Хозяйка медной горы

— Маш, ты что-нибудь скажешь? — Олег решился напомнить о себе спустя целых пять минут, как они вошли в дом. Что происходит… Швецова молча прислонилась к стене, разглядывая предметы перед собой. Что-нибудь сказать она могла, в голове была уже давно написана целая речь. «Я люблю тебя так, словно это мои первые отношения. Я люблю тебя, хоть и пыталась убедить себя, что это не так. Я сплю с другим и не могу выкинуть тебя, чёрт побери, из головы. Я люблю, люблю, люблю до ужаса вопреки всем косякам. Я сама не ангел, но очень часто забываю об этом. Я готова извиняться тысячу раз, готова на коленях молить о прощении, но я слишком гордая. Это плохо, знаю, но ведь ты ценишь меня именно такой. Ценишь и… любишь. Любишь же?» Но стоило ли говорить, что такого Мария в жизни не осмелилась бы произнести. Особенно сейчас, когда вся ситуация в целом не выглядит достаточно здоровой для подобных бесед. Шутка ли, они не говорили друг с другом фразами, которые содержат больше пяти слов, вот уже полгода, а за последние несколько часов вдруг шагнули до поцелуя. Пусть мимолетного, но поцелуя же! Понимая, что мужчина все ещё ждёт, Маша всё-таки решила дать ему ответ. — Олег, слушай… Я не знаю как быть, честно. Я запуталась, и мои слова… Платонов слушал её с улыбкой, но слышал не те слова, что она произносила, а те, о которых думала не так давно. — Я люблю тебя, — выпалил он, перебивая Швецову, — и, пожалуйста, скажи мне уже что ты чувствуешь, а не что ты думаешь. Мария опустила глаза, понимая, что его просьбу, вопреки всем её попыткам сбежать от самой себя, очень нужно исполнить. Но Маша даже не успела собраться с мыслями, подумать над этими дурацкими тремя словами, которые было так трудно заставить себя произнести вслух, как вдруг Олег облокотился о стену позади неё. Он наклонился слишком близко. Настолько близко, что Мария услышала, как сильно теперь бьётся его сердце. — Машенька… — Шёпот мужчины был таким тихим, что его едва было можно расслышать, но тем не менее для Швецовой это стало тем самым спусковым крючком. И, наверное, именно поэтому она столь легко позволила Олегу поцеловать её так страстно, жадно и собственнически. Но разум Марии был её самым злейшим врагом. Стоило сердцу хоть на миг сдать позиции, как он, поганец, тут же начинал диктовать свои правила и напоминать, что целоваться с другим вот так вот сладко и охотно, когда дома кто-то ждёт, вообще неправильно. — Ты не можешь меня трогать! — Возмущения в голосе было так мало, что за ним Мария даже не сумела скрыть истинное чувство. Продолжай, Олег, и не вздумай дать заднюю. — Если кто-то и не может тебя трогать, то точно не я, — ехидно прозвучало в ответ, — я дважды ведь спасал тебе жизнь, значит теперь она дважды моя. И ты тоже дважды моя будешь. Последние слова чувственным шепотом коснулись кожи Швецовой в районе шеи, вызывая толпу непрошеных мурашек. Их не обманешь. Губы Платонова, оставляя поцелуй за поцелуем, двинулись к открытому плечу, мужчина был уже не в силах оторваться. Мария мечтала продемонстрировать ему свой наряд, и вот! Случилось. Но на этом Платонов точно не стал бы останавливаться, ведь он прекрасно знал, что Маша очень старательно выбирала сегодня и то, что под платьем. Олег снова поцеловал её, но уже совсем не так. Не так, как в первый раз. Не так, как во время последней встречи в отношениях. Не так, как сегодня у того самого дома. Его ладонь скользнула по Машиной шее, прощупывая быстро пульсирующую венку: сердце Маши билось на пределе. «Я есть! Вместо меня не лёд, я настоящее!» — кричало оно, сбиваясь в сумасшедший ритм. Вторая ладонь переместилась с талии Швецовой вверх на руку, плечо, а затем вновь вернулась обратно. Разорванный так внезапно поцелуй дал Маше вздохнуть. В глазах резко потемнело, словно она вынырнула с глубины, и