Зеркало в гостиной отражало в буквальном смысле ослепляющую красоту. Стразы на верхней части платья отзеркаливали свет старой люстры, и при каждом повороте корпуса рябили жгучими вспышками. Под матовой чёрной юбкой, едва ли доходящей до колена, прятались колготки в крупную сетку и лакированные балетки без высокого каблука, чтобы случайно не оказаться в кустах кверх ногами по дороге домой.
В этот образ не слишком сильно вписывались короткие волосы цвета банановой мякоти, от которых по плечам отрастали две необрезанные прядки. А вот потухшие медные глаза, оглядывающие всё вышеперечисленное с нескрываемой радостью, были вполне подстать.
Уголок губ, выкрашенных чёрной помадой, взлетел вверх. Обнажившиеся зубы на таком фоне казались особенно белыми. Показав самой себе большой палец, Люмин резво развернулась и хотела двинуться в прихожую, но остановилась в полёте, когда её живот упёрся во что-то постороннее…
— Бйестяша — картаво пролепетала маленькая девочка, с неподдельным интересом оглядывая платье Люмин.
— Да, Мэй, блестяша. – девушка улыбнулась и потрепала малышку по лиловой макушке, на что та одарила её улыбкой в ответ.
— Тётя Йумин со мной поиграет? – эти слова были произнесены с такой искренней надеждой, что "тёте Йумин" было почти физически больно отказываться. Но планы есть планы.
— Мэй! Ты опять пристаешь к Люмин?
Из-за косяка двери, державшегося на честном слове и саморезе 90-х годов, вывалился темно-сиреневый высокий хвост, заколотый золотистой резинкой. Затем показались голова и туловище. Уставший и явно недовольный взгляд сфокусировался на девочке, забегавшей серебряными глазами по стенам комнаты.
— Да всё в порядке, она не мешает, – поспешила Люмин оправдать Мэй перед её матерью. – А ты чего по всей квартире лебезишь?
— Мы не можем найти её полосатую водолазку, – сконфуженно пожала плечами Мона. – Мэй, ты нашла?
Малышка отрицательно помотала головой. Старшая брюнетка вымученно простонала, махнула рукой, чтобы дочь следовала за ней. Все трое вышли в своеобразную гостиную – комнату более крупного размера, посередине которой стоял диван, а по периметру стен натыканы различные шкафы, в одном из которых и зарылась Мона. Сзади неё крутилась Мэй, старательно делая вид, что принимает активное участие в поисках одежды.
Перекувырнувшись через невысокий подлокотник, Люмин ради мнимого приличия расправила помятую юбку и откинулась на гору думок, сваленных в углу дивана. Занесла над лицом мобильник, проверила время. До выхода остаётся 30 минут, а она уже в полной готовности, как всегда.
Блондинистая голова развернулась на Мону, которая успела перекочевать из шкафа к ящику комода.
— Мон? – девушка поворачивается на зов, но в процессе ударяется головой о незакрытую дверцу шкафа, издавая болезненное шипение. – А ты что сегодня будешь делать?
— Сегодня… – Мона гордо улыбается и ставит руки на пояс. – Мамочка будет релаксировать.
— Реваксировать. – с той же интонацией повторяет Мэй, пробуя на вкус незнакомое слово.
— Тебе только передник с сеткой для волос напялить, и можешь идти к Малахову на "пусть говорят", – смеётся Люмин, затем заливается хохотом ещё сильнее, когда Мона закатывает глаза.
— А тебе лишь бы по тусовкам шляться и алкоголь распивать, будто малолетка, – девушка минует ливан, попутно успевая прописать подруге материнскую затрещину, пока та стирает воображаемые слёзы с накрашенных глаз.
— То есть ты
абсолютно точно не хочешь пойти со мной на вечеринку? – в сотый раз переспрашивает Люмин, хотя заранее знает ответ на этот вопрос. Но всё же не оставляет попыток найти себе на этот вечер достойную компанию.
— Спасибо, второй ребёнок мне пока не нужен, –бормочет Мона, перекидывая ворох ненужной одежды в руки Мэй, которая чуть не валится с ног от такого веса.
— Насчёт этого может не волноваться, – ухмыляется Люмин. – Скарамуччи там не будет.
Блондинка уворачивается от тёмно-синего кардигана, который бросила в неё Мона за данную шутку с огромной долей правды.
— А у вас двери закрывать не принято?
Как по заказу, в прихожей, расположенной сбоку от дивана, нарисовался парень. Он не стал снимать уличную одежду, а лишь бросил взгляд на двух дам в центре комнаты, терпеливо чего-то ожидая.
— Это общага, а не квартира, гений, – лениво бросила Люмин, даже не подняв взгляда из мобильника.
Скарамучча, с молодости обладающий душой занудного старика, осуждающе покачал головой.
Мэй с учтивой осторожностью скинула кучу своих футболок на пол, отряхнула руки, затем абсолютно беспечно развернулась, шустрым бе́гом пересекла половину комнаты и с разбегу врезалась в объятия вошедшему гостю, застав его врасплох. Но он среагировал быстро, приобняв свою девчонку в ответ.
— Осторожно! – кричит вылезшая из шкафа Мона. – Она…
— Ай-й!
— …кусается.
Скарамучча болезненно зашипел и встряхнул руку, пока на него сверху вниз заинтересованно пялились пара серебряных, как у Моны, девичьих глаз.
— Милая, позволь спросить: какого дьявола ты творишь?...
— Это моё фирменное приветствие! – гордо заявила Мэй.
— Ага. Нас уже поприветствовали, – оповестила Люмин, и они с Моной продемонстрировали собственные запястья, на которых красовались бардовые вмятины от детских зубов.
— Мэй, – Скарамучча снисходительно опустился на корточки. – Ты не думаешь, что лучше сделать приветствие, от которого никому не будет больно?
Малышка насупила носик и почесала подбородок, всерьёз задумываясь над отцовской рекомендацией. После некоторых размышлений, в ходе которых она учла свои предыдущие ошибки и сделала выводы, девочка предложила новую, усовершенствованную идею:
— А если кулачком в живот бить, это считается больно?
