***
— Ура-а-а, с Новым годом, Танюшенька! — Журналист рывком поднял бокал к потолку. — Да будет нам счастье! — О-ой, дорогой мой, ура, ура! — Таня в две руки раскидывала вокруг, словно салют, яркие мандарины. Шеи обоих были увешаны мишурой, на стенах танцевали огоньки гирлянд. Среди тарелок валялись бенгальские огни, готовясь к медленной смерти. Телевизор пыхтел и шуршал, не переваривая вездесущий снегопад. Осталась пара секунд до оглушительного боя часов. Журналист охватил любимую, страстно зацеловал в обе щеки, но когда дело дошло до её прекраснейших губ… Оба вдруг осознали, что Новый год так и не наступил. Не случилось чуда, под ёлкой было пусто, салюты не вспыхнули, собаки не залаяли. И часы замерли. Минута до полуночи. И сколько Журналист с Таней не смотрели на часы, стрелки не двигались. Ни на секунду больше не стало. — Неужели нового года совсем не случится? Так в старом и останемся? — Танечка схватилась за сердце. — Не переживай, птичечка моя, найдём мы тот новый год. Где-то ж он завалялся. Не может быть так, что совсем исчез… — Микрофон? — Да, Танечка. Микрофон. Журналист важно встал из-за стола, накинул куртку, вдохнул полной грудью, взял с трясущихся рук любимой микрофон и закричал: — Загадка дыры!***
— Не ну полный коллапс блин… В усах Розы Робота путались снежинки. Метель обвивалась вокруг струн гитары и всё намеревалась сочинить новый хит. Шершняга танцевал на месте, закутавшись в обледеневший плащ. Он напоминал собой снежную гору. Вся промерзшая, мокрая техника вот-вот должна была выйти из строя, но только после их взрывоопасного мегакрутого выступления, о котором никто не просил, зато просили души двух музыкантов. Не жалели ни себя, ни аппаратуру. Фонари мигали в ритм их дыхания. — Уже должен был наступить новый год! Сбегай у крошки-вахтерши спроси, что там по часам. — Так бегал… Изменений нет. Что десять минут назад "без минуты полночь", что пять минут назад… — А вдруг уже всё-таки наступил? Беги давай. А я пока струны разомну. Шершняга побежал, точнее, поехал к квартире по заледеневшим улицам. Под ногами то и дело валялись батарейки, и он на секунду задумался «с хера ли?», но мысли о лютейшем холоде перевесили остальное. Пальцы на руках, кажется, замерзли навсегда. С пальцами на ногах он сегодня давно уже распрощался, а вот ладони терять не хотелось. Походы к крошке-вахтерше узнать время его никак не согревали: та на вид была холоднее, чем снеговик. И, кажется, её совсем не пугал странный феномен не-наступившего нового года. Спала над газетой, падала в неё носом. Когда Шершняга в очередной раз вышел от неё, усыпанный ругательствами, он вдруг столкнулся со странным усатым дедом. Тот, взвалив на себя громадный мешок, куда-то торопился, но, кажется, сам не понимал, куда. — У вас тоже новый год не наступил? — Запыхавшись, спросил он. Шершень покачал головой. С завистью смотрел на шубу незнакомого деда — в такой можно было согреть тысячу Шершней. Красное лицо мужчины словно отражало её цвет. — Да где тебя носит? — Кричал со стороны детской площадки Роза. — Барабанчики без тебя уже все промерзли насквозь. — Да я вот… Деда Мороза встретил… — Промычал Шершень в шарфик. — Так зови сюда, пусть нам Новый год возвращает. Или создает. Или как там вот это вот. — Никак не могу, дети мои. Время остановилось. — Дедушка раздосадовано кинул мешок на землю. — Не хотят меня здесь видеть. Роза добежал к ним, посмотрел на замерзшие потёки слёз у Дедушки Мороза и похлопал его по плечу. Утешал по-свойски, а Шершень стоял в стороне, поглядывал на мешок. Упав, тот слегка приоткрылся, скромно открывая миру блестящий серпантин, глянцевые коробки, россыпи конфет. Подарки так и тянулись к еловому запаху, но, похоже, им не судьба сегодня его вдохнуть.***
