От слов к делу

      Гермиона оторвала голову от книги и манерно распахнула глаза.       – Эй, просыпайся, – сказал Гарри, входя с кухни с двумя стаканами холодного тыквенного сока в руках. – У нас есть пара часов до того, как мне придется готовить Дурслям ужин.       Когда Гарри занял место за столом, Гермиона захлопала глазами.       – О, мне очень жаль, Хар-Хар, – ответила она приторно-сладким голосом. – Так трудно бодрствовать, когда все, чего я хочу – это видеть сны о тебе.       Гарри отбил подачу.       – Это не оправдание. Самой умной ведьме поколения следует быть способной думать и вожделеть одновременно.       – Для этого трюка нужны две головы. Ты должен знать.       – Ты что-то сказала? Извини, вся кровь прилила к голове без ушей.       – Ну, вынь его, может, так он будет лучше слышать.       Гермиона улыбнулась, когда тыквенный сок брызнул у Гарри изо рта.       – Я выиграла, – сказала она, вытирая салфеткой залитые соком книги и пергамент.       Они называли это Игрой. Они играли в эту Игру в течение последнего месяца.       В Игре было мало правил и все меньше границ. На двусмысленные замечания, непристойные комментарии или кокетливые заигрывания партнер должен был отвечать тем же. Успешный ответ нужно было парировать, и подача переходила туда-сюда, пока проигравший не пропустит удар (или не поперхнется соком).       Гермиона не могла точно сказать, когда началась Игра, хотя у нее было несколько рабочих гипотез, почему они с Гарри в последнее время вели себя так нехарактерно.       Виноваты Дурсли.       Шансы на то, что Дурсли доживут до сентября, резко упали с появлением Гермионы в доме номер четыре по Тисовой улице. В течение первых десяти минут после прихода Вернон назвал ее странной, Петуния обозвала шлюхой, а Дадли попытался облапать. Два Silencio и свиное рыло спустя было заключено нелегкое перемирие; Дурсли позволили Гарри отлучаться из дома, а Гермиона оставила их в живых.       Гермиона и Гарри никогда не начали бы Игру в доме Дурслей... Слишком неловко, слишком много сплетен и слишком много Дадли. Но из-за того, что у них были такие плохие манеры, Гермиона была вынуждена искать спасение хоть в чем-то.       Виноват Мистер Тибблз.       Шестнадцатилетнее пребывание Арабеллы Фигг в Литтл-Уингинге закончилось, как только Гарри исполнилось семнадцать, и у нее не было желания оставаться там дольше, чем было необходимо. Агент по недвижимости улыбнулся, впервые подъехав к дому; тот имел хорошую планировку, был в подходящем районе, и имел большую привлекательность (по крайней мере, с точки зрения недвижимости). Но потом владелица познакомила его с Мистером Тибблсом и его тринадцатью приятелями... и их лотками... и их игрушками.       Агент умолял Арабеллу найти какое-нибудь другое место для кошек, пока дом не будет продан, но она отказалась; они были не только ее лучшими друзьями, они были глазами и ушами, которые следили за Дурслями. Появление в Литтл-Уингинге Гермионы стало отличным решением этой проблемы; ей нужно было где-то остановиться, и она могла защитить Гарри лучше, чем любой сквиб. Итак, миссис Фигг и ее кошки смогли переехать на ферму ее сестры в Девоне, агент по недвижимости мог показывать дом без кошек, а Гермиона с Гарри могли посещать дом и заниматься без всякого присмотра.       Виноват Рон.       Рон обещал провести с Гарри все лето, но обнаружилось, что ему трудно выполнить это обещание. Несмотря на то, что ему исполнилось семнадцать, и для волшебного сообщества он стал взрослым, миссис Уизли смутно представляла, что он может жить где-то кроме Норы. Расплата была суровой и тяжкой; нужно было готовиться к свадьбе, подгонять парадные мантии, обустраивать сад и выполнить множество других домашних дел.       