— …. Весьма.
— Ну хорошо. Тогда можно вот так?
Мэй взяла в руки ладони Скарамуччи, немного покрутила их, в конце концов выставила по направлению к себе, и оставила своими маленькими ладошками звонкий хлопок.
— Вот так можно. — улыбается Скарамучча, потрёпывая дочку по ярко-лиловым волосам, чью мягкость и пушистость она точно унаследовала от него.
— Знач так. — из закутка появляется Мона, так и не нашедшая верхнюю одежду малышки. — Я сделала всё, что могла. Иди одевай её, а то я устала уже.
— Мама устала уже, — разъясняет девочка, кивая на Мону.
— А что случилось-то? — недоумевает Скарамучча, смотрит вниз, на Мэй. Мэй смотрит на него в ответ, коротко пожимая плечами, мол, я тут не причём, мать сама заводится. — Она же нормально одевалась?
— Я. Не. Могу. Найти. Чёртову. Кофту. — выругалась Мона по слогам, изрядно поцарапав обвику спинки дивана. К концу недели у неё обычно потихоньку сдают нервы..
Скарамучча понимающе кивает, берёт юную леди Райден за руку и прошагивает немного дальше в комнату, задумчиво осматриваясь по сторонам. Тут же он останавливается с запрокинутой головой и круглыми глазами, на ощупь тыкая Мону в плечо.
— Чего? — девушка разворачивает зрение по тому же направлению, и тут же офигевает. — Какого х…
На красиво побеленном потолке покоилась люстра в дендро дизайне. Её пыльные плафоны были выточены в форме листиков, а от крепления отходили несколько железных веток. На одной из таких веток висела хлопковая полосатая тряпица детского размера. В точности такая, какую искала Мона. Люмин откинулась подальше на спинку, посмотрела туда, куда смотрели Скарамучча с Моной, и тут же покатилась со смеху.
— Мэй?! — Мона оборачивается к девочке, которая тут же невинно захлопала ресничками.
— Ого-о-о... Интересно, как она туда попала? — малышка изо всех своих актёрских способностей постаралась изобразить задумчивое лицо, но, очевидно, маму её талант совсем не впечатлил.
— И что это за новости? — нетерпеливо спрашивает она, упирая руки в пояс.
— Кофта – бе. Она колется, вот здесь — Мэй изобразила гримасу отвращения и указала пальчиком на шейный позвонок.
— Как ты вообще её туда закинула?.. И почему ты нам не сказала, что тебе в ней неудобно? — максимально деликатно для своего тона спросил Скарамучча. — Мы бы могли просто дать тебе другую.
На это девочка лишь пожимает крохотными плечиками. Мона бьёт себя по лицу, успокаивает нервы глубоким выдохом и подзывает дочку за собой жестом, оставляя Скарамуччу дожидаться их в гостиной.
— Ты опять на тусовки свои? — от нечего делать он заговаривает с Люмин, которая на данный момент рассматривала на фронталке свои несуществующие прыщи.
— Не завидуй. — отзывается она, нажимая на белый кружок, тем самым запечатляя свой сегодняшний бойкий макияж.
"Больно надо…" – ворчит он, беззлобно закатывая глаза, и пропадает из поля зрения своей собеседницы.
Внимание Люмин привлекает всплывшее уведомление, в котором она моментально распознала сообщение из телеграмма.
Розария:
Опять хочу нажраться.
Вот тебе и пуля в голову после хорошего настроения. Белый маникюр крепче сжимается вокруг корпуса айфона, а зубы стискиваются до ноющей боли. Шумно вздохнув, Люмин развернула чат и быстро настрочила ответ.
Люмин:
Не принимай поспешных решений.
Подумай о чем-нибудь хорошем
Как будто эта мрачная женщина, застрявшая в субкультуре готов в свой тридцатник, вообще умеет думать о хорошем. По правде говоря, Люмин уже порядком надоело вытаскивать её из зыбучих песков алкогольной зависимости. И всё же, не может же она позволить человеку сгубить себя прямо у неё на глазах…
Ладно, не важно. Похер на всё и всех, через десять минут выход на вечеринку. От скуки ожидания Люмин повернула экран так, чтобы он отражал спину Скарамуччи. После тщательного рассматривания его верхней одежды она тихо хмыкнула. Кажется, будто его пиджак приобрёл более тусклый и серый оттенок, чем имел всего неделю назад. Либо парень его просто постирал, либо бросить приём антидепрессантов посередине курса – действительно не очень хорошая идея.
— Ты чего на меня пялишься?
Люмин, пойманная с поличным, вздрагивает и крепче хватает телефон. Этот сучёнок за всё время даже не повернул головы в её сторону, и всё равно каким-то чудом заметил на себе внимательный взгляд. У него что, глаза на затылке?
— У тебя пятно на спине. – быстро и спокойно отвечает Люмин, зажигая экран с открытой на нём книгой.
Скарамучча и правда озадачился. До такой степени, что снял пиджак и повернул спиной к себе, внимательно разыскивая там то, о чём говорила Люмин. После осознания того, что никакими пятнами там и не пахнет, он опустил тряпицу вниз, обнажая свою недовольную физиономию. Блондинка с трудом подавила смех.
— Тебе бы к окулисту сходить, – язвительным тоном пробурчал он, надел пиджак и отвернулся обратно, а Люмин лишь тихо фыркнула. Вне поля зрения своей дочери, он, как и в юности, настоящий грубиян.
Люмин гасит экран, снова всматривается в бездонную черноту, на поверхности которой отражаются её не менее бездонные, к тому же уставшие глаза. Где-то на заднем плане наконец появляются Мона с Мэй. На теле довольной малышки красовался уже другой бадлон – тёмно-синего цвета с россыпью звёзд по всему фасону. Видимо, своеобразное напоминание о маме на эту неделю.