Часами ранее… — Ша-ла-ла-ла-ла-ла-ла! Хэ-эй! Хэ-эй! Ша-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла! — Доносилось вместе с эхом из приоткрытого кабинета вдали коридора. Инженер развернулся на кресле, расправил края белого халата, засмотрелся в одну точку и начал говорить: — У нас сегодня в городе наступит Новый год. Да что я говорю — во всем мире! Ведь не может быть так, что мы в 1987, а какие-то там в 1091. Особа уехала к родителям, а дома, знаете, волосатики эти, концерт Старозубова по телевизору перекрикивать будут, как всегда. Пришёл на работу посмотреть, значит, концерт. Лешку за компанию позвал, остальных ребят… Но тут, оказывается, наш Виктор Сергеевич тоже решил отмечать на работе. И вот так, по странному закону вредности, или лукавства, или, может, подлости… Подлости, во! Виктор Сергеевич сказал, что мы ему вид на телевизор загораживаем. И послал нас в лаборатории работать, чтоб время не терять. А сюжет концерта пообещал пересказать потом. Так и вышло, что работаем тут сегодня… Коллеги давно устали интересоваться у Инженера, с кем он постоянно разговаривает. Возмущались, ехидничали, а потом плюнули и начали всерьез подыгрывать. Вот и Лешка, болтающий в колбе свой жёлтый шампунь, добавил от себя невидимому слушателю жалоб: — И заставил нас этот Виктор Сергеевич такую ерунду изобретать. Видите ли, надо ему, чтоб полночь на часах подольше задержалась. А то каждый год не успевает отойти от речи президента, зажечь бенгальский огонёк, налить шампанского, выпить его, салюты посмотреть. Вот и решил, что надо что-то менять в этой жизни. И всё на нас. Ещё и в последние часы! А ведь против начальства не попрешь, особенно — против пьяного. Финансирование-то дал, а вот куда эти деньги? Между стрелок в часах засовывать? — Хватит, Лёшка, возмущаться. Интересное дело наш Виктор Сергеевич придумал. Концерты каждый год крутят, а вот остановку времени не каждый год изобретают. — У нас осталось четыре часа. У тебя хотя бы план есть? Идеи? Я вот лично собираюсь домешать свой шампунь, помыть голову и приготовить оливье. Огурцы с колбасой с дома взял. И ничего больше для счастья не нужно. — Эх, Лёшка, Лёшка… — Досадно прошептал Инженер. А ведь сам об оливье тоже только и думал. Какая тут работа? Но её терять никак не хотелось. Обвел он взглядом цветные колбы, мензурки и часы на стене. Подумал, может, если вылить их все на основу часов — время все-таки остановится? Или можно вынуть батарейки… Но ведь не во всем же городе! Таким образом, Виктор Сергеевич никак на салюты не успеет — расслабится, замедлится, а салюты уже того. Отстреляны. В итоге Инженер подумал, что если такую проблему и можно решить, то точно не в лаборатории. Потому сообщил Лешке, что идёт проветрить голову, и тихонько из помещения выбежал. А во дворе — зима-зимой. Шапка-ушанка приятно грела голову. На нос падали снежинки. Сапоги с мягким звуком крошили холмы снега. Инженер прокручивал в голове разные события прошедшего года: чарующие душу свидания с Особой, мигающий, как гирлянда, ряд игровых автоматов, отчаянные побеги от полицейского, круче чем в новомодном кино, и как он впервые в жизни пошёл на выборы. На последнем Инженер остановился. И в мыслях, и буквально. Он проанализировал по памяти все столбики в газетах, разоблачающие Стрельникову. И то, как она своего президентства добилась. Инженер сглотнул, сжал купюры в кармане и пошёл сквозь метель к чудному художнику Вишневскому. А, точнее, к его новому ученику-иллюзионисту…***