Рон мог бы просто сказать "нет", но, по правде говоря, мысль о том, чтобы день и ночь читать и учиться в магловском доме вдали от маминой кухни, была не такой уж привлекательной. Одна только готовка Гермионы была достаточной причиной, чтобы подавить ревность, которую он обычно испытывал из-за того, что Гарри и Гермиона оставались наедине.       Они бы никогда не осмелились играть в Игру, если бы с ними был Рон. Оглядываясь назад, Гермиона видела, что Игра, возможно, развилась именно потому, что с ними не было Рона. Как бы сильно Гермиона ни жаловалась на привычки Рона в учебе и его склонность отпускать шуточки, ныть и/или иным образом срывать занятия в библиотеке, она должна была признать, что они служили определенной цели. Рон обеспечивал снятие стресса и паузы в учебе, что фактически повышало общую эффективность. В его отсутствие Гарри и Гермионе пришлось создавать собственные шалости в качестве замены.       Виноваты дементоры.       Дементоры ушли в отпуск и забрали с собой обычную для Англии холодную туманную погоду. Жара спала, но в доме Арабеллы не было кондиционера. Гермиона была совершеннолетней и легко могла использовать в доме охлаждающие заклинания, но пока они старались хранить ее присутствие в Литтл-Уингинге в секрете от Пожирателей Смерти. Поскольку никто не знал, были ли у Волдеморта свои люди в министерской комиссии по надзору, они не рисковали использовать магию в доме, принадлежащем сквибу.       С каждым днем тридцатиградусной жары на них оставалось все меньше и меньше одежды. Повседневная одежда Гарри была сокращена до пары обрезанных брюк; на Гермионе были джинсовые шорты и верх от бикини. Они были лучшими друзьями, но это не делало их слепыми; они обнаружили, что отвлекаются на ранее скрытое под формой и мантиями.       Виноват Снейп.       Первые несколько дней в доме Арабеллы были тяжелыми. Смесь горя, страха и посттравматического стресса, вызванного смертью Дамблдора, охватила их сильнее, чем они хотели бы признать. Гермиона хотела выговориться; Гарри просто хотел закрыться, как он делал после смерти Седрика и Сириуса. Это была не самая лучшая комбинация. В первые дни весь гелий мира не мог бы поднять им настроение.       Первый перелом в настроении произошел совершенно случайно. Гермиона, думая, что она одна, вела проигранную битву со сковородкой, и получив еще одну пару подгоревших яиц, воскликнула "Вот же хрень!". Однако оказалось, что ее услышали, и предполагаемый получатель этих яиц ворвался на кухню, желая узнать, что случилось. При виде Гермионы в фартуке и со слезами разочарования, Гарри разразился хихиканьем, что на самом деле не помогло. Он попытался убедить Гермиону, что смешным было ругательство, а не то, как она готовит. Однако позже в тот же день она убедилась в этом, при случае нарочно ругнувшись на сломанное перо, забрызгавшее чернилами тетрадь. Гарри ухмыльнулся, его глаза заблестели, и это дало ей надежду, что в мире снова все будет хорошо.       Гермиона читала о психологических консультациях, но не слышала, чтобы крепкие выражения упоминались как эффективная терапия. Однако по какой-то причине у них это сработало. Она считала возможным, что, действуя нехарактерным для себя образом, у нее получалось немного отстраниться от реальности, в которой они оказались – реальности, в которой Дамблдор был мертв.       То, что она могла вызвать восторг и смех у Гарри, используя красочные выражения, представляло проблему для Гермионы; она никогда не использовала такие слова и даже редко слышала их. Она нашла ответ там же, где всегда искала: в местной библиотеке.       