— В гороскопе написано, что мне лучше завтра отказаться от работы и отдохнуть, — поправив очки, восторженно проговорила Мэй. Питер поднял брови, на что она закатила глаза и отложила телефон на стол, — Кто я такая, чтобы спорить со звездами? — выделив интонацией последнее слово, Мэй вспорхнула со своего места и направилась в сторону гостиной, где лежали свёртки с покупками.
— Буквально вчера ты говорила, что астрология — это наука для доверчивых идиотов, которые живут по надуманным иллюзиям и стереотипам, — тихо пробормотал Питер.
— Это было вчера! — обиженно воскликнула Мэй, — Мнения меняются! Развитие - основа человеческого этого! — потеряв нить размышлений, Мэй зашарила глазами по гостиной, перестав разбирать кульки с Хэллоуинскими вещами, — Ну, этого! Как там? Жизни!
Питер нежно усмехнувшись, бросил в её сторону забавную игрушку призрака.
— Я понял! Понял! Ты совершенно права!
— А вот и врешь ты всё! Я видела, как ты закатывал глаза!
— Да, неужели? Как бы я посмел?
— Считаешь, что раз мне уже тридцать пять, то я совсем слепая старуха? — нотки смеха, которые Мэй тщетно пыталась прикрыть мнимой яростью, пышными бутонами раскрывались в её словах. Женщина притворно пожурила пальцем и покачала головой.
— Тридцать пять ещё не конец света, тётя Мэй, — Питер аккуратно повесил смешную рожицу тыквы на верхний край оконной рамы и медленно выпустил игрушку из рук, проверяя надёжность крепления.
— Тридцать пять — это почти сорок, мой дорогой!
— До сорока ещё целых пять лет, — со смехом возразил Питер.
— До сорока
всего пять лет, солнце! — Питер захихикал от выражения притворной скорби на лице Мэй Паркер. Она задорно улыбнувшись, поиграла бровями, — Хотя, какая разница, если даже в свои сорок я буду всё также восхитительна!
Рожа тыковки с чпоком отвалилась и Питер прыснул, громко захохотав от всей этой ситуации.
В любом случае, с момента пробуждения в новом-старом мире прошла неделя активной жизни. Опыт проживания в теле Гарри открыл ему глаза на многие вещи, которые раньше Питер принимал, как само собой разумеющееся.
Например, безусловная забота и любовь Мэй теперь не воспринималась, как должное Паркером. Хлебнув от жизни Поттера большую долю горя и одиночества, Питер, кажется, научился ценить простые вещи, поэтому сейчас, он с наслаждением уделял внимание своей
семье. Его Мэй.
Проводил с ней время, не стеснялся проявлять свою любовь и всячески показывал насколько он дорожит ею.
Мэй сияла.
Её зелёные глаза вспыхивали, а лицо украшало воодушевление и радость от подобных изменений в Питере. Она стала больше шутить и улыбаться. И Питер, наблюдая за этими изменениями, понимал, насколько раньше расстраивал и обижал Мэй своей отчужденностью.
За неделю Питеру удалось не только на порядок улучшить отношения с Мэй, но и составить какую-никакую теорию по поводу магической аномалии этого мира. Первым делом в поисках ответов Питер решил проверить свое состояние с помощью банальной медитации. И этой попытки было достаточно. Всё оказалось до простоты очевидным. Аура Гарри, которую он не любил видеть после травмы, полученной в битве за Хогвартс, стала более яркой. Невротические каналы ауры стали толще и массивней и в такт биения сердца Паркера вспыхивали по всему куполу внутреннего и внешнего слоя. По воспоминаниям Гарри, эти каналы были своеобразным магическим аналогом нервной системы, которые теперь толстыми жгутами окутывали всю поверхность аурных слоёв. Возможно, мутация его тела затронула не только физический аспект. Тень надежды на излечение повреждённых слоёв ауры, вспыхнув, в тот же миг растаяла.