Мария по инерции схватилась за руку Олега. — Так что? — Спросил он, поглаживая девушку по щеке. Рука предательски подрагивала, разрушая образ самоуверенного нарцисса. Его самого жутко трясло от всего происходящего. Как же, господи, страшно. Страшно быть с Машей, но не менее страшно быть без неё. Страшно целовать её, зная, что она не одна сейчас, страшно гладить хрупкие ключицы кончиками горячих пальцев и понимать, что уже не будет шанса вернуть всё как было. Выходит, они теперь любовники. Любовники-рецидивисты. — Я люблю тебя, — выпалила, наконец, Мария, когда одним лёгким движением Платонов снял с неё изумрудное платье. Так, словно делал это каждый день. Маше было так важно сказать это до момента, когда эмоции совсем захлестнут их, а чувства физические превзойдут чувства душевные. Олег молча улыбнулся на это признание и потянул Машу с собой на диван. Спальня где-то там, она слишком далеко, и даже лишние секунды ожидания могут всё испортить. Швецова снова затребовала поцелуев: без них, казалось, уже не получается дышать. Пальцы Олега расплели хвостик, закрученный в кокетливый локон, зарылись в волосы, а затем спустились вниз на обнажённую спину. Вот эта хрупкая леди с влажными глазами, которые смотрят на него с восхищением и обожанием, и есть его Маша. Не та, которая описывает местонахождение трупа относительно двери, не та, которая орёт на оперов и грозит пожаловаться начальству, не та, которая с каменным лицом сообщает, что задерживает на двое суток до выяснения… Эта принадлежит обществу, она полезна ему. А Олегу полезна другая. Тонкая, нежная, чувственная и любящая как никогда Мария досталась ему с разбитым сердцем. Трепетно, осторожно и очень медленно он складывал его осколки словно пазл, а потом в один миг собственноручно расколошматил его наиглупейшим способом. Платонов совершил самую грубую в мире ошибку: он смешал личное и рабочее и подал этот адский коктейль самому честному следователю на земле. И в ту же секунду его Мария превратилась в подполковника Швецову, которая не терпит ошибок, а также не терпит тех, кто их совершает. Выходит, она не терпит и себя в том числе. Маша никогда раньше не чувствовала такого страха потерять человека. Рядом с Олегом она всё время искала какой-то подвох, всё ей казалось подозрительным и опасным. И нет, дело было не в их отношениях, дело было в работе. В любимой и ненавистной одновременно работе, которой Платонов отдавал всего себя. Риск сопровождал его на каждом задании, а смерть буквально караулила за углом. Маша не знала какое задержание станет для него последним. Это было так страшно, что матёрый следователь и чёрствая женщина порой не находила себе места и едва не плакала, если Олег не звонил ей чуть дольше обычного. Казалось, что вот-вот их с Платоновым разлучат, не дадут жить долго и счастливо, а затем всё-таки умереть в один день. Остаться одной было страшно, но остаться без Олега было всё-таки страшнее. После новостей о протоколе впервые она подумала сначала о чужой шкуре. Если бы делу дали ход, то Платонов бы никогда не подставил Швецову под удар, а значит ей бы пришлось его потерять. И чтобы не было мучительно больно потом, Мария приняла скоропалительное решение сбежать из этих отношений. Сбежать, а потом каждый день жалеть. Вот она — ошибка века. Пытаться спрятаться от судьбы, предотвратить её удары и уроки. Не выйдет так. Каждый пройдёт свой путь. И сейчас, стоя в белье из тонкого, как надежды на то, что их любовь всё ещё жива, шёлка, Маша понимала, что готова на всё. Пускай его руки прижимают к себе и трепетно ласкают бархатную кожу, пускай губы шепчут бессвязный поток нежностей, прерываясь на поцелуи, пускай под её ногами исчезает земля: сейчас их миром наконец-то правят чувства, а не разум. — Как раньше уже не будет, — зачем-то предупредил Олег, словно