— Не забудь что-нибудь с ней почитать. – тараторит Мона, муторно прокручивая в голове список родительских обязанностей. – И напоминать ей про еду! Потому что она сама может забыть. И ещё…
— Так, женщина, – раздражённо перебивает её Скарамучча. – Не учи меня тому, что я и так давно знаю.
— Нихрена ты не знаешь. – оспаривает Мона, мотая хвостами в разные стороны.
— Интересные, однако, заявления. Я сижу с ней столько же, сколько и ты!
— В прошлый раз ты забыл одеть на неё шарф.
— Ветра не было, так что не надо тут.
— Дело не в…
— Народ, – прерывает их жаркие споры Люмин, скромно напоминая о своём существовании в этой крохотной комнате. – Я конечно всё понимаю, у вас тут важнейшей степени родительские переговоры… Но мне выходить надо, не могли бы вы рассосаться из коридора?
— Мы щас уходим, – оповещает Скарамучча, застёгивая сиреневую курточку Мэй, пока та услужливо задирает подбородок вверх.
— Пока мама и тётя Люмин! – машет она маленькой ручкой, задорно и солнечно улыбаясь.
— Пока, зайка! – Люмин болтает пальцами, а Мона посылает своей крохе воздушный поцелуй.
Как только входная дверь захлопывается, Люмин со скрипом двери старого сарая приподнимается в позу сидя, потягивается к потолку с нечеловеческим кряхтением и отряхивает помятую юбку, на которой за время её отдыха успел образоваться миллиард новых сладок.
— А теперь проваливай отсюда, – Мона с милой улыбкой похлопывает подругу по макушке, на что та недвусмысленно рычит – только что сука уложила! — А то ещё заражусь от тебя нечистой малолетской энергией, и сама кутить захочу.
На этом Мона планировала развернуться и отчалить на кухню, делать заготовки огуречных кружочков к предстоящим спа процедурам.
— Стой! – но её отвлекла подруга, активно нарывающая что-то в своей галерее.
— Чего тебе ещё? – нудит Мона, мельком подсматривая в её телефон.
— Короче. Помнишь, неделю назад Скарамучча вскользь упоминал про некую свою спутницу?
— Пф, делать мне больше нечего, как подобное запоминать, – показательно фыркает Мона, но глаза выдают её заинтересованность прослушать сплетню до конца.
— Ага-ага. Ну так вот, – ухоженная рука тыкает по дисплею, после чего демонстрирует подруге несколько скриншотов. – Я спецом прошерстила парочку вариантов возможных профилей, и мои подозрения оказались абсолютно верны: в мире не существует никого по имени Эмилия Браун. По крайней мере из тех, с кем в настоящем моменте мог бы встречаться Скарамучча.
Что-то изменяется в лице Моны в этот момент – кажется, её брови и уголки губ изгибает злобная усмешка.
— Ну, само собой, – уверенно кивает она, скрестив руки на груди. – Ведь ему не даст ни одна нормальная девушка.
Люмин наглядно приподнимает брови, и далее брюнетка ловит на себе настолько предвзятый и снисходительный взгляд подруги, что тут же захотелось стереть её лицо ластиком. Мона закатывает глаза на 180 градусов и качает головой.
— Тц.
Это не считается. – уверяет она, понимая, к чему клонит Люмин. – Ему просто крупно повезло.
— Так что он, полагаю, на данный момент не занят. У тебя есть шанс, – блондинка недвусмысленно подмигивает, на что Мона закатывает глаза ещё сильнее.
— Безумно полезная и важная информация для меня, спасибо! – с явным сарказмом отвечает девушка, подхватывая себе на плечо темно-сиреневый махровый халат.
Люмин только насмешливо пожимает плечами. Что ж, на сегодня её задача свахи выполнена. Нехотя поднимаясь с дивана, она идёт в прихожую и подхватывает с вешалки куртку. По полости её рта уже разливается фантомная горечь любимого вина.
***
Лучи закатного солнца изо всех сил пытаются разгонать тучу свинцовой апатии, нависшую над светлой головушкой Люмин, но с поставленной задачей они справляются откровенно плохо.
Пока блондинка отходила от общежития, успела тысячу раз пожалеть о своём решении потусить. С каждым шагом её всё больше накрывало водной липкой безысходности. Мозг ухватывался за каждую негативную и страшную мысль, раздувая её, как жвачный пузырь, до космических размеров. Люмин уже подумывала о том , чтобы развернуться и
утопиться в канаве вернуться домой.
Но во-первых, испортить заслуженный день отдыха матери-одиночке было бы откровенно свинским поступком. А во-вторых, если Люмин со всем этим ворохом самокопаний закроется в четырёх стенах душной комнаты, ей станет только хуже (проверенная схема). Так что да, делать нечего. Шаг, ещё один…
Ёбаные дожди. Поналивают тут своих капель, и куда ни ступи, везде сыро. Мало того, что теперь по всей улице стоит пыльная вонь, так ещё и грязевые лужи размером с Тихий океан на каждом шагу встречаются. И если Люмин попытается пересечь их вброд, доставать её будут уже МЧС по частям.
Она останавливается. Перед глазами развилка и выбор – окончательно засрать последнюю нормальную пару лакированных туфель, или проскочить через тёмную, не вызывающую доверия подворотню с неработающими фонарями, которая к тому же обеспечит короткий путь?
Что ж, выбор очевиден.
Выбрасывая себе под нос отборные маты, Люмин освещала себе путь-дорожку слабым телефонным фонариком, вертела им во все стороны, внимательно осматриваясь. Благодаря, мм… одному инциденту из далёкой молодости, густая темнота закаулков вызывает у неё панический страх. Но ей ли не привыкать к постоянному стрессу? Так что, как бы громко ни орали ей внутренние голоса о том, что надо валить, да поскорее, она продолжает рассекать носом переоулочную темноту, безудержно двигаясь вперёд.
Внезапно свет ударяется обо что-то слишком чёрное. Оно не похоже на одну из многочисленных коробок, которые сюда выбросил со склада какой-то близлежащий магазинчик. Медленно поднимая телефон чуть выше, она обнаруживает сначала два гигантских плеча, потом воротник чернющего шерстяного свитера, а затем и мерзкую рожу двухметрового кобеля, который уже пялился на её видимую грудь, как голодная гиена смотрит на кусок мяса. Люмин, тем временем, сохраняя спокойное выражение лица, продолжает слепить гада фонарём.