23:58. Весь город встал с диванов. Пение Старозубова в их головах отдавалось ненавязчивым эхом, перекрытым криками и покачиванием рук мужчины в черном. Он стоял на фоне рябых водоворотов, в квадрате каждого телевизора, и наставлял всех жителей города делать страшные вещи… Танечка и Журналист поднялись одновременно. Ритмичным шагом они подошли к часам на стене. Руки Танечки потянулись первыми, но Журналист, забыв о любых чувствах к невесте, выхватил часы из её рук и быстро вынул батарейку, пока она, бедная, безуспешно вырывала у него право это сделать. Батарейка полетела в окно, расплющив холмик снега. По заледеневшим лужам катались, словно на катке, ещё десятки, сотни таких батареек… А потом гипноз прошёл. 23:59. Танечка и Журналист сидят рядышком. Пусть на руках обоих остались следы недавней битвы, они совсем ничего не помнят. И не вспомнят никогда. На их шеях — мишура, а в руках — шампанское и мандарины.***
— Ой-ой, музыкантушки дорогие! — Татьяна храбро преодолевала море гололеда на высоченных каблуках. — И у вас тоже новый год не наступил? — По-своему наступил. — Роза слизал с усов шоколад. — Нам Дед Мороз подарочками подсобил. — Что же, дорогие зрители… — Встрял Журналист. — Теперь вы видите, куда ушёл наш Новый год… К музыкантам-тунеядцам! Он навёл камеру на Шершнягу, поедающего горстями конфеты. Рядом с ним, на низком турнике, сидел Дед Мороз с исхудавшим мешком, не прекращая плакать. — Да не только в них дело, сын мой. Вы меня все не ждали. Часы во всем городе стоят. Выкинули батарейки. Не хотите Нового года… — Как так не хотим? Мы хотим! Это он нас не хочет. — Роза обнял Деда. — Не грусти, чёт придумаем мы с этим вашим праздником. — Так а как? Как батарейки пропали? Мы ничего с Юрочкой из часов не вынимали! — Крошке-вахтерше это тоже не надо… — Что же побудило всех жителей города вынуть из часов батарейки и пропустить наступление Нового года? — Журналист приставил камеру вплотную к лицу. — И начисто забыть об этом! Возможно, нам нужно поглубже изучить эту новогоднюю загадку этой новогодней дыры?! Он пошёл по улице, снимал на камеру каждую батарейку в снегу, поднимал их, рассматривал. Танечка принялась выпрашивать у Деда Мороза обещанный подарок, но тот не сдвинулся с места — слишком растосковался. Роза тихонько насыпал конфет ей в ладонь, и та его поблагодарила — самой очаровательной на свете улыбкой. Шершняга вернулся к инструментам, стряхивал снег с барабанов, постукивал по их основе ладонями. Звук гулко отзывался в сердце каждого печального прохожего. Казалось, не будет этой сцене ни конца, ни края. — А, может, ты быстренько наколдуешь новые батарейки и под ёлочки всем разнесешь? — Не хочу. Расстроили вы меня. — Так мы и вправду не хотели, дедка. Хочешь, мы тебе песню споём? Мы ведь самый что ни на есть Багровый Фантомас! Нас даже Бог слушает! — Те самые, значит… Что же, удивите. И пока Шершень, Роза и Танечка сочиняли новый новогодний хит, Журналист шёл по следу новогодней дыры, всё подбирая и подбирая промокшие батарейки…***
