо, беспредельно, запретно. Антон добирается до сосков, и он вскрикивает, выходя из себя. Внезапно скользкая ладонь снова опускается на член, плавно двигаясь вверх и вниз; переключается на мошонку, сжимая совсем чуть-чуть, перекатывает нежными пальцами яички, готовые взорваться; возвращается к стволу и оставляет после пары движений. Йоэль рычит, совершенно вне себя, и пытается перевернуться на бок, но Антон неожиданно властно прижимает его плечи к матрасу. Склоняется, щекоча волосами его грудь, дразнит языком болезненно твёрдые соски, прикусывает по очереди. Йоэль почти взвизгивает — голос тоже выходит из-под контроля. Антон становится напористее, его ладонь ложится ему на шею, слегка сжимая; Йоэль шумно сглатывает, чувствуя, как кадык встречает сопротивление извне. Он поднимает на него глаза, пытаясь сморгнуть мутную пелену, и не получается. Антон убирает руку с шеи, гладит по взмокшим волосам, запускает в них пальцы, массируя кожу головы, и Йоэлю кажется: он сейчас умрёт, прямо сейчас, не кончив последний раз в жизни. Антон набрасывается на его губы, врывается языком в пересохший от поверхностного дыхания рот, вылизывает и прикусывает, дыша так же тяжело, как он. Трётся ширинкой о его бедро, давая понять, что возбуждён до предела. какого чёрта, господи, сделай это, сделай что-нибудь, только прекрати эту пытку, никогда это не прекращай, боже Антон отстраняется, вглядываясь в его полыхающее лицо. — Я… я сейчас сдохну, Антон, — хрипит Йоэль, задыхаясь. — Я тебе не позволю, — одними губами шепчет тот, и Йоэль понимает каждое слово. Антон проводит ладонями по его измученным рукам, очерчивает короткими ногтями контуры напряжённых мышц. — Не могу… — рвано выдыхает Йоэль. — Не могу больше… сделай что… что-нибудь… — Попроси, — шелестит над ухом хриплый шёпот. — Умоляю… дай… — Что, милый? Чего ты хочешь? Скажи мне… — Дай мне кончить… пожалуйста. Пожалуйста, Антон… — его голос окончательно срывается, из-под век выступают слёзы, стекают раскалёнными каплями по вискам. — Всё для тебя, Йоэль. Антон опускается вниз, туда, где сводит мышцы в паху от неведомой никогда прежде пытки. Члена касаются мягкие губы, сжимаются плотным кольцом, скользят по стволу до самого корня. Он чувствует, как его нос упирается в лобок, головка проскальзывает глубоко в горло. Антон резко выпускает его с хлюпающим звуком, до Йоэля доносится его хриплый вдох; тот снова насаживается на его член, и, боже, господи боже, как страстно хочется вцепиться в его шёлковые волосы и всадиться в бесстыжий рот, заставить давиться и мычать, молить о пощаде, но пленник здесь он, и ему остаётся лишь извиваться в бессилии, превратившись в животное, алчно жаждущее лишь одного. В момент, когда Йоэль чувствует, что прямо сейчас умрёт от разрыва сердца, Антон сжимает его мошонку и неистово втягивает щёки, создавая мощный вакуум; и Йоэль кричит, срывая голос, содрогается всем телом и кончает, кончает, кажется, бесконечно, извергаясь в горячее горло, сжимающее его член судорогой мышц. — Гос-споди… — он не знает, откуда силы прохрипеть это. Антон глотает, ещё и ещё, помогает себе рукой, выжимая его до капли. Йоэль не знал, что обладает такими запасами. До сегодняшней ночи. Никто никогда не делал с ним такого. Ему кажется, абсолютно все силы перешли с зарядом спермы к этому вампиру. Антон, наконец, выпускает его. Встаёт на колени между его ног, дрожащими руками дёргает молнию джинсов. Спускает их вместе с трусами, освобождая крепко стоящий член. Только сейчас Йоэль осознаёт, что всё это время он тоже был до одури возбуждён. Ему очень хочется коснуться вздрагивающей плоти, но он всё ещё несвободен. Но, кажется, у Антона не осталось на это терпения. Он обхватывает член ладонью, передёргивает несколько раз и кончает ему на живот — так, что капли спермы долетают до груди. Йоэль смотрит на это, заворожённый сокровенностью картины; жадно запоминает, как искажается его красивое лицо, как он запрокидывает голову с исступлённым стоном. Как выдрачивает на него последние капли, задыхаясь от долгожданного облегчения. Антон с трудом подбирается к нему, вскользь целует в губы, дёргает ящик, куда бросил ключ, нашаривает его и, наконец, освобождает его руки. Йоэль протяжно стонет, только сейчас ощутив слабую боль в повреждённом плече. Скромная, предельно скромная плата за то, что он здесь испытал. Антон обессиленно падает на него, пытаясь отдышаться. Йоэль сжимает и разжимает пальцы, быстро возвращая рукам чувствительность. И, наконец, вцепляется ему в волосы, сжимая, перебирая, поглаживая. — Конченый, — шепчет он ему на ухо, прижимая к себе за шею. — Ты — конченый. Антон трётся лбом о его грудь, мурча, будто здоровенный наглый кот. Но Йоэль видел его лицо, когда тот кончал на него. Он скрещивает ноги поверх его спины, вжимая в себя крепкое, но обмякшее тело. — Я обещал, что тебе понравится, — выдыхает тот. — И как… тебе понравилось? Йоэль смотрит ему в глаза, искренне желая, чтобы в его взгляде отразилось всё, что