***
И вот, наконец подойдя к двери старенького домика, Коля тихонечко стучится в неё: — Бабуленька, это я, твой Коленька! В ответ - тишина. Достоевский лениво оглядывается, рассматривая не особо приятный пейзаж. Дом с тремя маленькими окошками выглядит очень холодным, дырявым и высохшим; он сам не очень большой и состоит, вероятно, из одной небольшой комнатки и одной побольше. Из-под не протоптанного снега выглядывают сухие палочки, бывшие когда-то растениями. Занесённое белым пухом, возле стен домика лежит небольшое количество дров для протопки. Тёмный забор немного покосился; заходя через калитку Федя заметил, что та слишком уж сильно скрипит. Обойдя дом, Достоевский решился заглянуть в одно из окон. Прищурившись, он стал разглядывать с трудом различимые из-за отсвечивания предметы интерьера, старый шкаф, кровать, зеркало на стене… Видно, как сказано ранее, было плохо, но юноша отчётливо заметил, что старушка лежит на маленьком столике, что находится в углу. Вернувшись к Гоголю, кто ждал его хитро прищурившись, он обошёл того и без всяких церемоний со всей силой распахнул дверь. Она открылась с громким скрипом и грохотом. Войдя в комнату, что оказалась всё-таки единственной в этом домике, Фёдор неспешно подошёл к бабушке, брезгливо коснулся ее зеленоватой руки и, щипнув ее одежду, сменил ее положение тела. Если раньше она сидела на стуле, распластавшись при этом на столе, теперь женщина висела на спинке стула. При всем этом действии раздался резкий в полной тишине щелчек - звук ее озябшего и хрупкого позвоночника. — Какая жалость, — подал из-за спины друга голос Коля, — померла уже. Какая жалость, какая жалость… Улыбаясь с некой, видимо, жестокостью, Достоевский вгляделся в лицо умершей. Оно было тоже все бледно-зелёное, как и руки, но всё же более мертвого цвета. Неизвестно было, в какое время старушка умерла, но тело уже давно начало разлагаться: вероятно, именно мыши выели одно из глазных яблок, покусали дряблую, озябшую и морщинистую кожу, а та отслаивалась. Челюсть будто отклеилась от самого лица и висела неестественно, как на клее. — Куда ее денем? — спрашивает брюнет. — Ты здесь наверняка не раз бывал и на примете, я уверен, есть какие-нибудь места. — Ты прав, мой друг, есть несколько таких мест. Выбирай, — блондин хитро улыбается, — сбросить в пруд - самый глупый и неинтересный, но тоже вариант, сжечь можно - вот печка, закопать в землю и присыпать все это дело снегом… — Хорошо, я понял, — кивает Фёдор. — …И в тебе даже ни капли скорби.. — Почему же ты так решил, дорогой, Феденька? — Гоголь наклоняет голову в сторону, посмеиваясь. — Я весь в печали, — а затем, развернувшись спиной и направившись к выходу из домика, остановился у самой двери и, повернув лицо к Достоевскому, добавил: — Чувства загоняют в клетку, мешают моей свободе, ты ведь это понимаешь? Скорбь, тоска и тем более любовь - сильнейший механизм, закрывающий ту самую клетку, в которую попадаешь из-за своих чувств. Фёдор улыбается.***
Бабушку зарыли прямо у неё в огороде, на небольшой полянке, если эту территорию можно так назвать, а сверху присыпали снегом, притоптали и поставили почти развалившуюся скамеечку, что стояла раньше неподалёку от какой-то клумбы. Лопата для всего этого дела нашлась в покосившемся сарайчике, который, казалось, развалится вот-вот, только чихни - и всё. В домике была небольшая печка, ее попытались растопить отсыревшими дровами, что лежали рядом, но выходило это уж слишком плохо, и Гоголь, порывшись в своём плаще, а затем уйдя в него с головой, вышел с какой-то газетой в руке. — Ты где ее взял? — тут же с безразличной усмешкой и неким упреком спрашивает Достоевский. — А в ларьке спер, — отвечает ему Коля. Фёдор берет газету в руки, читает названия статей, заголовки. — Бла-бла-бла бросил жену из-за… Что это за ужас? Гоголь смеётся и, взяв из рук любимого друга журнальчик, начинает рвать листы и комкать их, бросая в печь. И вот, огонь зажжён, в домике становится чуть теплее.***
