Buttercup

Он почти полностью сухой. Потратил и так скудный запас внутреннего энергона на своих прошлых партнеров. Его искру почти ничего не омывает, пара последних кубов ярко-розовой жидкости как-то жалко хлюпает в пустой грудине. Этот звук иногда даже можно услышать просто так, если стоять к нему достаточно близко. Он будто высушен высшими силами, которые уготовили ему одного-единственного, которому бы этих остатков хватило, но почему-то сделали его слишком влюбчивым. Привязчивым? Живым. С самой сухой камерой искры на Кибертроне происходит больше всего боли. Он потратил все на других. Он тоже любил их жарко и преданно — это не был простой пафос, не было словами, брошенными на ветер, ведь каждая капля ему на вес золота. Он знал, на что идет в первый, второй, третий и даже в четвертый раз. Как же он жалеет об этом сейчас. Он бы Ревайнду всего себя отдал. Выжал бы все до последней капли, не только искровый энергон, но и обычный, отдал не задумываясь ни на секунду, слегши действительно холодным корпусом, только попроси. — Я верю тебе. Мне не нужен твой искровый энергон. Я знаю, что у тебя его мало. — успокаивающе говорит Ревайнд, поглаживая Хромдома по щеке. Он видит, что тот немного дрожит. — Но я… Я думал это важно… — как-то обреченно проговаривает Хромдом, нежно придерживая партнера за талию. С таким ростом стоять перед ним на коленях совсем не казалось унизительным или смешным. Он сам выбирает опускаться, чтобы быть ближе. — Доми, глупенький. Я вижу, что ты любишь меня. Чувствую. Этот ритуал — просто милая формальность. Ты не должен подтверждать свои слова таким образом, я ведь не слепой. Если бы у него было больше омывателя, он бы заплакал. Капли просочились бы между стыками почти герметичной маски и живого визора, беззвучно капая на пол. Он благодарил Бога за счастье. — Я… чувствую, что это неуважительно по отношению к тебе. У меня осталось чуть-чуть, на бутылочку хватит. Последнюю… — И получить проблемы со здоровьем? Не думал, что мне придется тебя уговаривать не делать глупостей. Совсем как маленький. — прошелестел Ревайнд, улыбаясь словами. Хромдом думает, что если Бог существует, то у его ангелов голос Ревайнда. Сомнений не было. Он всегда был способен успокоить его одной лишь интонацией. — Это несправедливо. Всем прошлым я нашел, а тебе дать не могу. Будто не взаправду люблю… — зашуршал вентиляцией Хромдом совсем тихо, слушая как стучат приводы близкого корпуса и щелкают внутренние системы. — Хочешь сделать мне значимый подарок — оставайся рядом. — Ревайнд притянул шлем мнемохирурга к себе, с тихим стуком соединяя их верхние выступы. — Я люблю тебя сильнее чем кого-либо из тех, кого помню или навсегда забыл. — Хромдом смотрит прямо в мерцающий визор напротив, пытаясь раствориться в их голубизне. — Ты говорил это миллион раз, — хихикает Ревайнд, поглаживая боковые вент-затворки шлема партнера уже с двух сторон. Он успокаивает его. — И скажу еще столько же. — отвечает тот, накрывая своей большой ладонью миниатюрную ручку на своей щеке. — Я тоже люблю тебя, Доми. — Мой маленький лютик… — шепчет любимому Хромдом, прижимает к себе бережно, трепетно обвивая небольшой корпус светлыми руками, почти дрожит, чувствуя, что его обнимают в ответ, пытаясь зацепиться маленькими пальцами за широкую спину. Ревайнд не требует от него подвигов. Не желает следовать традициям и не хочет видеть, как он истязает себя ради глупых формальностей. Ему хватает его внимания, он не просит большего. Он любит его и так. Хромдом подавляет желание вырвать камеру искры наживую и отдать ему в руки.