он сегодня пережил. — Да, — Антон кивает, расплываясь в блаженной ухмылке. — Тебе понравилось. — Ты дьявол, — убеждённо говорит Йоэль, проводя большим пальцем по его пухлой нижней губе. Антон ловит его, прикусывает и замирает, глядя в упор. — Чёртов демон. Суккуб. — Ого, — тот выпускает его палец, прежде всосав его до основания. — Вот даже как. — Пойдём покурим, — предлагает он, ощутив острую потребность сделать что-то… обычное. Привычное. Банальное. Сбросить морок, хлебнуть реальности. И тупо хочется курить. — О да, — Антон поднимается, успев лизнуть его губы напоследок. Йоэль боится, что не сможет встать на ноги, но Антон помогает ему и обнимает, прижимая к себе. Кожа к коже, пот смешивается; их окутывает микс парфюмов, искаженных жаром тел, ставший их общим запахом. Йоэль переводит дух, с трудом отводя глаза от его лица, и заставляет себя идти на кухню, слыша за собой его кошачью поступь. — Как это называется? — Что? — Антон невозмутимо разливает по бокалам джин. — Ты знаешь, что, — Йоэль глубоко затягивается, выпуская дым ему в лицо. — Контроль оргазма, — улыбается тот краешком губ. — Стоило подождать, чтобы получить такую разрядку, да? — Подождать, — повторяет он. — Так ты это называешь. — А ты? — А я чуть не умер, — охотно отвечает Йоэль. — Я бы не выдержал, как ты, кстати. Кончил бы в штаны в середине пути. — Я бы не дал тебе умереть, — Антон садится напротив и серьёзно смотрит ему в глаза. — Никогда не дал бы тебе умереть. Никогда не бойся рядом со мной. Никогда. Йоэль представляет их возможные новые встречи, сердце ёкает. Этот парень умеет раздвигать горизонты. — А насчёт кончить в штаны… — он тянет сигарету из его пачки, ловко прикуривает, выпускает струю дыма поверх его головы. — Вопрос выдержки. Это тренируется. Как что угодно, в принципе. — Кто твой тренер? — вырывается у него, но он не жалеет. Он не может представить чего-то, что не может откровенно ему сказать. Антон молча улыбается. Но за его улыбкой Йоэль вдруг различает тени боли и страха. Он не уверен, что ему не мерещится, но он видел… Видел. — Неважно, — тихо говорит он, отводя глаза, и гасит окурок в пепельнице. — Точно, — соглашается тот. — Важно лишь сейчас. Только ты. — Я и ты, — уточняет Йоэль, снова изучая его. Почему-то хочется запомнить его черты в новом свете. И у демона есть слабости и тайны. Ему кажется, Антон набит тайнами под завязку, но впервые ему хочется их коснуться. Только не сегодня. Не сейчас. — Какие планы? — спрашивает Антон, пристально глядя в пепельницу, где тушит сигарету, добитую до самого фильтра, рисуя бессмысленные узоры в растёртом пепле. Йоэль жадно разглядывает его, не веря глазам. Сейчас тот распахнут ему больше, чем когда-либо прежде, несмотря на внешнюю закрытость. Он кожей чувствует его уязвимость. Словно, подвергнув его сегодня этой невероятной бесконечной пытке, Антон расплатился за свою власть частью собственной души. — Никаких, — шепчет он, не в силах отвести от него взгляда. — Выгоняешь? — Нет, — просто отвечает тот, поднимая глаза. — Оставайся, если хочешь. Я хочу. Его откровенность сейчас — не вызов. Искреннее честное желание. Это трогает… и ранит. Йоэль смущается, отчаянно не желая отзываться чужому открытому теплу. Это тепло — огонь, а он достаточно сгорал глупым опрометчивым мотыльком, чтобы вновь падать в ту же яму. Но ещё меньше он хочет уйти отсюда. Уйти от него сейчас. Антон — его guilty pleasure. Его тайный мир, параллельная реальность. Нико не хочет его видеть. Алекси ушёл от него до утра… Или совсем. Он не удивится. Он думал, что хочет быть один. Теперь не знает, кто он вообще, на самом деле, есть. Одно знает точно — чувствует каждой порой кожи: он не хочет уходить. — Пойдём гулять? — предлагает он неожиданно даже для себя. Антон поднимает бровь. — Сейчас? — Не любишь гулять по ночам? — Я люблю всё, когда ты рядом, — признаётся тот. И это снова звучит откровенно и трогательно, без двойного дна. Йоэль не готов принять этот дар. Но и расставаться с ним не готов тоже. — Тогда… пойдём? — он смотрит на него, и тот отвечает долгим взглядом, и несколько бесконечных секунд что-то искрит — невидимо и неслышно. — Конечно. Антон спрыгивает с табуретки, обходит стойку и останавливается перед ним. — Я… — Что? — Йоэль затаивает дыхание, опасаясь и желая услышать, что дальше. Антон касается кончиками пальцев его щеки, склонив голову, и без улыбки всматривается ему в глаза. — Я оденусь, — он отводит глаза, обхватывая себя руками, словно внезапно застыдившись наготы. — Буду готов через пять минут. — Хорошо, — Йоэль заворожённо наблюдает за невидимыми ему переживаниями. — Я тоже. Спустя десять минут они спускаются вниз, целуются пару минут под козырьком подъезда. И идут навстречу ночному городу, абсолютно не зная, что он готовит для них сейчас — когда они вместе. Слишком ново. Слишком хрупко и ненадёжно. Единственное, что нужно — или противопоказано — сейчас им обоим. Йоэль находит его руку и крепко сжимает доверчивые пальцы.