Упасть в полынь.

      Кириллову — мужчине двадцати семи лет — наконец удалось выбраться на природу: погода, к слову, была не самая хорошая, уже даже дождь накрапывал, неслышно постукивая по листьям деревьев и скатываясь вниз, на землю, которая так жадно впитывала живительную воду. До этого была жаркая и засушливая погода, отчего земля была счастлива каждой капельке дождя и благодарила природу солнцем. Капли так же попадали в речку на глади которой оставались небольшие круги что предвещало о том, что дальше может быть гроза. Алексея мало смущала не самая хорошая погода — он лежал под деревом и рассматривал его ствол по которому полз муравей, улыбался тому, как качается листочек от любого дуновения ветерка; звуками он тоже наслаждался, слушая, как бурлит река с прозрачной водой, как щебечут птички на ветках, желая свить новое гнездо для птенчиков которые вот-вот появятся на свет. Ему иногда казалось, будто он знает, кто они, эти птички, но не до конца понимая своих странных мыслей — просто поднимал глаза вверх и не находил там никого, кроме солнца. Алексей был счастлив, попросту счастлив — если кому-то плохо, то они вряд ли даже сами поняли, что можно просто стать счастливым, забыть обо всех проблемах и лежать на уже чуть помятой траве. Впрочем, полностью позабыть обо всем невозможно — приходилось все же напоминать себе, кто ты и где находишься, даже если ты лежишь в роще и отвлекаешься от окружающего тебя мира.       Погрузившись в свои мысли, Алексей Нилович даже не сразу услышал, как речка бурлит громче, чем обычно: появилось ощущение, что рядом кто-то есть и этот кто-то сейчас пытается пройти по речке, словно умеет ходить по воде, но вместо этого чуть не свалился в воду. Кириллов всё уже додумал, даже не поднимая голову и не открывая глаза. А зачем, если ты в своей голове уже всё придумал и это достаточно забавно? Но глаза открыть пришлось, когда речка начала бурлить ещё сильнее и звуки стали громче. Инженер ожидал увидеть что угодно и кого угодно — от рыболова до пастуха, потерявшего своё стадо и теперь пытающегося утопиться (что за бред, спросите вы? А что ещё может представить Кириллов?). Но, увидев стоящего по колено в воде Ставрогина, от чьего вида его сердце начинало колотиться ещё месяц назад с бешенной скоростью, Алексей замер. Он никак не ожидал, что знакомый облик может так сильно отличаться от всего, с чем он имел дело прежде. Николай был похож на ангела, появившегося в тьме именно в тот момент, в который он требовался больше всего. Но нет, Кириллов слишком хорошо знает Николая Всеволодовича, чтобы называть его ангелом. Он был самым настоящим бесом, который спасал. Или, во всяком случае, казалось, что спасал.       — Николай? — осторожно спросил инженер, который сейчас был в тени, благодаря раскинувшегося над ним большого тополя. Голос звучал словно откуда-то со стороны, а не из уст Алексея. — Я думал, что Вы как человек благородных кровей не станете ходить по лесам и болотам, утопая по колено в реке.       С последними словами Кириллов недоверчиво осмотрел реку и снова поднял взгляд на лицо Ставрогина. Ставрогин якобы только сейчас заметил Алексея, горделиво повернувшись на него, словно эта река придала ему ещё большую гордость, чем была всегда. Действительно, на лице Николая появилось выражение нечеловеческого величия, которое тот пытался унять рядом с другом молодости. Инженер был тоже человеком не простым: если он сейчас замкнется в себе, то его не разговорят потом и на допросе под дулом пистолета. Однако, Кириллов, увидев это величие сам привстал в травы и отряхнулся.       — Надо же мне выходить за предела «Скворешников», не находите? — Николая наклоняет голову в правую сторону, а после легонько кивает в знак приветствия. — Я Вас тоже редко наблюдаю на улице или же на светских мероприятиях. Специально избегаете их или же я просто не замечаю Вас?       