Многочисленные рубцовые разрывы, украшающие внутренний слой его ауры были ярким напоминанием о том, что ауры не заживают. Повредить ауру волшебника очень трудно, почти невозможно, но, если это сделать удалось, то маг останется калекой до конца своей жизни. Питер грустно усмехнулся: как теперь он узнал, подобные повреждения не заживают и после смерти.
Питер помнил, что Гарри первые годы жизни после получения травмы буквально сходил с ума, не имея возможности больше колдовать. Ведь повреждён был именно внутренний слой, который отвечал за формирование магических линии для колдовства, хотя ходить с оборванными воспоминаниями и эмоциями Гарри тоже не прельщало.
Гермиона и Рон тогда оказали Гарри огромную поддержку. Миона со своими постоянными посещениями психиатров и врачей, по которым она таскала всех их троих, проговаривая о посттравматическом стрессовом расстройстве и послевоенной депрессии. Рон своим молчаливым присутствием. Уизли был рядом с ним в первый год его борьбы с горем от потери магии, спасая Гарри в последний момент, когда он был на краю. Ночевал на полу возле его кровати и следовал по пятам, чтобы прекратить его попытки навредить себе. Будил, спасая от кошмаров, и кормил с ложечки, когда Гарри отказывался есть.
Теперь Питер отлично осознавал, насколько эгоистично он вёл себя, отказываясь от помощи и продолжая утопать в жалости к себе. Ведя себя так, будто наступил конец его жизни.
Гермиона же ругалась до хрипа с колдомедиками, искала новые составы зелий, которые могли бы исправить положение, покупала дорогие книги, даже начала изучать запрещённые ритуалы и кровную магию. Три года бесконечных поисков, прежде чем регулярные посещения психиатра начали помогать Гарри в борьбе со своими травмами. Он не смог вылечить ауру, но уже смирился. Начал искать другие методы колдовства, другие способы взаимодействия с магическим миром. И нашёл.
Питер рвано выдохнул и закрыл глаза, застарелая боль лизнула по груди и рассеялась неясной тенью.
Он скучал по друзьям.
Как они пережили его смерть?
***
Ответ в виде усиления его аурной системы запустил процесс подбора дозировок для магических рун. Неделя, конечно, не долгий период для установления точных результатов, но Питер уже подбирался к безопасным и успешным вариантам рунных формул. Ещё одной хорошей новостью этой недели был найденный портфель его отца, Ричарда Паркера. Мэй, конечно, неодобрительно хмурила брови, но предпочла промолчать по поводу такого ярого интереса Питера. Паркеру только предстояло разобрать этот кладезь отцовских секретов, а на данный момент его внимание было полностью сосредоточено на Мэй.
— Шапочка ведьмы — это старая добрая классика, — примиряя на своей голове длинную остроконечную шляпу украшенную золотыми звездами, произнесла Мэй.
— Стоит выделить в этом предложении слово «старая». Вампиры, ведьмы и оборотни — это скука и клише, — Мэй сняв со своей головы громоздкую шляпу, надела её на голову ворчащего Питера, — Тётя Мэй! — воскликнул Паркер, услышав щелчок фотоаппарата. Обиженно кривя губы, развернулся к ней и поспешил снять с головы яркий цилиндр, который лишь по ошибке мог называться шляпой ведьмы. Уж он-то это прекрасно знал.
— Это на память! — рассмеялась женщина, откинув назад пышные волосы. Питер фыркнул и решил вернуться к готовке яблочного пирога. Из-за праздника вся еда в доме была со вкусом тыквы, и если поначалу Мэй ела их с большим энтузиазмом и аппетитом, то по истечению нескольких дней зеленела и бледнела даже от лёгкого запаха. Питер в свою очередь не испытывал особых неудобств от постоянного присутствия тыквенного вкуса в блюдах. Мутация была ли этому причиной или неприхотливость в еде, но Питер был благодарен этой особенности. Проблему всё же нужно было решать, поэтому вспоминая дни, когда Гарри был вынужден готовить для семьи Дурсль разные блюда, Питер засучил свои воображаемые рукава.