Каким бы чопорным и претенциозным ни старался казаться Литтл Уингинг, общественная библиотека оказалась отличным источником ругани. Гермиона нашла словари сленга, энциклопедии ненормативной лексики и библиотекарей, которые были столь же заинтригованы, сколь и полезны. Предположив, что она должна не только видеть расширенный словарный запас на странице, но и понимать, как им пользоваться, они отправили ее обратно к миссис Фигг с несколькими видео и DVD-дисками.       Как она и надеялась, просмотр телевизора не ускользнул от внимания Гарри во время его следующего визита. Не зная критериев поиска, он настоял, чтобы они смотрели фильмы вместе. Потребовалось не слишком много времени, и некоторые из наблюдаемых диалогов проникли в разговоры Гарри и Гермионы, и чем чаще это происходило, тем счастливее они становились.       Виноваты они оба.       Больше всего им нравилось смотреть романтические комедии, особенно когда романтические герои без конца перешучивались и препирались, пока в конце концов не понимали, что любят друг друга. Любимым фильмом Гермионы была черно-белая классическая "Женщина года"; любимым фильмом Гарри стали первые два сезона американского сериала конца 1980-х "Детективное агентство «Лунный свет»" (они посмотрели его во время марафона на выходных). Они никогда не обсуждали того, что шутки, используемые во время Игры, так точно отражали обмен любезностями Трейси и Хепберн или Дейва и Мэдди. Если бы они это сделали, думала Гермиона, им, возможно, пришлось бы иметь дело с тем, что счастливый конец у этих персонажей вовлекал их... ну, в общем, вовлекал.       Гермиона поняла, что Игра – нечто большее, чем снятие стресса, примерно через пять дней. К этому моменту они с Гарри так сжились с драматическими ролями, исполняемыми в Игре, что подшучивание стало второй натурой; само подшучивание также стало намного более энергичным. Это была игра, в которой оба были весьма конкурентоспособны, так что не потребовалось много времени, чтобы "а можешь превзойти вот это?" превратилось в бесстыдный флирт и выражение нереализованной похоти.       Они пользовались свободой говорить (и предлагать) друг другу что угодно, так как предполагалось, что это игра; предполагалось, что эта своего рода терапия на самом деле не отражает того, что каждый думает о своем лучшем друге. Для Гермионы, однако, проблема заключалась в том, что Игра заставила ее думать о Гарри так, как она никогда не осмеливалась думать раньше. По крайней мере, сознательно. И она дошла до стадии, когда ей стало трудно разделять, что должен сказать персонаж, а что она на самом деле чувствует.       Гермиона обдумала последний обмен репликами. Она действительно сказала Гарри вытащить его? Да, действительно. Но что, если бы он рискнул? Гермионе пришлось столкнуться с тем, что в глубине души она желала, чтобы он так и поступил. Она не играла роль, когда сказала Гарри, что он ей снился... Всю прошлую неделю снился, и в этих снах на нем было надето гораздо меньше, чем обрезанные брюки.       Гермиона любила Гарри. Она смирилась с этим фактом. Она любила его долгое время; ей потребовалась Игра, чтобы оглянуться назад и увидеть это. Она думала, что Гарри может оказаться в такой же ситуации. По крайней мере, она молилась, чтобы это было так. Но единственный способ убедиться в этом – перейти от слов к делу, а это грозило катастрофой, если ее чувства не были взаимными.       Гермиона не хотела рисковать потерей лучшего друга. Она не хотела рисковать потерей близости, которую они разделяли в Игре, даже если это была игра.       До сих пор.       Она достигла точки, когда все ее мысли были сосредоточены либо на Игре, либо на представлении того, как они действуют в соответствии со своими словами, если бы это вовсе не было игрой. Охота на хоркруксы была полностью подчинена желанию поохотиться за Гарри-младшим.       