— Что я вижу? Очень подозрительный прохожий! Какие же загадки он скрывает по своим карманам? — Журналист вжимал объектив камеры в свои глаза. — Это нам и предстоит узнать! К несчастью для подозрительного прохожего, он оказался Инженером. Инженером, пожертвовавшим ради работы и любимого начальника праздником и совестью. Он с грустью смотрел на окна квартир. Те постепенно покрывались мраком. Люди ложились спать, так и не дождавшись праздника. Так и оставшись в одном моменте. Никто не спрятал оливье в холодильник, не снял вечерние платья, не уложил детей — те, обняв сами себя, легли спать без новых игрушек от Деда Мороза. Инженеру было холодно отнюдь не от погоды на улице. Он боялся возвращаться к начальству. Время-то остановил, но Ричард с Иллюзионистом слегка просчитались с минутой. И сколько же эта минута всего поменяла! А что он Лешке скажет… — Я всё вижу! Ваши следы ведут из отделения Девятого канала! Вы имели дела с Ричардом Сапоговым! — Закричал Журналист и кинулся на Инженера. — Я… просто… с ним… выпил… — Инженер от испуга упал в снег. — Каюсь! Каюсь! Я виноват. Журналист в глубине души удивился такому повороту событий, но лицом не выдавал — не первый день журналистом является. — И что вы скажете зрителям в своё оправдание? — Никогда с иллюзионистами не связывайтесь! До добра не доведут! И с Ричардом Сапоговым тоже не связывайтесь! Почему с ним, не знаю, человек вроде хороший, на мою сделку согласился… Но всё равно лучше не связывайтесь! Сидите дома, со своими Особами и ешьте своё оливье! Каюсь! Виноват! — Сенсация! Целый ряд виновных в нынешнем — затянутом, сли-и-ишком затянутом нынешнем, происшествии! Что в своё оправдание скажет Ричард Сапогов? «Ты уволен» пронеслось в голове Журналиста, но он постучал по уху, выбив хлопья снега. Послышалось. Махнул на всё рукой, помог Инженеру подняться, струсил с него изморозь. И пошли они, почему-то счастливые, под первыми лучами солнца к расцветающим звукам новогодней песни…***
«Замерз кулак — Замерз клинок Мой Дед Мороз В бою не будет одинок! Среди эльфо́в Он выше всех Блестит на снеге Его мягкий-мягкий мех Герой зимы, Он, как снегирь — В глазах — бутылка, За плечами мандарин! Рождён во льдах, Летящий в дом, Мой Дед Мороз, Всегда идём мы за тобой! За тобой!» — За тобо-о-ой! — От всей души протянула Танечка, чувственно сжимая руки в муфте. Роза в последний раз ударил по струнам, упал на колени и поднял инструмент к небу. Над ним пролетели утренние голуби. Дедушка Мороз хлопал руками в рукавицах и покачивал голову в ритм песни. От чувств лицо покрылось жаром, растаяли слёзы, стекли под ворот… Пришли Журналист с Инженером, попросили песню повторить — и как затанцевали в обнимку, сами не понимая, откуда так сблизиться успели. Танюша не выдержала, втиснулась в их дуэт, и закружились они хороводом. — Сейчас я ещё санки принесу! Кататься будем! — В конце концов крикнул Инженер и побежал домой. Когда он вернулся, Деда Мороза уже не было. Остались лишь обертки от конфет и его новые-старые друзья. — Пошёл-таки батарейки новые всем в часы разносить. Будет нам Новый год! — Прокричал Журналист и чмокнул Танюшу в щеку. — Да я так подумала… У меня и за минуту до полуночи случился Новый год! Потому что ты рядом был, Юрочка, ненаглядненький мой! — И ты рядом, Шершняга мой ненаглядненький! — Роза по-дружески толкнул Шершня в плечо. Тот улыбнулся. — И Особа… И вы все. И Лёшка! Нужно Лёшку позвать! Все будем на санках кататься! Так оно и случилось. Даже Виктор Сергеевич, даже Ричард Сапогов — всех вытянули из домов, офисов и будок, всем городом на санках Инженера катались в рассветных лучах. Никто и не заметил, как по их домам важно расхаживал Дед Мороз, вставлял в часы новые батарейки, кидал под ёлку подарки и улетал на метели. Никто и не заметил, как наконец пробила полночь. Полночь среди самого что ни на есть рассвета… Новый год наступил в сердцах жителей Катамарановска уже давно, но не сразу они это поняли.