— Далеко направилась, красавица? – с мерзейшей умхылкой спрашивает он, явно не собираясь освобождать девице путь.
Люмин игнорирует риторический вопрос. Желая обойти наглеца, она светит по левую сторону от него. И досадно сжимает губы, когда фонарь озаряет вторую прыщавую физиономию.
— Ало-о! — потная рука пролетает перед лицом блондинки, и та еле успевает отпрыгнуть на полметра. — Мы с кем разговариваем? Игнорировать людей, знаешь ли, невежливо.
— Пропустите меня. — холодным тоном просит она. Не хмурится, не пугается, не бросается в драку. Держится хладнокровно, словно бесчувственный робот.
— Ну вот ещё. Такую грубую дамочку так просто пропустить, — подаёт прокуренный голос третий из ларца.
— Ты знала, что в таких симпатичных платьишках… — Люмин с внушительным хлопком отбивает от подола юбки мужские пальцы. — …не следует ходить по тёмным подворотням?
— Повторяю ещё раз: дайте. мне. пройти. — она заглядывает прямо в карие глаза одного из шкафов, показывая свой бойкий настрой и невиданную храбрость.
— Йо, парни. Вам не кажется, что эту дорогушу нужно обучить, как ей следует общаться с мужчинами? — ехидно цедит левый, растирая пот между мозолистых ладоней.
— Действительно, надо бы…
Двое начинают стремительно двигаться на Люмин, сжимая мозолистые кулаки. Она окидывает радиус ближайших трёх метров внимательным взглядом. Глаза ещё не успели привыкнуть к темноте, но и без того понятно, что подворотня крайне узкая. Путь назад слишком тернист и неровен для тактического отступления, так что придётся на пролом. Девушка делает внушительный шаг назад, принимает оборонительную стойку, готовясь вырубить двух придурков об их же собственные лбы.
— Эй, девчуля, стой смирно.
Прямо над её ухом звучит до жути спокойный мужской голос. Не успевает она повернуть головы в её сторону, как воздух наполняется хрустом костей, а после сдавленным хрипом одного из бугаев. Двое почти замертво валятся на землю, корчась от невыносимой боли. Блондинка судорожно мотает фонариком, пытаясь понять, что происходит. Но успевает заметить лишь двоих полутрупов, пятна крови вокруг них, тускло-бордовый элемент одежды и мелькающий туда-сюда огонёк чужих волос.
Мужик вдалеке начал судорожно пятиться назад, но упёрся в кирпичный выступ, нервно сглотнув. Золотые глаза постепенно привыкали к темноте всё больше. Люмин увидела, как некто с крупной фигурой моментально накинулся на беженца, ударил его в бок и повалил на землю к сородичам, после чего сгрёб всех троих ногой в сторону.
Девушка посветила фонариком чуть выше себя. Свет отразился капельным бликом в синих глазах, что были наполнены адреналином и жаждой крови. Мужская рука несколько раз похлопала справа от себя, затем что-то щёлкнуло. Подворотню осветил небольшого размера фигурный фонарь, от которого поморщилась Люмин.
Теперь она могла видеть своего спасителя во всей красе. Бордовая однотонная рубашка, на которой всё же проступали злостно-багровые пятна крови. Серебристые штаны, каким-то чудом оставшиеся нетронутыми и чистыми. Синие глаза за те пять секунд, что Люмин от них отвлеклась, приобрели здоровую и адекватную небесную лазурь. Тыквенно-рыжие мытые волосы, беспорядочно разметавшиеся по всей макушке и не имеющие какой-то определённой формы. Скромная улыбка, по всей видимости адресованная единственному не поколоченному адресату в этой подворотне. Люмин заинтересованно приподняла брови.
— Ты чего это забыла в таком мутном месте, м? — как-то слишком по-отцовски произносит он, с высоты своих метра восьмидесяти глядя в глаза Люмин.
— Тебя ебать не должно. — по привычке грубо отвечает она, но затем мотает головой и, как бы извиняясь – всё-таки он ради неё ввязался в драку – переходит на более вежливый тон. — На людной улицы большие лужи с грязью, не хочу засрать себе всю обувь.
— И поэтому ты решила срезать через тёмную подворотню? — всё так же укоризненно спрашивает он, скрещивая руки на груди. У Люмин начинают чесаться кулаки. — Знаешь, что эти трое придурков могли с тобой сделать?
— А знаешь, что с ними могла сделать я?
Парню не мешало бы напомнить ей о том, что нужно иногда быть вежливой девочкой и говорить «спасибо», но кажется, гордость в этом вопросе его совсем не волновала. Он лишь снисходительно обнажает клыки и наклоняет голову вбок.
— И что же ты могла с ними сделать? — его интонация похожа на ту, которой разговаривают с маленькими девочками, утверждающими, что они могут весь мир покрутить на своём левом мизинце.
— Отпиздить так, что они бы харкались кровью и кусками собственных лёгких.
Нет, Люмин не врёт. При необходимости она могла бы заставить хулиганов делать всё вышеперечисленное, и вдобавок нанести им пару тяжёлых переломов. Но так как в проблемах с законом она особо не нуждалась, парни бы отделалась простой парой синяков и кровью из носа. Может, ещё изо лба.
— Хочешь сказать, что ты бы с ними и правда подралась? — он еле сдерживает короткие смешки. Его нещипанные рыжие брови, чуть прикрытые такой же рыжей чёлкой, ходят из стороны в сторону, что только больше злит блондинку.
— Да. — коротко и злостно отвечает она.
— Не обижайся, девчуля, но ты не похожа на ту, кто действительно разбивает мужчинам ли́ца.
Его пальцы перестукивают ровный ритм по собственному предплечью, пока он сам без каких-либо пошлостей обходит взглядом блестящее платье Люмин, намекая на её нескрываемую женственность.