Алексей чуть сжал челюсть от довольно неприятной и цепкой фразы. Но ни движением губ, ни выражением глаз, он не выдал своих чувств. Ставрогин же этот малейший жест заметил и снова чуть склонил голову, правда уже извиняясь. Извиняясь настолько неискренне, что аж было тошно. В их разговоре было так много фальшивости и неприятных моментов, что Кириллову с горечью пришлось припомнить, какое у них было общение тогда, в Петербурге: Ставрогин не был так наигранно учтив, Алексей же был раскрепощённее. Что же происходило тогда в большом городе? Они лгали друг другу тогда? Умышленно искажали ситуацию до такой степени, чтобы суметь потом честно в ней разобраться? Из-за чего подобное сошло им с рук? Как они смирились с этим?       Тогда Николай Всеволодович мог по часу сидеть и пить одну чашку чая, удивляясь, как прекрасно Кириллов создавал комбинации трав для вкусных чаев. Алексей даже не замечал, что Ставрогин рассматривает его лицо всё время, пока тот рассказывает про очередной чертёж на стене, а не сам архитектурный рисунок. Так же Кириллов не мог заметить, как Николай улыбается, когда замечал как смеётся инженер над очередной дурацкой шуткой про Петра Степановича. Алексей Нилович не видел ничего особенного и в том, когда Николай протягивал мужчине ромашки и говорил, что они идеально подходят к счастливому лицу Кириллова и тот становился ещё более радостным. А как же танцы поздно вечером, когда они оказывались на набережной совершенно одни: Ставрогин любил медленные танцы, а Алексей всегда наигранно отказывался от вальса, пусть и всегда танцевал его с другом, который значил для него так много. Алексей не мог не замечать некоторой странности в поведении друга. А друг всегда был немножко странным…       Погрузившись в воспоминания, Алексей и не заметил, как Ставрогин протянул ему идеально запакованный конверт. Интересно, когда Николай его достал? Алексей почему-то пропустил этот момент. Кириллов просто не ожидал получить чего-то такого от мужчины, чьи волосы сейчас слишком сильно растрепались на ветре, который всё поднимался и поднимался, сгущая тучи и нагоняя лёгкую тоску. Знакомый до чёртиков голос звучит совсем близко — Николай всё ещё стоит в воде, но даже сейчас ведёт себя как всегда:       — Возьмите Вы уже этот конверт, Алексей Нилыч. Не уверен, что Вы будете в восторге от содержимого письма, но надеюсь на лучшие эмоции. — и правда, Кириллов берёт конверт и осторожно надрывает его, достав оттуда невероятно оформленное письмо. — Я хочу увидеть Ваши эмоции прямо сейчас.       Алексей уже не отвечает на слова Николая, быстро читая письмо, но быстро не получалось, поэтому он принялся за чтения письма вдумчивее. Холодало. Даже Ставрогин вышел из речки и принялся оттряхиваться от воды которая постепенно становилась холоднее, чем была до этого.

      «Любовь — страшное, бессмысленное и глупое чувство, которое лишает людей рассудка, и лучшее доказательство этой мысли было то, что произошло со мной самим да и с нами в общем. Вернее, я бы сказал — между нами.»

      Начиналось письмо именно с таких строчек: Алексей поднимает голову на мужчину с лица которого пропала вся напускная гордость. Эти настоящие эмоции заставили Кириллова побледнеть ещё сильнее, чем обычно. Но это была одна секунда. За ней должна была прийти другая, такая же неотличимая, и вместо этого он медленно поднял веки, широко раскрывая глаза.       — Вы хотите объясниться, я считаю, что не стоило… — взгляд словно устремляется на письмо, Алексей в спешке читает дальше, теряясь в буквах, как это иногда случалось при разговорах.

«Я не хочу терять Вас только из-за своей глупости снова. Я пойму, если Вы меня не простите за то, что мы так отдалились друг от друга, но пожалуйста, лучше мне скажите всё сразу и не томите. Когда я потерял Вас, я понял, чего я лишился, Алексей Нилыч.»

