***
Кацуки напрягало обучение в академии. Хоть и формат и отличался от классического, все эти групповые занятия невероятно тяготили его. Раздражала какофония звуков в коридорах, веселые разговоры, преподаватели, которые мучили невыносимыми требованиями. И ансамбль, висевший над головой Дамокловым мечом добавлял лишь злости. Но он обязан был закончить обучение, поэтому приходилось мириться с невыносимыми условиями, в которые он попал. Бесцельно бродя по одному из корпусов, парень отстукивал пальцами по бедру какой-то ритм. На секунду рука замерла, и Бакуго поджал запястье, которое словно прострелило током. Отойдя к окну, он распахнул форточку и вдохнул свежий весенний воздух, пытаясь расслабиться. Только он собрался достать телефон и наушники, чтобы отвлечься от острой боли, из дальнего класса послышались звуки фортепиано. Произведение, которое он узнал с первого аккорда. Бетховен, Соната №8, Патетическая. Часть первая, Grave. Провокационное, слишком чувственное произведение для своего времени, которое запрещали к исполнению в консерваториях Вены. Партитура, что разделила общество на два лагеря, которое далось самому композитору огромной болью и трудом, ведь именно в это время он уже начал терять слух, нет, он уже плохо слышал какое-то время. Но вслушиваясь в гармонику, в это было трудно поверить, ведь все было идеально выверено, каждый интервал, каждый аккорд, никакой диспропорции в ритме. И эта музыка, что лилась из одного класса, отличалась от всего того, что до этого Кацуки слышал в коридорах академии. Все ноты были гладкими и отполированными, словно жемчужины. Звук был восхитительным: там, где должно было быть forte, оно было именно таким как нужно, идеальным, без перегибов и срывов в fortissimo. И чем дольше юноша слушал, тем больше он был согласен со словами Гайдна, что есть ощущение, что у Бетховена было несколько пылающих сердец в груди. «Кто может так играть? Это уровень классика, не этой академии.» Бесшумно проследовав по коридору, блондин подошел к двери, из-за которой звучала волшебная музыка. И, посмотрев через стекло, он увидел ту самую пухлощекую шатенку, с которой ему предстояло играть. Казалось, она была в трансе, полностью поглощена произведением: губы жили своей жизнью и реагировали на каждое изменение в произведении. А вот руки… Бакуго понял, почему девушка оказалась именно в Sforzando. В отличие от классической постановки рук, шатенка поджимала мизинец на правой руке. Ей это никак не мешало идеально играть, зато точно могло помешать поступить в консерваторию, где оценивали не только музыкальность, манеру исполнения, но и техничность. В музыке Бетховина всегда было что-то темное и мрачное, что многим не нравилось. Но девушка наоборот, будто любовалась каждой нотой, лелеяла и наслаждалась. И именно в исполнении этой студентки Кацуки почувствовал всю эпичность, боль и трепет борьбы человека с роком. Первая часть сонаты описывала героя, его тяжелую драматическую судьбу, завязку конфликта. И все это звенело в ушах тревогой, спирая дыхание. И вот, отгремели последние аккорды, и шатенка положила руки на колени. Несколько секунд она сидела, недвижимая, после чего тряхнула головой и вновь начала играть. Пропустив вторую часть, Adagio Cantabile, она начала играть Rondo. Тему мечтаний, кульминацию она просто отмела в сторону, взявшись за основную борьбу героя с судьбой. Стакатто острыми иглами вонзались под кожу. Девушка активно использовала педаль, но не злоупотребляла ею, благодаря чему звуки не сливались в монотонную кашу. Борьба. Она боролась, преодолевая и справляясь. И в итоге победив вместе с последними нотами. Да, Кацуки видел в этой музыке отражение студентки, ее личную драму. Но все же что-то было не то в ее игре. Она играла отлично, безусловно, прекрасно. Но чего-то не хватало. Словно она сдерживалась, не давая собственным эмоциям полного выхода. Наконец-то отлипнув от стекла, блондин пошел в сторону кабинета, где должна была произойти встреча с Джинсом, Полуночью и этой девчонкой. И решение, которое он принял еще в первый день, резко изменилось. Бетховен, сыгранный в пустом классе, заинтересовал барабанщика.***
— Все на месте, — констатировал Хакамата-сенсей, войдя в аудиторию. В дальнем углу сидел Бакуго, вальяжно закинув ногу на ногу, а Урарака стояла рядом со своим учителем и что-то тихо обговаривала. — Тебя ждем, — небрежно выплюнул блондин и поднялся, сунув руки в карманы широких джинс. — Хакамата-сан, простите, понадобилось ваше участие… — начала было тараторить Очако, как ее резко прервал барабанщик: — Я буду с ней играть. Только вот что — хрен его знает. — Вот как, — мужчина довольно ухмыльнулся, — неожиданное решение, Бакуго, но это даже к лучшему. Я подобрал для вас произведение. С громким хлопком на стол упала папка. Девушка шагнула и достала фортепианную партитуру. — Хаваши… Хммм, никогда не слышала о таком композиторе. Джинс сложил руки на груди. — Я знаю, что ты у нас особенная студентка. Такая же особенная, как и Бакуго. Поэтому подобрал что-то из того, что соответствует твоему стилю, но и чтобы он мог нормально сыграть. — Дуэль… Интересное название, но… Тут же сплошные секвенции! Никакой интересной гармонии, ничего такого… — расстроенно нахмурилась шатенка. — О, поверь мне, скучно тоже не будет. Наконец-то блондин тоже взял свою партитуру, после чего тихо прошипел: — Я не буду с ней репетировать. — Ч…Что? Но ты же согласился играть! — вспыхнула девушка. — Да, согласился, — кивнул юноша, отходя к роялю, — но в репетициях не вижу никакого смысла. Ритм почти никак не соотносится с фортепиано, скорее борется с ним, так что не вижу смысла тратить время впустую. Щеки Урараки побагровели, а руки от злости затряслись. — Ты… ТЫ! Ты просто невыносим! Что ты из себя вообще строишь? — и, повиновавшись секундному порыву, пианистка быстрым шагом подошла к инструменту и одним движением выбила подставку из-под крышки, которая тотчас же рухнула всем своим внушительным весом на плечо блондину, — только потом не жалуйся, если из-за твоего эгоизма мы провалимся, придурок! Выскочив из кабинета, Очако стремглав побежала домой. Бесил. Этот самовлюбленный придурок бесил ее до одури. С каждым днем ей хотелось ударить его все сильнее, задушить, выкинуть из окна. Сделать хоть что-то, чтобы он навсегда ушел из ее жизни. И еще этот мерзкий колючий взгляд алых глаз… Ворвавшись в свое жилище, Урарака, не раздеваясь, схватила из холодильника бутылку пива и включила компьютер. Ей нужно было успокоиться и начать работать. Чем быстрее выучит все к ансамблю — тем быстрее начнем учить концерт для Тодороки. Еще раз бросив взгляд на ноты, девушка глубоко вздохнула. Неделя. Она даст себе неделю, после чего сможет наконец-то переключиться.