Навеяно «Спиридионом» Ж.Санд, эпилогом «Графини Рудольштадт», материалами ВП СССР и собственным мировосприятием. Да простят меня воцерковленные.
Многострадально, долго. Поклон моему главному редактору, сестре души моей, Ирине Чёртовой-Дюжине! С Новым кругом полёта души, друг мой!
ВОЗВРАЩЕНИЕ К ИСТОКАМ
Иисус же, подозвав их, сказал: вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом; так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих(Матфей, 20:25 – 28)
Среди могучих елей и столетних буков к востоку от городка Вальдмюнхен, уже на границе немецкой Баварии и славянской Богемии, по мере восхождения в горы всё чаще встречаются сосны, сквозь разлапистые ветви которых открывается потрясающей красоты вид на дальние, не столь высокие возвышенности, синеющие в поволоке вечерних туманов. В этих диких краях в конце апреля стоит восхитительная солнечная погода, а ночи так теплы, что без страха подхватить простуду, несмотря на полумрак и сырость воздуха, можно до утра оставаться под открытым небом под защитой живописных скал и тамошних деревьев. Прекрасный юноша с завораживающим взглядом, одетый в пёстрый крестьянский наряд, грелся у ночного костра, присев на заваленный ствол ели, и машинально перебирал тонкими белыми пальцами струны старой гитары, местами потрескавшейся от долгих лет странствий, полуденного зноя и сезонов дождей. В бездонных чёрных очах отражалась игра жаркого пламени. Взор был обращён внутрь себя, будто сидевший у огня музыкант решал какую-то философскую задачу, вопрошая своё сердце: то недовольно хмуря брови, то соглашаясь со своими предположениями. Две маленькие девчушки внешности и одеяния не то румынских простолюдинок, не то жителей Испании, босоногие, но тоже опрятно одетые и с запросто убранными чёрными как смоль волосами, отошли от тёплого и уютного огня, чтобы насладиться манящим величием светил на безлунном небосводе, в бездну которого было устремлено задумчивое лицо невысокой, немолодой, но всё ещё стройной и грациозной цыганки в полосатой юбке и тёмно-красном дорожном плаще из плотной ткани. Младшая из девочек обняла ноги женщины, улыбнулась и тоже посмотрела наверх, сквозь прозрачную паутину макушек сосен, затаив дыхание от восторга. Старшая, девочка лет шести, со спокойным и бледным личиком, прислонилась своей смуглой щекой к стану матери и, глядя на небо, шёпотом продекламировала по-итальянски: – Безмерное небо глаголет Творца-Вседержителя славу… – Славу Творца-Вседержителя, – склонив головку на бок, с улыбкой, по-детски коверкая звуки, но идеально верно пролепетала нежным голоском маленькая Венцеслава. Как тонко дети чувствовали внутренний настрой родителей! Накануне они с жаром начали изучать репертуар юных лет Консуэло. Стихи Лео Марчелло незримо витали в образах угасшего дня, отдающего ароматами возрождающейся к жизни после стуж и метелей природы. Цыганка приласкала младшую дочь, поцеловала в кудри старшую, и все вместе вернулась к костру, привычному спутнику последних лет поэтического бродяжничества семейства. – Матушка, – произнёс певучим, ещё неокрепшим, но уже начинающим приобретать низкий тембр голосом молодой музыкант. – К чему такая таинственность и напряжённая сосредоточенность на вашем челе с тех самых пор, как мы приблизились вот к тем вершинам, что возвышаются над долиной за перевалом? – паренёк указал в сторону, где каждое утро восходит солнце. – Хоть вы с отцом и не сказали ещё об истинной цели нашего нынешнего предприятия, но голоса во сне с непреодолимой силой влекут меня к скалам, поросшим мхом цвета крови, а воображение рисует руины старого замка с печальными надгробиями, увитыми плющом. – Послушайте, Ванда, Венцеслава, – стараясь говорить как можно тише, чтобы не нарушить покой задремавшего тут же, под стенами скалы с небольшим гротом, супруга, уставшего после длительного перехода, умственной и физической работы, цыганка присела возле девочек, приласкала их, многозначительно посмотрела на сына и, видимо, не решаясь говорить при дочерях о тревожащем её ближайшем будущем, уговорила их пойти отдохнуть на циновках рядом с отцом. – Завтра вашему благородному батюшке предстоит испытать много радостей и печалей. Давайте постараемся отвлечь его от горестных воспоминаний… Мы идём в землю, где появился на свет и провёл свою юность ваш отец, в леса, где он черпал своё вдохновение, к скалам, где рождались героические напевы дорогих его сердцу воинов. Идём к нашим старинным друзьям, которые многие годы помогали своему любимому брату. Идём поклониться праху ваших предков и памяти доблестных победителей прошлого. Что бы вы ни узнали, ни услышали из уст