— Ну же, мой дорогой друг, идём, идём, я покажу тебе самые красивые места, что находятся неподалёку отсюда. Вот, уже тридцать первое декабря, везде, тем более за городом, выпало много снега, ударил мороз. Не самое ли лучше время для прогулок? Верно, самое время, и Коля всё пытается и пытается выйти вместе с Достоевским на улицу, оглядеть окрестности. Тот не особо этого хочет - ему вроде как и в доме хорошо, хотя условия в этом самом доме хорошими назвать тяжело. Сыро и холодно несмотря на то, что в печи постоянно горят дрова и бумага; по полу время от времени пробегают маленькие серые мышки, ещё какая-то живность, не впавшая в спячку. В комнате стояла небольшая кровать у окна и диванчик рядышком, между ними был комодик, в котором оказались личные вещи умершей: очки, таблетки, канцелярские принадлежности всякие, деньги, которые Коля сразу же пихнул в свой плащ, назвав сие отхвачей наследства, также в этом комодике была мелкая одежда старушки. Прямо напротив окна стоял стол и возле него два стула, на одном из которых бабушка и умерла; на стене справа было мутное зеркало. Также в комнате был большой платяной шкаф, украшенный всякими узорами, что нарисовали когда-то краской. В маленьком холодильничке лежала протухшая курица, яйца и другая испортившаяся гадость, на нём же лежал плесневелый хлеб. — Давай, Феденька, одевайся! — торопит друга Гоголь, наматывая на свою шею пёстрый шарфик. Вздохнув, Достоевский встаёт с диванчика, откладывает в сторону книгу, что читал почти всё утро, и медленно одевается. Глядя на это, Коля даже немножко подпрыгивает от нетерпения, коварно улыбаясь. Выйдя на улицу, сразу можно ощутить некий контраст сырого холода дома и свежего мороза природы. Кислорода с непривычки, кажется, слишком много, Федя щурится от яркого солнечного света и колючего ветра, дующего прямо в лицо. Коля не обращает на погоду ни малейшего внимания и чуть ли не в припрыжку движется к калитке, аккуратно, чтоб не сломалась окончательно, открывает ее и выходит; Фёдор следует за ним. Совсем недалеко от домика протекала совсем маленькая речушка. Если Гоголь правильно помнит, ее исток находится совсем рядом. На низеньких бережках этой реки стоят голые деревья, их ветки напоминают чьи-то страшные кривые руки, что вот-вот дотянутся до проходящих и утащат куда-нибудь. Их вид очень нравится Коле, и он сразу же говорит об этом другу голосом, полным эмоций, полным восхищения. — Да, в них есть что-то завораживающее, — отмечает Достоевский в ответ. Они идут дальше по небольшой плохо протоптанной дорожке. Она проводит их мимо соседских домов и какого-то прудика, который судя по табличке использовали как пожарный водоём, и в конце концов через кусок леса приводит к железной дороге. Глянув в разные стороны, можно подумать, будто пути бесконечные - не видно конца, они становятся всё меньше и меньше и всё-таки уменьшаются до того, что становятся не видны. Останавливаются. Чувствуется, что в воздухе висят только холод и тишина, что Достоевский и Гоголь лишь зрители, кто смотрит на этот мир, находясь где-то между реальностью и фантазией, сказкой. Вдруг полную тишь перебивает еле слышный стук - звук приближающегося поезда, что выводит друзей из некого сна. Они переглядываются, замечают огонёк в глазах напротив. Фёдор видит радостный, но при этом коварный и даже пугающий блеск, а Коля - спокойное, но опасное свечение. Наконец грузовой поезд доезжает до места, где стояли Достоевский и Гоголь. Машинист подаёт громкий сигнал, мол, отойдите от дороги, но те почти никак не реагируют, только делают шаг назад, смотря друг на друга и почему-то улыбаясь. Вероятно, они думают об одном и том же. Но вот о чём? Кстати, Фёдор насчитал девяносто четыре вагона. Начинает темнеть, время близится к вечеру. Дорога к домику почему-то кажется длиннее, чем была тогда, когда только шли на эту прогулку. Достоевский не торопится заходить внутрь, в комнату, а