Растапливая несколько ложек сахара для начинки пирога, Питер со смехом наблюдал, как Мэй готовит смежную с кухней гостиную для просмотра фильмов. По комнате плыли воздушные ноты «Лебедя» придавая вечеру приятную чарующую атмосферу.
Мэй любила классическую музыку, часто слушала различные пьесы и даже составила несколько больших плейлистов под определённое настроение.
Хэллоуинский вечер их маленькое семейство отметило хорошо, под сборник фильмов-ужасов и в приятной тёплой атмосфере. Питер давно так не отдыхал, точнее он-Гарри не имел удовольствия так отдыхать. Мэй громко хрюкнула рядом от особо нелепой сцены в фильме и сотрясаясь от смеха, опустила голову ему на плечо, пряча лицо.
Питер мягко улыбнулся.
Вот, что значит семейный праздник.
***
Портфель Ричарда был грязным и пыльным, хотя Питер был этому не удивлён. Любая вещь пролежав в чердаке десять лет будет грязной и пыльной. Замок портфеля тихо щёлкнул и Питер с трепетом приподнял край, сдувая пыль со старой кожи. Слегка закусив губу, Питер постарался успокоить своё нелепое волнение.
Ну, подумаешь портфель его отца.
Будто, Питер не бывал уже в подобной ситуации. Взять хотя бы мантию-невидимку Джеймса, которую ему передали в первом курсе. Ладно бы в том одиннадцатилетнем возрасте испытывать трепет, а не сейчас, когда ему в общей сумме было сорок два. Паркер замер от этой мысли.
Однако.
Он оказывается тот ещё дед. Внутри портфеля было не так много вещей. Футляр для очков, несколько фотографии, карточка пропуск и много ручек с уже засохшими чернилами.
Приподняв крышку футляра, Питер аккуратно вытащил очки. Покрутив в руках, надел очки и прищурил глаза, пытаясь разглядеть помутневшую комнату. Со вздохом снял и отложил подальше. Перебрал фотографии. В некоторых была женщина двадцати-тридцати лет с младенцем на руках и Паркер предполагал, что это, возможно, его мать, Мэри Паркер. Каштановые волосы крупными кудрями лежали на узких плечах, а карие глаза с хитринкой были прищурены. Бледные, тонкие губы были растянуты в лисьей усмешке. Худые пальцы слегка приподнимали край одеяла, показывая лицо ребёнка на её руках.
Какая насмешка судьбы! Даже в другом своём воплощении Гарри или же Питера преследовало это проклятье. Что в прошлом мире, что в этом, он знакомился с родителями через фотографии.
Питер кончиками пальцев провел по поверхности фотографии Мэри.
— Привет,
мама.
Паркер резко откинув голову назад, часто заморгал, пытаясь сдержать слезы на глазах. Грудь проломило тупой болью, которая ядом растеклась по венам. Питер сжал зубы и длинно выдохнул, беря себя снова в руки. С тяжёлым сердцем отложив фотографию подальше, Питер решил прощупать портфель ещё раз. У него было смутное чувство, которое продолжало звенеть в голове, заставляя его быть уверенным, что в портфеле были не только эти вещи. Минуту повертев портфель, Питер всё же нашёл потайной отдел и с трудом вытащил оттуда пухлый, пожелтевший журнал. Журнал чем-то напоминал его блокнот для опытов и экспериментов и пестрил различными чертежами и рисунками каких-то формул.
— Что это? — Питер всё же смог выловить что-то интересное в этих записях и наклонил голову поближе, пытаясь лучше разглядеть кривой почерк Ричарда, — Ноль. Ноль. Алгоритм скорости распада.