      Кириллов пытается прочитать между строк, но там, почему-то, не было ничего написано. Эти слова звучали так безумно, что Алексей даже не почувствовал, как на него упало пару капель. Ставрогин моментально скинул с себя плащ и укрыл им плечи инженера. Потом он прижал его к себе так, словно его свела судорога. Алексей Нилыч осторожно пристроил голову на плече Николая и понял, как сильно его трясло всё это время, Николая-то.       — Чего Вы лишились? — спрашивает Кириллов, понимая, что в ближайшее время не дочитает письмо либо из-за диалога, либо потому, что свалится в обморок, поняв, что там написано. — Просто меня?       Ставрогин остраняется от Алексея и смотрит на него как полностью обезумевший человек, что сошел с ума окончательно, помешавшись. Дождь начинает идти уже полноценно, волосы Николая мгновенно промокают и теперь бесформенно лежат на его лице. Он откидывает их назад и пытается увидеть что-то во взгляде Кириллова, заодно подставляя под поток ветра лицо, чтобы дождь попадал в глаза. Ему кажется, он слышит слова: «Меня?.. Меня?».       — О нет, Кириллов, не просто Вас я потерял. Вместе с этим я потерял смысл своей жизни. — Николай Всеволодович уже совсем не похож на адекватного человека. Он больше похож на безумца, которого лишили всего на свете. — Мне больно, Алексей.       Он мгновенно опускается перед Алексеем на колени и крепко обхватывает за ноги, по сути, максимально унижаясь: сильнее, чем мог.       — Прекратите! — Кириллов быстро хватает мужчину под локти и поднимает обратно на ноги. Тот даже не противился. Лишь ненадолго прикрыл глаза и через несколько секунд снова уставился в землю.       Ставрогин пытается уловить во взгляде Кириллова что тот чувствует — ненависть? Гнев? Отвращение? Но почему-то не видит ничего; нет, пожалуй, видит. И еще какую-то тоску. Непонятную, незнакомую. Чувство, которое он раньше никогда не встречал. «Или же он просто издевается?» — думает Ставрогин. Николай сжимает руки в замок и отворачивается.       — Вы видите насколько я больной, Алексей?! Вы должны забыть все мои сумасшедшие выходки. — Говорит он чуть сдавленным голосом. Прищуривается, а потом вдруг весело улыбается, словно сказал что-то до безумия смешное.       На лице Алексея появляется холодное отвращение: «Глупости какие». Это единственная мысль, которая появилась у него в голове, но вслух он не произнёс ни звука, всё наблюдая за Николаем и подбирая нужные слова. А потом даже почти нашёл их, как вдруг опять заметил это странное незнакомое чувство, природу которого никак не мог понять — и на секунду испугался.       — Я не считаю Вас сумасшедшим, прекратите, — Кириллов серьёзно смотрит на Николая и сглатывает. — В некотором роде Вы и в самом деле больны. Но это не Ваша болезнь. Это болезнь нашего общества. Пройдет много времени и только через поколений так десять люди поумнеют. Жаль только, что у нас самих времени мало. Может быть, когда-нибудь это уже будет не важно. Все мы в какой-то степени больны. Но поступки мы совершаем сами и поведение определяем тоже сами.       Алексей говорит так, что Николай хочет сгореть со стыда, но вот только дождь не позволяет. Мокрые волосы шевелятся на его голове от ветра, и он, с запозданием сообразив, наконец-то понимает смысл сказанного.       — Я прошу простить меня за мою временную слабость. — Ставрогин всё ещё не может выпрямится. — Такого больше не повторится.       