это не было так очевидно, — я с тобой больше не буду дружить. Мне надоело себя обманывать. Мария скользнула губами по его его щеке, где не так давно алел след её отчаяния, спустилась к подбородку и, уткнувшись в самое чувствительное место на шее, прошептала. — Ты обещаешь? Будто бы она, прижимаясь к мужчине так близко, как только возможно, не чувствует, что дружить с ней у него точно не выходит. — Клянусь, Машенька. И эти слова, как водоворот, принялись затягивать обоих в пучину океана, где кроме искренней любви ничему нет места. Мария смотрела на то, как менялся взгляд Платонова, когда её руки торопливо боролись с крючками на белье. Зрачки расширялись, дыхание становилось всё чаще, а взгляд был направлен уже далеко не на тело, а куда-то глубже — в самую душу. Швецова, в нетерпении ожидая, пока Олег разберётся со своей одеждой, вдруг ощутила насколько приятно быть здесь и сейчас и не убеждать себя, что всё происходящее ей приятно, а просто чувствовать это. — Ты невозможно красивая, — прошептал он, — как удержаться… — Ты уже не удержался, — толчок Машиной ладони вынудил Олега оказаться на диване, а сама Швецова следом уселась к нему на бёдра, — так что и впредь не стоит. Быстрее, чем Мария успела опомниться, мужчина перевернул её на спину, оказываясь сверху. Теперь только тяжелая артиллерия: сжатые над головой запястья и чуть менее нежные поцелуи, оставляющие следы. Никому и никогда она не давала столько власти, сколько имел Олег. — Не вырывайся, — настойчиво попросил он, замечая, как Швецова сжимает руки в кулаках, не будучи в силах сдерживать свои эмоции от бесстыдных, но очень умелых пальцев свободной руки Платонова. С её губ, на которых ещё осталась даже после стольких поцелуев помада, слетел первый стон, и Олег, одобрительно усмехнувшись, всё же высвободил её запястья. Руки Марии тут же обвили его шею, необходимость быть ещё ближе, чем сейчас, заполняла каждую клеточку её тела. Желание росло с каждой секундой, становясь всё более неконтролируемым, оно стягивалось где-то внизу в тугой узел и вынуждало ищущие поцелуи губы приоткрываться в беззвучных стонах. Мария понимала, что сейчас они оба находятся на грани: шаг влево, и весь мир окончательно рухнет, вправо — они обретут то, о чём когда-то не могли и мечтать. Вся её жизнь — сплошное противоречие, ровно как и сам Платонов. Такой надёжный, но такой опасный и непредсказуемый. Нельзя даже и думать о том, что когда-то она сможет предположить что ждёт их завтра, но одно Маша знала наверняка: любовь Олега останется неизменной. Ровно как и её собственная. — Я и не знал, что, — мужчина остановился, проводя рукой по обнаженному бедру, и Мария в нетерпении закатила глаза: какая нужда разговаривать сейчас? — Что? — Едва слышно спросила Швецова, совершенно ясно отдавая себе отчёт, что если Олег решил пойти на попятную, то жить ему осталось недолго. — Что ты любишь меня так же сильно, как люблю тебя я. А Маша и сама этого не знала до сегодняшнего дня. Он развел колени Швецовой ещё шире, заставляя её мигом вспыхнуть от такого красноречивого взгляда. Мария даже забыла, что кто-то может так её разглядывать. Не так, словно она божество, не так, словно она благосклонно позволяет себя касаться, не так, словно на каждое действие ему нужно разрешение. Руки Олега подхватили её под бёдра, укладывая так, как нужно ему. Мужчина наклонился ближе, стёр большим пальцем размазавшуюся помаду, и Маша почувствовала, что почти задыхается от переполняющих чувств. Поцелуи Платонова ощущались как самая исцеляющая и самая убийственная на свете вещь. Каждое касание губ и языка заставляло Марию забывать о реальности, впиваться в сильные плечи пальцами и молча молить о пощаде: какой бы сладкой не была пытка, больше она не вытерпит. Олег чувствует, Олег знает, что она на грани. Но желание