грубых завистников, попадающихся на пути честных и добрых людей, знайте, что ваш папа – наилучший из всех людей в мире. Мать видела, как девочки приютились по обе стороны могучей груди отца: маленькая Венцеслава выбрала место со стороны его сердца, Ванда комочком улеглась справа. Когда голоса стихли, а ночное безмолвие нарушалось лишь трещавшими поленьями костра, женщина отвела полный любви и восхищения взгляд от сына, и, стараясь ступать по лесному настилу как можно тише, подошла к засыпающим отпрыскам, заботливо прикрыв отцовским плащом из овечьих шкур всех троих. Альберт, всегда реагировавший на тихое приближение жены, приоткрыл глаза. Консуэло сделала жест, чтобы он не растревожил детей, вступив с ней в диалог. Он в знак согласия прикрыл глаза, обхватил сильными руками дорогих дочерей и снова погрузился в сладкую негу сна. Цыганка села подле сына и привлекла его в свои объятия. К этому ребёнку у неё была особая нежность – последний отпрыск рода Рудольштадт, в три года лишившийся материнской ласки и отцовской опоры, целый год проведший без её, Консуэло, заботы, пока она была заперта в пражских казематах вслед за заключением мужа, этот необыкновенный малыш с чудесной памятью, по рассказам каноника, ни на день не забывал справляться, когда же вернутся его дорогие мама и папа. Первая встреча с мальчиком после освобождения цыганки принесла обоим много волнений, отразившихся на дальнейших отношениях между матерью и сыном. – Наш друг, Иосиф Гайдн, рассказывал, матушка, что отец был лично знаком и вёл переписку с умнейшими мужами мира. Значит ли это, что раньше вы бывали при дворах Европы и вели иной образ жизни? Делились ли своими знаниями и открытиями со знатными особами? Бывшая примадонна оперных театров вздохнула, собираясь с мыслями и тихо и размеренно начала свою речь. – Да, как ты верно сказал, Зденек, Альберт Подебрад вёл переписку с умнейшими мужами современности, и мы наблюдаем, как многие идеи Вашего отца просачиваются теперь через их научные труды и достижения. Его способностями к глубокому анализу и дару убеждения восторгались профессора известных университетов Старого Света. Вероятно, ты в недоумении, почему мы отстранились от общения с сильными мира сего, отрешились от благ цивилизации, долго не засиживаемся на одном месте и бОльшую часть жизни находимся в странствиях? – Признаться, такая мысль меня посещала неоднократно, но вовсе не потому, что я усомнился в правильности того образа жизни, который мы ведём. – Ты заметил, мой мальчик, я стараюсь не вспоминать о страданиях и лишениях минувшего. И постепенно ваш отец забывает о причинённом ему горе. Хоть Бог велел мне охранять спокойствие мужа, все эти годы не я являюсь его утешением. Это он даёт мне умиротворение от мирских обид своей святой и пылкой любовью. Где бы мы ни странствовали, будь то Франция, Испания, Англия, приютившая меня когда-то Италия, земли Германии, ваш отец всегда был рядом, и мы черпаем в дружбе друг друга веру, убеждённость в верности выбранного пути, светлый ум и творческое вдохновение. Мы не умеем и не хотим совершать сделки с несведущими в искусстве и неодарёнными пониманием прекрасного людьми, продавая наше ремесло – то божественное лекарство, которым мы одариваем окружающих… Но верим, что искусство формирует тот мир, ту реальность, в которой мы живём… И нам не страшно потерять накопленного добра, потому что мы не откладываем про запас. Когда ваши родители не смогут добыть себе кусок хлеба, вы, достойные потомки ваших предков, выполняя предназначение артистов, сможете сделать это за нас, – женщина, кротко улыбаясь, погладила юношу по голове. – Ни на минуту не задумывайтесь, матушка, что ваши дети окажутся столь неблагодарны, что забудут ваши заботы и покинут вас в нужде и печали! – отрок бросился в объятия матери и крепко прижал её к своей трепещущей груди. – Oh, hijo del alma de Trismegisto! [1] Сын Ливерани не может рассуждать и поступать иначе! – глаза матери наполнились слезами умиления. Оба какое-то время молчали, думая о судьбах странствующих музыкантов. Потом мысли цыганки вновь обратились к её дорогому спутнику жизни, бережно обнимавшему дочерей и мирно спящему поблизости. – Зденко, насколько внимательно ты изучал Святое писание? – испытующе вглядываясь в лучистые глаза сына, спросила она. – Помнишь ли ты то место в Евангелие, где Иисус говорил бы, что он Бог, которому нужно поклоняться? Что он чем-либо отличается от остальных людей? Это служители церкви имени Христа возвели на него напраслину, приписав права Бога тому, кто являлся лишь его провозвестником. Книжники и фарисеи всех времён и народов