Рука Кириллова плавно касается дрожащих кончиков пальца Николая: «Прощаю». Кажется, здесь можно закончить разговор. «За всё прощаю». Ставрогин непонимающе поднимает на инженера взгляд, а тот лишь касается губами его щеки отвечая сразу на все вопросы в голове собеседника. Наверное, в этот момент больше всего на свете Николай хочет знать, откуда это прощение берётся, и почему оно вообще существует, но он в последний момент решает не раскрывать рта. И, наверное, правильно. Алексей целует его в щеку ещё один раз, заставляя того потеряться в мыслях окончательно: даже бес в голове притих. Кончики пальцев в руке Кириллова становятся горячими и влажно-холодными одновременно, отдавая накопленные за этот день эмоции. В тихом омуте черти водятся. Это подходит и под Николая Всеволодовича (определенно) и не менее под Кириллова — мало ли что он скрывает в себе? Всё может быть. Если уж Алексей простил его, то он явно был необычным. Дождь заканчивался, но Ставрогина это уже не волновало.       — Дочитайте моё письмо, — просит Николай тихим шепотом и наклоняется к уху Алексея. Тот лишь отрицательно качает головой. — Почему?       — Не хочу нарушать романтический момент. — с этими словами Кириллов буквально на пару мгновений отходит в сторону, пытаясь собраться с духом. Тут же, повинуясь мимолётному импульсу, Алексей тянется к Николаю. Он делает это совершенно машинально, рефлекторно и совершенно не отдаёт себе в этом отчёта. Ставрогин и сам не возражает дальнейшим событиям: он кладет свободную руку на щёку инженера и почти целует его в приоткрытые губы. Замирает. Пытается перевести дух и успокоиться. Но сердце всё ещё бьётся где-то на грани сознания и не желает успокаиваться. Алексей улыбается и притягивает Ставрогина, наконец поцеловав. И вдруг понимает, что делает, и до странности веселеет от своей смелости. Отстранившись, от приобнимает его за плечи и смущенно улыбается. Кириллов опирается на него, покачав головой и еле слышно произнеся: «Теперь всё будет хорошо».       — Ты прав. Как всегда прав, Алёш. — вздыхает Николя и целует его в макушку. — Как ты догадался, что я написал тебе в письме? Ты ведь всегда был моим самым близким другом, не так ли? Мне всегда хотелось с тобой поговорить об этом. Об этой нашей дружбе, но сегодня мы всё решили, правда?       Кириллов лишь кивает на каждое слово и ведёт себя крайне задумчиво.       — Я и не догадался. Я свои эмоции выразил. Удивительно, что они совпали. Действительно, глупый вопрос, Николь.       Николай неоднозначно вздыхает. Тучи начали рассеиваться, солнце стало просвечивать сквозь густые ветки тополя под которым они всё это время стояли. Птицы снова защебетали. В голове появляется ещё больше глупых вопросов.       — Погоди, если ты думаешь о том же, о чём и я, то ты ведь тоже… Ну… — Ставрогин чуть отстраняется и встряхивает мокрой от дождя головой. — Любишь меня любым, даже больным?       Кириллов хочет было возмутиться, но сдерживается, положительно кивая головой: любит — это точно. В смысле, и здоровым, конечно, тоже. От своих мыслей Алексей довольно улыбается, но вот Ставрогину свои мысли не озвучит. А где же та самая Ставрогинская гордость? — вопрошает внутренний голос, с лёгкой иронией кивает сам себе головой и отвечает. Его гордость всегда была с ними. Отсюда и непонимание.       — Ты готов отказаться убивать бабочек? — усмехается Кириллов, поднимая одну бровь и задавая этот вполне логичный вопрос. — Ради меня перестать. Перестать быть, в некотором роде. Избавиться. Прекратить. И при этом иметь достаточно оснований не убивать кого-то другого. Мне бы не хотелось, чтобы ты начал убивать людей.       — Жаль, — не подумав, отвечает Николай и тут же ловит странный взгляд на себе. — Нет, ну правда жаль. Так хотелось прикончить кого-то вроде Верховенского. Я ведь даже что-то вроде плана продумал, все заранее заготовил. Даже образ специально себе нафантазировал… Прямо так, знаешь, торжествующе злорадно усмехался, предвкушая, как это будет.       — Дурак. — смеётся Кириллов, легонько ударив его по плечу. Ставрогин лишь ухмыляется и неопределенно смотрит в сторону, мол он и не шутил про убийство.       — Дурак — не дурак, а план жаль. — шепчет он в сторону. В глазах у него пляшут черти — обычные, человеческие, холодные и насмешливые. И никакого пожара там нет — скорее, отблеск костра.