полностью подчинить себе Швецову было слишком велико. — Куда же ты так торопишься, — шепнул он, касаясь губами мочки уха, — у нас впереди вечность. Торопится. Она торопится, потому что они и так потеряли слишком много времени из-за неё. Маше хотелось сказать так много, но губы уже не слушались. Она теперь едва контролировала себя, казалось, что всё тело живёт отдельно от неё самой. Именно поэтому, когда Олег прижимает её руки к постели и крайне медленно оказывается внутри, Маша практически лишается чувств. — Да! Малыш… — Мария уже не могла сдержать вскрика. Она приподняла голову, чтобы посмотреть на реакцию мужчины. Улыбается. Довольно улыбается и прикрывает глаза! «Теперь точно точка невозврата», — подумала Маша. В этом глупом, но таком нежном слове апогей её чувств. — Как же я мечтал услышать от тебя это хотя бы ещё раз, — признался Платонов, подаваясь вперёд, — твой… звонок тогда. Я чуть рассудка не лишился! Ты ведь говоришь это только в одном случае. — Олежка, пожалуйста… Продолжай! — Мария выгнула спину, судорожно сжимая предплечья мужчины. Не время, ой не время для воспоминаний сейчас. Каждое движение приближало их к пропасти, на краю которой Мария стояла уже так долго. Швецова уже лишилась всякой возможности контролировать процесс и просто отдала всю себя Олегу. Его одобрительный вздох прозвучал так скоро, словно Платонов только этого и ждал. Его движения становились только глубже и напористее, наслаждение накрывало с головой волной за волной. Мгновение, и он резко наваливается на Марию, заставляя её окончательно и бесповоротно увязнуть в долгожданной сладкой боли. На Машино молчание, которое длилось уже несколько минут, Олег отреагировал более чем неоднозначно. Ему вдруг показалось, что Швецова сейчас наплетёт что-то про ошибку и желание оставить всё как было, поэтому приготовился возражать. Он приподнялся на локте и хмуро посмотрел в её сторону. — Что-то не так? Мария на это только улыбнулась и тут же вынудила мужчину лечь в прежнее положение, а чтобы такого больше не повторилось, она устроилась на его плече. — Может быть мы отметим мой день рождения? А то я без праздника осталась… — У тебя был шанс, — заметил Платонов, даже не скрывая насколько фальшиво его сочувствие. Чуть больше смелости, и он бы прямо заявил сейчас Маше, что крайне рад поражению своего соперника. — Хочу вино и виноград, — заявила Швецова, вспоминая, что имениннице положено всё, и, если честно, ей Платонов никогда ни в чём не откажет. — Может лучше ликёр и тортик? — Посмеиваясь, предложил он, не имея в сущности ни того, ни другого. Гостей сегодня он не ждал, тем более таких важных. — Мы можем поехать ко мне, — Машины губы вновь потянулись за поцелуем, а в глазах появилась прежняя искорка, — давай? — Но точно не сегодня, — хмыкнул он, — останемся здесь. Тем более, что нам есть о чём ещё поговорить. Маша улыбнулась и невольно подумала о том, что соскучилась настолько, что готова беседовать сутками напролёт. Так много нужно друг другу сказать и столько хочется услышать в ответ, что тратить время на дорогу и в сущности неважное сейчас вино было правда неразумно. Их губы снова встретились, и в комнате вновь замелькали искры.

***

— Ты знаешь кто, — лениво протянул мужчина и бросил взгляд на валяющееся у кровати малахитовым пятном праздничное платье. — Кто? — Спросила Мария, не выпуская его руки из своей. Пальцы их путались, переплетались в каком-то замысловатом танце, чувствовать друг друга было по меньшей мере необходимостью. — Хозяйка медной горы. — Такая же некрасивая? — Швецова не оценила сравнение. — Нет, совсем нет. Просто называешь себя каменной, ненастоящей, а я-то чувствую, — его губы оставили поцелуй на изящной ладони, — как может любить твоё сердце. Ты живая, и в тебе так много чувств. Надо только верный ключик подобрать.