— Это намёк? Хочешь подраться со мной? — ей становится труднее держаться хладнокровно, и она уже сжимает кулаки, угрожающе сверля взглядом высокого зазнайку перед собой.
— Прости, я не бью красивых девочек в платьях, — он разводит острыми плечами в разные стороны, ухмыляясь ещё шире.
— Зато я бью зазнающихся смазливых засранцев.
В следующее мгновение двухметровое тело болезненно сгибается пополам, как сломанный подъёмный кран. Улыбка тут же сползает с лица рыжика, пока то искажается в болевой агонии. Кулак Люмин, глубоко впечатанный в его живот, прокручивается на 180 градусов. Мужчина, не разгибаясь, упирается в стенку, пока девушка равнодушно огибает его и выходит на светлую дорогу, оставляя рыжего корчиться позади.
— Счастливо оставаться, спаситель.
Она ещё могла слышать его хрипы, но ей действительно было всё равно. Блондинка продолжала идти вперёд, и её незамаранные грязью туфли точно могли проделать в асфальте дыру. Ярость настолько густо заполонила вены, что Люмин хотелось разорвать кого-нибудь на составляющие. С другой стороны — спасибо за это рыжему прохвосту и компании обмудков — апатия испарилась в небытие, и недавний прилив адреналина позволил Люмин вновь почувствовать себя живой и настоящей.
Она изогнула губы в лёгкой улыбке, сжала кулак и ещё раз посмотрела на него, испытывая гордость за свой поступок. Какая молодец — усмирила хвастуна, который её недооценивал. За это можно себя и побаловать. Сегодня вместо одного бокала алкоголя она выпьет целых два.
***
— И за-пе-ка-ем в ду-хов-ке до по-яв-ле-ния ру-мя-ной ко-роч-ки.
Дочитав предложение до конца, Мэй засияла довольной за саму себя улыбкой, будто только что сама приготовила банановый кекс по приведённому выше методу. Скарамучча лишь рассудительно покачал головой, раздумывая, почему же его дочь изъявила желание учиться читать на книге рецептов. Хотя... Он уже давно выработал у себя в голове правило: "не задумывайся, почему Мэй поступает именно тем, а не иным образом. Ибо всё равно никогда этого не поймёшь".
— Пап?
— Да?
— А мне обязательно читать по слогам?
— Ну… А ты можешь не по слогам?
— Конечно! – возражает Мэй и начинает бегло тараторить. – Смешать масло и сахар, добавить два яйца, перемешать до однородной массы, медленно соединить желтки и...
— Так, стоп, стоп! – замахал руками Скарамучча.
Сказать, что он был удивлён – ничего не сказать. Только недавно он учил с этим маленьким полиглотом буквы алфавита, а сейчас она уже приноровилась читать целыми предложениями, да ещё и с такой потрясающей для своего возраста скоростью!
— Как ты... – он хотел выразить своё удивление вслух, но судя по глазам Мэй, устремлённых прямо на него, она ожидает совсем других слов. – Какая ты у меня молодец, солнышко.
Скарамучча потрепал свою дочь по голове, на что та засмеялась и гордо улыбнулась. Как раз в этот момент в коридоре послышался шум. Дверь распахнулась, и в неё вошёл второй обитатель данной квартиры. Мэй подпрыгнула с коленей отца и побежала навстречу гостю.
— Здравствуйте, дядя Чайлд.
Она радостно выставила ладошки вперёд. Мужчина сначала не совсем понял, что от него требуется в данной ситуации, но затем до него дошло. Он показал одну из своих ладоней, перепачканную в грязи и крови, одними губами сообщив "руки помыть надо". Мэй, которой такую картину видеть далеко не впервой, поэтому она отошла в сторону, дав разувшемуся Чайлду пройти до ванной.
— Ты опять ввязался в какую-то авантюру? – претвзятым тоном интересуется Скарамучча, наблюдая за соседом, отряхивающим руки от воды.
— Ты не поверишь... – отвечает рыжий, мечтально закатив глаза. – Я влюбился.
— У-у... – комментирует Мэй, усаживаясь обратно на Скарамуччу.
— Ну и кто же эта бедная невезучая девушка, которой посчастливилось украсть сердце такого болвана, как ты?
— Короче, история. Стою я сейчас, зависаю в подворотне, пересчитываю всякие там коробки, как велел Панталоне. – парень с ювелирной осторожностью избавляется от перепачканной рубашки, оставляя на своём теле лишь белую футболку, что чудом сохранила свою чистоту. – И тут слышу – разборки происходят. Какие-то пи... Кхм, пижоны – исправляется Чайлд, вспомнив о присутствии в комнате маленького ребёнка. – Зажали в узком проходе низкорослую дамочку. А эта дамочка на них такие маты складывает, что аж у меня коленки затряслись...
Верхняя одежда улетает в стиральную машинку. Парень захлопывает барабан, после чего возвращается в основную комнату и усаживается на диван, противоположно Скарамучче с Мэй.
— Ну а я кто такой, чтобы не помочь хрупкой девушке, попавшей в беду? Я подошёл, раскидал их всех по разным сторонам. Ну, думаю, сейчас эта миниатюрная готка благодарить меня бросится... А она, – не поверишь! – нагрубила, что сама могла с ними справиться, и как зарядит своим кулачком мне в живот, что я аж пополам согнулся!
— У-у...
— Я уже её люблю, – по-глупому ухмыляется Скарамучча, на что Чайлд закатывает глаза и потирает живот, в котором до сих пор колышатся остатки колючей боли.
— Вот и я говорю – женщина-огонь, такую упускать нельзя! – по его лицо расползается поистине влюблённая ухмылка. С виду и не скажешь, что человек с психопатическими наклонностями.
— Дяде Чайлду нравятся девушки, которые его избивают? – поднеся пальчик к подбородку, непонимающе поинтересовалась Мэй.
— Не обращай внимания, милая, он просто долбанутый, – радостно сообщает Скарамучча.
— Долбанутый... – повторяет девочка.