Призыв к прекращению Игры может вернуть их к положению начала лета, а они уже сказали друг другу слишком многое, чтобы просто повернуть время вспять. Нет, решила Гермиона, если Игра поставила их в такое затруднительное положение, то именно Игра и должна обеспечить решение.       От слов к делу... Гриффиндорская храбрость. От слов к делу... Гриффиндорская храбрость. От слов к делу...       – Эй!       – Эм, да, Гарри?       – Не хочешь поделиться своими мыслями, или они слишком непристойны, чтобы выразить их словами?       – Ну, – ответила Гермиона, опуская глаза в книгу. – Наполовину непристойно, наполовину по делу... Я как раз читала об оборотном зелье.       – Что такого непристойного в оборотном зелье? – спросил Гарри.       – О, ничего, если только мне не нравился бы Крэбб и у меня были его волосы... Держу пари, у него там висит как у коня.       – Я не нашел времени заценить, когда у меня была такая возможность.       – Ну... что ж, а я заценила, и позволь мне просто сказать... Мяу!       – Фу, – сказал Гарри, – и, между прочим, я выиграл. Ты колебалась.       – О, хорошо, – сказала Гермиона. – Но серьезно, как ты можешь утверждать, что я не Пожиратель Смерти, который заимел мой волос.       – Это все, о чем ты беспокоишься, Гермиона? Могу я успокоить тебя?       – О, – сказала Гермиона, – Пожалуйста, пожалуйста, профессор Поттер.       – Хорошо, – сказал Гарри, – смотри и учись. Во-первых, за последние шесть лет мы провели вместе так много времени, что я знаю каждый волосок на твоей голове и наверняка заметил бы, если бы один из них пропал. Но кроме того, действие оборотного зелья длится всего час, верно? Что ж, мы здесь уже три часа, и ты даже не ходила в туалет. И это после трех стаканов холодного тыквенного сока... кстати, я когда-нибудь говорил, что впечатлен силой твоего мочевого пузыря?       – О, Гарри, держу пари, ты говоришь эту фразу всем девушкам.       – О да, ничто так не поднимает им настроение, как небольшая беседа о мочевыводящих путях.       – Но что, – спросила Гермиона, – если Снейп снабдил моего двойника новым улучшенным оборотным зельем, действие которого длится не час, а сутки? Что тогда, о Мудрейший?       – Хммм... Тогда я мог бы задать вопрос, который знала бы только настоящая Гермиона, например, где и когда ты впервые встретила тролля... Нет нужно придумать что-то получше... Драко или Панси, вероятно, вспомнят об этом.       – Оооооооооо, Драко Малфой в теле Гермионы Грейнджер? Кстати, он никогда не был настолько привлекательным...       – Ой! Ладно, я это заслужил. Дай подумать... О, вот: какого цвета мои любимые боксеры?       – Малиновые, конечно, с милым золотым снитчиком спереди... по крайней мере, так сказал Рон.       – О, молодец... великолепное разоблачение... Десять баллов Гриффиндору. Хотя я не знаю, что хуже, то, что ты подсматриваешь, или Рон, думающий, что передняя часть моих боксеров симпатична.       – О, соглашайся с тем, что Рону нравятся твои трусики, Поттер. Совершенно определенно. Эй! Перестань меня щекотать!       Гермиона попыталась увернуться от пальцев Гарри.       – Хорошо, хорошо... Но разве это не... Гарри, я сказала, остановись!.. Разве идея "использовать пароль/секретный вопрос" не взята прямо из какой-то министерской брошюры? С каких пор ты начал полагаться на их выдумки в борьбе с Волдемортом?       – О-о-о, ты права, – ответил Гарри. – Лучше найти что-нибудь совершенно другое. Эм, кстати, Гермиона, почему я об этом думаю?       – Хорошая смена деятельности, не так ли?       – Да, да, да. Теперь ты вынудила меня заняться аналитикой.       – О-о-о, детка, – сказала Гермиона, – покажи мне свой большой мозг!       – Хорошо, – сказал Гарри, – Оборотное зелье требует для копирования частицу человека, верно? Вероятно, оно работает за счет генетики. Так что всегда можно поискать что-то не унаследованное от мамы и папы, например, милую маленькую татуировку или что-то в этом роде.       – Нет, не думаю, – ответила Гермиона. – Должно быть что-то большее. Генетика не меняется со временем; если бы это было единственным, что определяет действие зелья, на втором курсе ты бы превратился в младенца-Крэбба. Но из того немногого, что я запомнила в процессе превращения в полу-кота, в твоей версии Крэбба совпадали не только возраст и размер, но и временные мелочи – например, распределение прыщей на лице.       – Ммм, хорошая мысль. Слишком плохо для тебя, хотя – ты могла бы доказать, что я – это я, потребовав, чтобы я снял штаны для проверки некоего шрама – или мы могли бы сделать соответствующий пирсинг в соски.       Гермиона ударила его по другой руке.       – Ой! Ладно, значит, я и это заслужил... Ладно, ладно. Достаточно веселья. Теперь серьезно... Гермиона, независимо от того, сколько пирсингов или милых маленьких татуировок в милых местечках они сделают, никто не сможет обмануть меня, заставив думать, что они это ты.       – И почему именно? – спросила Гермиона.       Гарри посмотрел ей прямо в глаза своими зелеными, полными жизни глазами.       – Потому что никто не сможет подделать той мгновенно узнаваемой энергии, с которой ты набрасываешься на любую стоящую перед тобой задачу. Никто не догадается подарить мне сладкий аромат сирени и мирта, который я улавливаю каждый раз, когда ты откидываешь волосы назад или заправляешь прядь за ухо. И никто, я имею в виду, совсем никто, не сможет передать хоть немного того блеска, который я вижу каждый раз, когда смотрю в твои глаза. Я имею в виду, ну правда, Гермиона... твоя анимагическая форма может быть даже слизняком, я все равно смогу опознать тебя с первого взгляда.       – Гарри Джеймс Поттер! – воскликнула Гермиона. – Это безусловно самая приятная вещь, которую ты когда-либо мне говорил. Даже часть про слизняка.       – Я готов подписаться под каждым словом.       От слов к делу... Гриффиндорская храбрость. От слов к делу... Гриффиндорская храбрость. От слов к делу....       Гермиона сделала решительный шаг.       – Но ты же знаешь, – ответила она, – нет ничего плохого в системе с резервированием. Возможно, нам следует подавать секретный сигнал... Может быть, мне нужно просто схватить тебя за яйца?       – Гермиона Джейн Грейнджер! Это самая безумная вещь, которую ты когда-либо говорила. Особенно часть про яйца.       – Я готова подписаться под каждым словом.       – Хотя в смешанной компании это трудно сделать изящно, тебе не кажется?       Гермиона улыбнулась.       – Ты ответил вопросом на вопрос, глупый мальчишка.       – Так и есть. Баллы с Гриффиндора?       – Нет, – ответила Гермиона, – я думаю, тебе нужно наказание, которое было бы немного более болезненным. Вот что я тебе скажу... Закрой эту книгу и пошли... Я собираюсь найти место, где наши слова воплотятся в действия.       – И что это будет за место, мисс Грейнджер?       – Ты позволишь мне ответить вопросом на вопрос?       – Конечно, – сказал Гарри.       От слов к делу... Гриффиндорская храбрость....       Гермиона ловко сняла верх бикини.       – Пирсинг в одном соске... или в обоих?       У Гарри отвисла челюсть. Гермиона подняла ее, прикусив его нижнюю губу зубами.       И где-то посреди последующих тридцати секунд поцелуя шок Гарри превратился в озарение, а страхи Гермионы – в восторг.       – Я выиграла, – сказала Гермиона, когда они, наконец, вынырнули в реальность, чтобы глотнуть воздуха.       Гарри прислонился лбом к ее лбу и улыбнулся.       – Я тоже.