наделили Всевышнего чертами своего характера и своим нравственным мерилом, утратив веру Богу живому и поклоняясь ритуалам. Сам же Христос именовал себя лишь учителем, несущим истину, данную ему Всевышним…. – Значит ли это, что слова Пророка «Я и Отец – одно» должны показать, что каждый человек так же близок к Господу при полном ему доверии? – перебил юноша, чтобы не упустить своей мысли. – Ты рассуждаешь как сын своего отца, мой мальчик. С ранних лет ваш родитель путеводной звездой и примером для подражания из всех философов древности выбрал себе образ Пророка из Назареи. И так или иначе повторяет его путь… Я никогда раньше не была столь откровенна с тобой, дитя моё, дожидаясь, когда ты сам, возмужав, начнёшь задавать вопросы. Твой отец пошёл на заклание, спасая дело всей его жизни. Он изначально знал о предательстве иуд нашего века, и пошёл на распятие добровольно и даже с жаждой принести себя в жертву ради избавления тысяч таких же ревностных еретиков, мечтавших о всеобщем равноправии и братстве. Мой бедный Альберт забыл о тех ужасах плена, на которые обрекли его и нас всех власть имущие в надежде, что он не сможет нести в народ светоч знаний. Лучший ученик Иисуса, святой грядущих времён страдал за новую истину не меньше своего учителя, терзаемый обманщиками, клеветниками и предателями… – Матушка, матушка! – воскликнул в порыве озарения молодой музыкант. – Мне никогда раньше не приходило в голову, насколько совпадают пути батюшки с делами легендарного пророка! Но теперь, после всего того, что Вы мне рассказали, сомнения нет – это святой, это друг и брат Христа, почитатель и последователь его мудрости и безгрешной жизни! – Так и есть, мой юный друг, ты верно понимаешь то, что хочет сказать тебе моё сердце… Завтра мы ступим на земли Империи, чтобы вновь воссоединиться с остальными нашими детьми. Опасность, что вашего отца вновь поймают и осудят, крайне велика. Понадобились все силы влиятельных особ, тайно разделявших и принявших когда-то намеренно забытое учение Христа, чтобы двери его темницы вновь открылись. Признаться, было сложно решиться на это давно задуманное паломничество, возвращение к истокам, к месту нашей первой с ним встречи, хотя я видела, как вся его природа рвётся в родные места. По мере приближения к Богемскому лесу былые надежды возвращаются к нему, глаза горят чарующим светом, сердце стучит всё сильнее, а грудь наполняется живительной силой. – О, Альберт Подебрад, благородный потомок Яна Жижки, чешского народного кумира-социалиста, воина-победителя и последователя истинного учения Христа о всеобщем равенстве, ты считает, что злых людей нет на свете?! – цыганка горестно вздохнула и покачала головой, с болью вспоминая недавние события, разлучившие их с детьми и друг с другом. – А, тем не менее, эти самые люди запретили вашему отцу появляться на земле его предков, обвинив сумасшедшим и лишив возможности жить оседлой вольной жизнью среди своих братьев, в тех краях, откуда он был изгнан много лет назад. Теперь даже язык, родной говор его народа, почти не звучит на городских площадях Богемии... Годы изменили его внешность, но я опасаюсь, что злые, невежественные, суеверные глупцы могут навредить ему и теперь, считая безумием то, что является высшей степенью вдохновения… Людям не понять нашего счастья вечных странствий, радости разделённых помыслов, созвучных идеалам покорённых народов, униженного и загнанного человечества, лучшей части его. Несмотря на все беды, выпавшие на нашу долю, на всё зло, причинённое ему людьми, он не отрёкся от них и не потерял веру в человечество, не порвал с этим миром и не проклял его, не испытал отвращения к своим преследователям. И прав наш благочестивый друг, отец Алексис, с которым мы познакомились в пустынном монастыре на берегах Италии, говоря: «Дух Господень пребывает не с гонителями, а с гонимыми» [2]. То, что нас не минула участь несчастного барона Фридриха фон Тренка, друга нашей семьи, лишь закалило наши чувства, научив радоваться каждому новому лучу солнца. Консуэло вновь прервала свой монолог, пропуская сквозь сердце память о годах заточения супруга. – У нас нет храма для сборищ, но ведь храм для приобщения к истине – весь великий мир Создателя, сердце путника, каждая тропинка Богемского леса. За простыми людьми будущее, сынок, помни слова своего славного отца. Он, как первый ученик своего брата Христа, абсолютно уверен, что царство божие возможно построить на земле своими руками, не переходя грани жизни и смерти. Он видит эту силу, эту жилу в народе, в мощи крестьянина, в смекалке и уме доброго странника, в творческом полёте бедного