остаётся на улице и под внимательным взглядом друга достаёт из кармана пальто пачку сигарет и на удивление спички. Не зажигалку какую-либо, а именно спички. Заметив насторожённость Гоголя, Фёдор предлагает сигарету блондину. — Нет, я не буду, — отвечает тот и быстро проходит в дом, шепчет себе под нос: — Быстрее, всего одна сигарета. Подбегая к оставленному в пыльном углу рюкзаку, в котором привёз свои вещи, Коля торопливо начинает рыться в нем и с самого дна достаёт небольшую коробочку из очень плотного картона, оттуда вынимает два небольших пакетика с порошком: в одном - белого цвета, в другом - светлого коричневого. Со стола берет две чашки, из которых утром пили чай, наливает в небольшой чайничек воду и ждёт, пока он нагреется на печке и вода вскипит. В это время в ту чашку, из которой пил Достоевский, высыпает белый порошок, которого было грамма три, и дабы Фёдор ничего не заметил до растворения, прикрывает чайным пакетиком. Достоевский возвращается именно в тот момент, когда чайничек кипит. Гоголь моментально разливает кипяток в чашки, затем добавляет прохладной воды, разбавляя, чтобы не было так горячо и никто не обжегся. Подрагивающими руками юноша заваривает чай и, когда все готово, чуть ли не промахивается мимо мусорки, выкидывая два использованных чайных пакетика. Подаёт другу его чашку. — Большое спасибо, — благодарит Фёдор и сразу же делает глоток, немного щурится. — Всё-таки, как я и говорил утром, плохой чай купила твоя бабушка. Теперь ещё и кислит. — Жаль, жаль, — привычно улыбается Коля, — но ничего нельзя поделать, другого нет. Гоголь старается не глядеть на друга. Из своего рюкзака он достаёт какую-то книгу, которую на днях благополучно стащил у Гончарова, и переместившись из-за стола на диван начинает читать, ожидая действия вещества. Проходит минут десять до этого момента. Убрав книжку в сторону Гоголь наблюдает попытки Достоевского добраться до кувшина с прохладной водой. Он движется медленно, его несильно шатает из стороны в сторону. Остановившись на секунду, брюнет бьёт себя по щекам, трёт глаза, пытаясь избавиться от накатившей слабости и усталости, но, понятное дело, безуспешно. — Тебе помочь, мой дорогой друг? — хитро улыбаясь, посмеиваясь от положения Фёдора, выдаёт Коля. — Да, пожалуйста, — отвечает брюнет, присаживаясь на диван. Гоголь берет чашку друга и радостный идёт к кувшину, наливает воды до краев и протягивает Достоевскому. Тот неохотно пьёт и выпивает все до дна. Он моментально пьянеет сильнее, вскакивает с места и падает на пол. — Голова… кружится… — выдаёт он, неосознанно дёргаясь из стороны в сторону. — Не переживай, Феденька, я дам тебе ещё воды. Выпив ещё три полные чашки воды, Фёдор почти без чувств падает на холодный пол. — Сердце, сер… — он шепчет, затем резко переходит на болезненный крик, — вырывается… Воздух.. дышать… — Не волнуйся, Феденька, я дам тебе лекарство, — произносит Гоголь, посмеиваясь и, взяв пакетик со светлым коричневым веществом, приподнимает Достоевского с пола, засыпает порошок ему в рот. — Пожуй это, пожалуйста. Тот жуёт. Он уже не понимает, где сам находится, что с ним происходит. Он просто жуёт, жуёт инстинктивно, пока слабость не берет над ним верх и челюсть не перестаёт его слушаться. Замечая, что все не употреблено, Коля берет инициативу, а точнее челюсть брюнета, в свои руки и помогает тому съесть все. Фёдор хрипит.***
Прошло совсем немного времени с того момента, как адская смесь подействовала. Коля прекрасно знал о том, что организм Достоевского слаб, что слабо его сердце. И знал, что будет при употреблении определенных наркотиков вместе друг с другом или с водой. А ещё он знал, что Фёдор не любит тех, кто убивает своими руками, и много думал о том, как убить человека так, чтобы способ убийства был его дорогому другу по душе. Гоголь не знает, справился он или нет со своей задачей. Достоевский никогда уже не скажет ему ничего. Он больше ничего никому не скажет.