А вышеупомянутому, кажется, всё равно на обсуждения самого себя прямо перед носом. Его голова всецело занята воспроизведением портрета ангельской дамы. Её пухлых, выкрашенных в чёрный, прекрасных губ, её гладких рук, сжатых в твёрдые кулаки, и её нежного, мелодичного голоска, который воспроизводил в адрес Чайлда самые грубые выражения, которые он когда-либо слышал от девушки.
— И ты спросил её номер?
— Нет, но...
— А имя?
— Да не мог я ничего спросить, она ушла сразу же! – поясняет рыжий. А ведь действительно, даже имени спросить не успел...
— Ты ёбнутый? – Скарамучча крутит пальцем у виска. – Как ты собираешься её теперь найти?
— Ёбнутый...
Скарамучча перехватил дыхание, коснувшись рукой проклятых губ, когда понял, что только что сказала. А детский голосок, тем временем ,во всю смаковал новое слово.
— Мэй! Такое нельзя говорить!!
— Нельзя говорить "ёбнутый"? Ой... – малышка виновато повторила жест отца, прикрыв губы рукой. Чайлд покатился со смеха.
— Теперь твоя мать оторвёт мне голову... – шепчет Скарамучча. – А ты чего ржёшь, Ромео хренов?
В лохматую голову Чайлда прилетела детская книжка. Что ж, ему не привыкать. Он хотел запустить тяжёлый квадратный предмет обратно, и запустил бы, но побоялся случайно попасть в Мэй. Пока Скарамучча переговаривался с соседом о любовных делах, перебирая в руках мягкие волосы своей дочки, та сидела и раздумывала, в какой ситуации можно будет использовать интересное новое слово, которое она только что узнала.
***
Смакуя горький вкус своего жалкого существования… ой, в смысле лучшего вина в этом городе, Люмин страдальчески вздыхает. Яркие огни ослепляют зрение, даруя девушке сказочную привилегию – теперь, из-за цветных пятен в глазах, ей не приходится видеть ужасные движения, которые посередине зала вытанцовывает местный завсегдатай. Дилюк когда-нибудь напоминал ему, что в танцах он не особо хорош?
— Да, я тоже считаю это жалким, – комментирует вышеназванный обладатель огненных волос, пододвигая под нос Люмин второй бокал креплёного. – Никакой у него пластичности.
— Так вон, иди и покажи, как надо, – усмехается Люмин, покорно принимая в руки заветный бокал. Затем разом отпивает оттуда половину содержимого, одаривая Рагнвиндра самым альфосамцовым взглядом, на который только была способна.
— Алкоголь – не решение всех твоих проблем. – только и говорит он, игнорируя шутливые выпады блондинки.
— Ой, катись ты куда подальше, а, – машет она рукой, пригубляя ещё, почти даже не морщась.
— О-кей, – машет он руками и отходит, принимаясь за выполнение следующего заказа.
На самом деле, Дилюк Рагнвиндр – один из тех немногих из круга общения Люмин, кого она могла бы отнести к категории "близкие знакомые". Он холоден, но умён и расчётлив. Кажется пофигистичным и мрачным, но на самом деле обладает большим сердцем и добродушием, если узнать его поближе. Ну чем не отцовская фигура, правда? Но, к сожалению, у Люмин несколько другой вкус на парней.
— Ваш за…
— Благодарю, любезнейший, – не успел Дилюк даже моргнуть, как перед стойкой промелькнул вспотевший Альберих, схватил положенный себе стакан и ушёл за чей-то столик, попутно прихлёбывая ядрёную жидкость.
— Чтоб ты подавился. – шёпотом добавляет бармен, облокачиваясь на столешницу.
— Наш танцор сегодня в приподнятом настроении, – подмечает Люмин.
— Ага, ещё бы. Осушил мне половину бочки, и ходит довольный. Павлин напыщенный… – продолжает ворчать Дилюк, хмуро поглядывая в сторону своего горе-братца.
— А где его дама? – в голове девушки вдруг промелькнуло дневное сообщение. Странно, но знакомого бледного лица, розовых волос и мрачной полуцерковной одежды здесь не видно.
— Какая из?
— Та, которая более менее постоянная.
— Всё ещё не достаточно конкретно.
— Тц. Розария.
— А-а, ты про эту… – Дилюк приподнял сто раз натёртый бокал на свет, высматривая на нём несуществующие пятна. – Она уже давно сюда не заходила.
— В смысле давно?
— Ну, для таких зависимых, как она, я считаю, неделя воздержания – довольно долгий срок.
Интересные, однако, фокусы. Если Розария написала, что хочет напиться, вероятность того, что она в таком случае поменяет свои планы, примерно равняется вероятности, что Мона перестанет верить в астрологию – твёрдый ноль. А уж вероятность того, что она вовсе завяжет с алкоголем…
— Странно… она мне только недавно писала, что хочет напиться.
— Что ж. Видимо, в кошкином хвосте отрывается. Ну или же действительно завязала.
Алые глаза пересеклись с золотистыми, Дилюк с Люмин одновременно прыснули смешком.
— Мда. Было бы смешно, если бы не было так грустно, – вздыхает Люмин, и, наконец, полностью освобождает бокал от тяжкого бремени ношения вина внутри своей полости.
Иногда ей так хочется, чтобы чужие проблемы были не её проблемами. Но, к сожалению, подобное – что-то из разряда фантастики. Вибрация телефона в кармане только лишний раз подтверждает эти мысли.
— Алло… – лениво отзывается Люмин, ожидая услышать от старшеклассницы Фишль какую-то очередную байку про симпатичного парня из параллели. Однако же… – Что?!
Дилюк не удивился такой картине. (Впрочем, не удивительно – даже камень у обочины может продемонстрировать большее количество эмоций, чем этот циничный юноша). Никого давно не поражает, что Люмин 24/7 занимается чужими делами. Все привыкли.
— Твою мать, нахуй… – по лицу девушки заметно, что новости ей сообщили не очень хорошие. – Жди, сейчас еду.
Блондинка небрежным стуком по экрану сбрасывает звонок, быстро закидывает мобильник на его законное место и поворачивается к бармену.
