Стены между нами

— Эффектно. Уэнсдей на секунду всего теряется. Он любуется мимолётной переменой на её лице. Тонкая бровь изгибается на молочно-белом лбу, в чёрных равнодушных глазах искрой мелькает и теряется эмоция. Слишком позорно для Уэнсдей Аддамс чувствовать что угодно к хайду. К нему. — Кому-то заплатила или грохнула охранника? — Тайлер окидывает её скучающим взором. Она изменилась гораздо больше, чем он представлял. Представлял каждую ночь, изредка и днём, отрешаясь от особенно нудных прений сторон в суде, под вспышками камер докучливых репортеров. Его фотографии — на первых полосах газет с момента заключения под стражу. Для нормисов — он арестован в декабре. Значительно позднее реальности. Реальности, не способной уместиться в разум обычных людишек, слишком далёких от магии, родовых проклятий, хайдов и Джерико. Для них — он съехавший с катушек маньяк. Психопаты для них явление обыденное. Властям штата нужно отчитаться за смерти туристов, школьников и психиатров перед обществом. Спустя два года с оглашения приговора, завтра, они отчитаются. Снимок Тайлера снова помещают на парочке разворотов, уже не главных. Все течёт, всё меняется. Вот и Уэнсдей изменилась. С первого взгляда — та же мелкая, хрупкая и утончённая странноватая девчонка. Сколько ей там, восемнадцать, девятнадцать? Несколько лет счастливой жизни выигравшей в честной схватке спасительницы Невермор. И всё же… она немного поправилась, волосы, стянутые в строгие косы теперь гораздо короче, а губы — бескровные, хотя, может она просто не успела или не сочла нужным накраситься для визита в его камеру. — Ты неплохо держишься, — тон её сухой и безразличный. С той же интонацией, она говорила во «Флюгере». Предупреждала, как он пожалеет о своём решении стать чем-то большим, с той же — на следующий хвасталась какие подобрала для него изощрённые пытки для обращения в монстра на глазах ликующей толпы. А потом, сука, долбанула его током. У него и теперь по спине пробежала фантомная боль от шокера или… кончики пальцев немного задрожали и он сжал кулаки. — Зачем пришла? Дверь была заперта, тебя никто не ждал. Она мельком оборачивается через плечо. Доверяй, да проверяй. Пол рассерчен полосами темными и светлыми. Тень решетки. На репутацию Уэнсдей Аддамс тень бросает Тайлер Галпин. Зализанные волосы на висках её тускло сверкают в свете луны. Он помнит их запах — полынь и земляника. Дивный могильный цветок. Чёрная ворона, ворвавшаяся в его камеру, чтоб напомнить: «Никогда». Никогда больше он не пообещает ей спалить школу и весь город, никогда больше она не поклянётся убить его, никогда больше он не проснётся от собственного яростного рыка после сна, где он целует и душит её. Душит и трахает. Трахает и не душит. Целует и не трахает. К горлу подкатывает горький ком, и Тайлер торопливо откашливается. Уэнсдей растерянно осматривается и, заметив деревянный кувшин у дальней стены камеры, делает несколько шагов. Двигается она порывисто, будто сердито. На себя? На него? На суд присяжных, вынесших смертный приговор? Среди двенадцати присяжных было всего три изгоя и ни единого хайда. А ведь допусти они к судебным разбирательствам кого-то более эмпатичного к проблемке Тайлера, не известно, как повернулось бы дело. Зато жизнь, как обычно, поворачивается к нему задом. А Уэнсдей протягивает наполненный водой одноразовый стаканчик робко как-то. Чего бояться? Он прикован к стене. Ждёт своего часа. Казнь назначена на десять тридцать. Едва ли губернатор выберется из койки раньше одиннадцати. Какова вероятность, что он позвонит помиловать преступника до начала рабочего дня? Нулевая. — Выпей, — сердито чеканит Уэнсдей. — Выпей меня, — дразнит он в ответ. — Съешь меня. Пока я тебя не съел. Один рывок. Она не успевает отпрянуть, а его руки уже на её шее, цепочка наручников впивается в нежную белую кожу. Один рывок и она валится на него сверху. Стакан падает между ними, вода обжигает, потому что слишком реальная. А вот Уэнсдей Аддамс здесь — на его коленях, так близко, в одном укусе — этого быть никак не может. Её руки — на его груди. Упирается ладонями, запрокидывает голову, уворачивается от его рта, слишком опасного. Полного клыков, алчущих свежей плоти. Целовать её так же странно, как обращаться в монстра. Целовать её — так же мерзко, как отмываться от чужой спекшейся зловонной крови. Ловить её сбившееся дыхание, глотать его быстрее, чем текилу, когда очень очень, сука, хочешь скорее напиться вдребезги — упоительнее убийства, слаще казни, пленительнее свободы. Свернуть ей шею и поискать в кармашках симпатичного трупа ключ или остаться с ней здесь, до тех пор, пока за ним не явятся охранники? Выбор очевиден. Уэнсдей Аддамс остаётся жива. А он… — Эй парень! Он открывает глаза. Светло. Вот ведь досада — проспать-таки последний, самый красивый, наверное, рассвет собственной жизни. — Пора, парень, — охранник мягко толкает его дубинкой в плечо. — Хороший сон был, да? Тайлер обводит его скучающим взглядом. Охранник и не ждёт ответа — они все привыкли, что он всегда молчит. Что Тайлеру сказать, не опускаясь до оправданий? Сплющенный пластиковый стаканчик покачивается у стопы охранника. А Тайлер совершенно точно до сих пор прикован к стене надёжнее Цербера в Адском пекле. В углу камеры насмешливо клубится тьма.