— Сорян, мои выходные всё. Держи.
И прежде, чем он сумел возобновить свою тираду "это за счёт заведения", Люмин швырнула перед его носом пачку мелочи, после чего незамедлительно скрылась в толпе, по направлению к выходу.
Быстро перебирая ногами по тёмной пустынной улице, она думала только об одном – лишь бы успеть, лишь бы не опоздать и в этот раз…
***
На плите шумно закипает электрический чайник. Стены вибрируют от звука колонок, которые извергают из динамиков рок 80-х. Тихонько подпевая строку «I'll never be Maria Magdalena», Мона, одетая в тёмный халат, несёт к столу миску с приготовленной вручную маской для лица. Ставит её на стол, туда же закидывает собственные вымытые ноги. Кладёт руки за голову, вдыхая увлажнённый специальным прибором воздух.
Всё-таки человечество ещё не придумало вещь более кайфовую, чем заниматься собой. Порой так сильно устаешь от каждодневной суеты, чужих ожиданий и упрёков. Или от маленьких детей, желающих познать мир путём разрушения всего, до чего дотянутся руки. Особенно плачевная ситуация, если эти дети ещё и твои.
Само собой, Мона всем сердцем любит свою любознательную малышку Мэй. Но порой хочется побыть не сильной и непоколебимой матерью, а обычной молодой девочкой. Такой, какая ты есть.
Оставалось только положить кружки́ нарезанного огурца на веки, и картина под названием «домашний спа-салон» авторства Моны Мегистус будет полностью завершена.
Когда сквозь компьютерные биты начал пробиваться агрессивный писк дверного звонка, Мона трижды прокляла всё живое и отбросила ложку с густой массой в сторону. Отборно проматерилась ещё раз, и пошла открывать чёртову дверь.
— Ну что вам…
Мона хотела начать с весьма нелестных наставлений о том, что не стоит заявляться к людям на ночь глядя без какого-либо приглашения. Но она моментально осеклась, когда увидела Беннета, Фишль и Эмбер, несущих на руках бессознательное тело высокой девушки. Мона сразу узнала в ней Розарию — сестру церкви, расположенной неподалёку.
— Что с ней?!
— Мы сами не знаем, — рассеянно пожала плечами Эмбер, бегая глазами по светлому коридору.
— Она была в баре, мимо которого проходили мы, — начала сбивчиво тараторить не менее напуганная Фишль. — Эмбер её замечает, кричит: «привет, Роза!» и машет рукой. Эта не обращает внимания, и мы сначала подумали, что она нас игнорирует. А она как начинает складываться, и без сознания почти валится на землю! Еле успели схватить.
— Наверное, это всё из-за меня… — грустно пролепетал белобрысый Беннет, немного подтянув на себя женские ноги, обёрнутые крупной стекой.
Сказать, что у Моны отвисла челюсть – ничего не сказать. Куча бранных слов вертелась у неё на языке, но дар речи под шумок уполз от девушки, и ей оставалось только шокированно хлопать глазами, пока отключённая Розария продолжала находиться в бессознательном состоянии.
— Так а какого хрена вы её сюда притащили?? – Мона искренне надеется, что хотя бы в её подъезд на всех парах мчится скорая.
— Мы просто хотели позвать Люмин! – поясняет Эмбер. – Она ведь знакома с Розарией, значит, знает, что надо делать!
Брюнетка прописывает себе громкий фейспалм. Ну конечно. Ожидать какой-то особой сообразительности от кучки безответственных подростков – не самая толковая идея. Она отталкивает в сторону Эмбер, подходит к полумёртвой Розарии и берёт её тощее запястье, прощупывая пульс. Затем идёт к зарядке за своим телефоном, попутно командуя:
— Быстро, звоните Люмин, – Что ж. Видимо, сегодня дню отдыха не бывать. – А я позвоню в скорую.
***
Бледно-рубиновые радужки ёрзали по белым стенам палаты. Ожирнённые тушью прямые ресницы рваными движениями сталкивались друг с другом. Под глазами были синяки и почерневшие дорожки слёз.
Мона не могла смотреть на это без жалости. Розария ещё относительно молодая особа – кажется, ей лет 27, или 28 – но на своём будущем она давно поставила крест, решив утопить сознание в реке алкоголя. В глубине души Мегистус очень рада, что она выбрала путь ЗОЖницы, и к спиртному притрагивается только по праздникам.
— Пиздец... – побледневшие сухие губы с большим нежеланием шевелятся, но позы в целом девушка не меняет. Просто лежит, словно труп, и смотрит в посыревший потолок.
— Тебе заняться что ли было нечем? – Мона, у которой имелся четырехлетний стаж опыта материнской интонации, строго смотрит на розововолосую непутёвую монахиню, так и не решаясь к ней прикоснуться.
Та её игнорирует. Даже глазом не ведёт в сторону малознакомой брюнетки, которая, между прочим, спасла ей жизнь. Но, вопрос скорее в том, было ли это милостью, или её личным проклятием.
— Где.. Люмин? – полушёпотом спрашивает Розария, вздымая немаленьких размеров грудь в тяжком вздохе. Белое одеяло на ней немного колышется.
Мона открывает рот чтобы сказать, что подруга подоспеет совсем скоро, но нужды в этом уже нет.
— Я здесь! – слышится звонкий вскрик, и в палату вбегает собственной персоной запыхавшаяся Люмин. – Мона, спасибо большое! – она приобнимает подругу, похлопывая ту по плечу. – От лица этой дурёхи приношу глубочайшие извинения за сорванный отдых. Можешь идти!
Мона вежливо кивает, обнимая Люмин в ответ, и, схватив с подоконника сумку, покидает помещение.
— Давай я в коридоре тебя подожду? – попутно спрашивает она. – Темно уже просто, одной стрёмно идти.
— Окей!
Люмин показывает очко большим и указательным пальцем, и Мона исчезает в недрах коридора, оставляя неквалифицированного психолога и его горе-клиента наедине.
— Ро-за. – недовольно начинает Люмин, чувствуя, как остатки позитива вытекают из неё, как из дырявого решета.
— М-м? – мычит дама, чуть более ободрительно, избегая пронзительного взгляда золотистых глаз.
— И что за хуйня? – нетерпеливо выдаёт Люмин, не скрывая своего гнева, который Розария покорно принимает на себя.
— Как всегда, – она механически жмёт плечами, затем морщится от боли в голове и по всему телу. – Служба заебала, знакомые заебали, да и жизнь заебала.
— И поэтому ты решила в очередной раз напиться вхламину? – Люмин укоризненно сщурила взгляд, не собираясь поощрять такое поведение.
— От тебя самой алкоголем несёт, – парирует Розария, принюхиваясь к её дыханию. Мда, выходит, жвачка не особо-то и помогла.
— Я единственный раз за сто лет решила расслабиться глотком вина. – строгим тоном оправдывается Люмин. – А ты третий раз за год наебениваешься до отключки.
— Не до отключки, – оправдывается дама, словно маленькая девочка. – Просто хотела пропустить бокальчик для облегчения.
— Облегчилась? – съязвила Люмин, подоткнув ей уголок одеяла, чтобы не продуло плечо.
Одинокая лампочка в центре палаты часто замерцала, из окна в помещение забежал крохотный порыв ветра, всколыхнув отросшие блондинистые прядки. Розария медленно переводит взгляд на окно, потом снова на Люмин.
— Честно, если бы я сейчас умерла, никто бы ничего не потерял.
Люмин тяжко вздохнула, даже не стараясь делать вид, что слышит это в сотый раз. Но каждый раз как первый – всё равно больно.
Жалко и больно смотреть на некогда свежую молодую девицу, что раньше занималась борьбой и прогуливала уроки в воскресной школе на крышах гаражей. Ухмылялась уголком рта, кидала заинтересованный взгляд на прохожих, избивала гопников в подворотнях.
Так и было, пока она не нашла успокоение душевных мук в бутылке вина. Сначала одна бутылка, потом две, потом три, и вот, уже Розария не продерживалась и одного дня без пьянок.
Она могла бы этого не делать. Могла бы стать хорошим работником, продвигаться по карьерной лестнице, выйти замуж и родить троих детей, открыть свой бизнес и зарабатывать миллионы, уехать за город и открыть собственную ферму – да что угодно, кроме бренного пути одинокой алкашки.
"Не налегай на алкоголь, Люмин. Ты умная девушка, ты не хочешь стать такой же, как... они." – твердил ей Рагнвиндр пару дней назад, когда после всего-навсего трёх бокалов девушка на пару часов уснула прямо за барной стойкой.
Сейчас, смотря на это бледное, исхудавшее тело, на эти стеклянные и пояти безжизненные глаза, обветренные губы, пятнистое лицо, Люмин с ужасом осознаёт одну вещь: Дилюк прав. Если она не остановится прямо сейчас, то рискует стать такой же.
— Ты не умрёшь, Роза. Ты просто будешь медленно, тягостно и мучительно разваливаться по частям. Неужели ты этого ещё не поняла? – более тихим голосом доносит Люмин, у которой моментально пропало какое-либо желание разговаривать. – Самой-то не надоело?
Розария молчит. Люмин и сама прекрасно знает, что да, надоело. Им обоим это надоело. Надоело из раза в раз сидеть в этой душной палате, вести идентичные беседы абсолютно ни о чём. Розария понимает и то, что предстаёт перед Люмин в абсолютно жалком виде. Но это Люмин – перед ней, как известно, можно всё. Она не осудит.
— Нечего здесь обсуждать. – наконец, выдаёт она, закрывая тему их разговора. – Ступай, не трать время на живого мертвеца.
Люмин опустила голову. Ей хотелось обматерить Розарию с ног до головы, зареветь во весь голос и пустить себе пулю в лоб одновременно. "Не трать время на живого мертвеца" – говорит ей сам же мертвец, сама же жертва. А она, дура, всё равно помогает. Будь проклята её безграничная эмпатия, работающая на всех, кроме её самой.
С трудом перебирая ногами, Люмин добирается до сидящей на скамейках Моны, минует девушку, чувствуя на своей спине её взгляд, наполненый сожалением. Брюнетка встаёт, направляется туда же, куда её подруга – к выходу из этого неприятного помещения, сдавливающего горло сияюще-белым цветом шершавых стен.
— Я не хочу перекладывать на тебя ответственность, которую сама же взяла...
— Я знаю.
— ...Но я так сильно от всего этого устала.
Девочки знакомы уже давно, со школы, и они взаимно являются друг другу самыми близкими людьми. Никто не понимает Мону лучше, чем Люмин, и никто не поддерживает Люмин лучше, чем это делает Мона. Брюнетка положила руку на ссутуленное плечо подруги, немного его погладив.
— Ты проделываешь большую работу, и очень сильно им всем помогаешь, – с улыбкой сообщает Мона то, что Люмин не слышала ещё ни от одного человека, которому оказала услугу.
У неё нет сил говорить. Все силы отнимает осознание того, что завтра ей надо идти в универ и помогать Эмбер с дополнительными работами. Ещё и на послезавтра она на волонтёрство записалась... Ладно уж, отоспится как-нибудь, наберётся сил, и продолжит тянуть на себе тяжкое бремя палочки-выручалочки. В конце концов, это её своеобразный личный
траур.
— Пожалуйста, – только и отвечает Люмин, не поворачивая головы. – Постарайся воспитать Мэй так, чтобы она никогда в своей жизни никому не помогала.
— Постараюсь, – по-доброму усмехается Мона, присаживаясь на остановку. Но она тут же встаёт обратно, потому что уже подоспевает их автобус.
Мона сидит прямо, думая о какой-то своей суете. Люмин лежит у неё на плече, тихонько посапывая в мягкую ткань темно-сиреневой кофты. А в глаза её мелькают брызги едва заметной крови, рыжие огоньки, плески синей воды, и чья-то солнечная, до боли заразительная улыбка...