артиста. Прекрасные идеи Альберта падают в плодотворную почву, и мы питаемся и исцеляемся от этого источника вдохновения – благодарного слушателя с глубоким внутренним миром и готовностью служить человечеству. Врач лечит, природа исцеляет [3] – так отзывается ваш отец на пытливые взгляды и наивные вопросы простого работника, намеренного взять инициативу преображения общества в свои руки… Супруга Альберта находилась в возвышенном поэтическом возбуждении, открывая сыну всё новые грани широкого сердца и глубокого ума своего спутника жизни. Она перевела дыхание и продолжала вдохновенно: – Ваш отец, с которым участное Провидение связало жизнь вашей матери, с которым я следую по дорогам судьбы бОльшую половину жизни и являюсь непосредственным наблюдателем его силы мысли, мудрости и величия души, такой же проводник в мир истины, что и выбранный им Учитель. Он не говорит, опустив руки и поникнув головой: «Что я могу сделать один?». Он вселяет уверенность в каждого пахаря, в каждого труженика, что тот своей жизнью, своими добрыми мыслями и делами сможет изменить этот несправедливый мир. Ибо каждый – наместник божий на земле. Всякий человек – творец, наделённый свободой воли и свободой выбора… Он учит жить в ладу с Богом, который говорит с каждым из нас через нашу советь. И говорит постоянно, в поле ли крестьянин за тяжёлой работой или в церкви предаётся молитве. Говорит с нами образами сновидений в минуты покоя, через события жизни, встречи с людьми, строчки в книге в часы бодрствования. Как сказано у Иоанна: «Дух Святой – наставник на всякую истину» [4]. Совесть помогает отличить глас Господень от наваждений, поэтому, дитя моё, блюди чистоту своих помыслов и поступков, дабы не расстроить камертона, именуемого совестью, услышать и понять знаки Свыше. И если каждый будет идти по пути, предначертанному Промыслом Божьим, тогда и наступит царствие Божие на земле, как на небесах, как вторит своему Учителю ваш батюшка [5]. Вдохновение цыганки достигло наивысшего подъёма, голос дрожал, не сдерживаемые ложным стеснением благотворные слёзы хлынули из глаз женщины. Взволнованный сын стал было успокаивать мать, но она уже унеслась мыслями в прошлое и продолжала: – Сумасшедший! Душевнобольной! Опасный безумец! – горько, сквозь слёзы, усмехнулась Консуэло. – Его признали безумным за то, что он и на площадях и в храмах перед праздными зеваками, и в суде, и гораздо позже при встрече со служащими тюрьмы порицал веру монахов и церковников в обряды и говорил крамольные для них вещи о вере истинной Богу живому. – Жрец! Человек-жрец! – с благоговением проговорил юный Зденко. – Да, друг мой! Именно так его и величали соратники. Он вышел за пределы знахарства и объял своей многогранной научной эрудицией вкупе со сверхчеловеческой памятью и божественным знанием прошлое, настоящее и будущее. Избранник Святого Духа, Князь милосердия, Отец бессмертного Евангелия, Человек-народ! [6] Пламенная речь разгорячённой женщины была прервана появлением в отблесках костра задумчивого уже немолодого мужчины с бледным, красивым, добрым лицом и благородной осанкой. Он с нежностью посмотрел на жену и сына, улыбнулся уголками губ, встал возле цыганки на колени, взяв обе её руки в свои и, притянув их к своему пылающему от наэлектризованности момента лбу, как это делают в минуты сотворения молитвы, некоторое время простоял так с прикрытыми чёрным бархатом ресниц глазами. Цыганка вновь прослезилась, понимая всю чистоту и возвышенность порыва своего супруга. Юный музыкант изумлённо, с благоговением взирал на своего отца. Если бы наши герои жили столетие спустя, русский художник Иван Крамской наверняка бы взял образ Христа, для размышлений и переживаний уединившегося в пустыне после своего крещения, именно из этого мгновения наивысшего полёта мысли и духа пророка восемнадцатого века. Шерстяной плащ главы семейства, накинутый на плечи, напоминал гиматий Иисуса с холста художника, прямой простодушный взгляд, спутанные в творческом беспорядке, уже седые, но всё ещё густые вьющиеся волосы обрамляли печальное чело. Тот же облик человека, вполне земной, но всецело вверивший свою судьбу Провидению. Не выпуская рук супруги и не меняя позы, будто продолжая свою мысль вслух, коленопреклонённый мужчина произнёс полушёпотом, на родном языке обращаясь к жене: – Uražený, ať se uklonil! [7] Все трое на некоторое время погрузились в безмолвие. Слова не нужны тем, кто может делиться чувствами. Но сегодняшняя ночь раполагала к откровенности отца. – Твоя мать, дорогой сын мой, добра, словно бродячая богиня бедности, спасающая усталого и потерянного путника, заблудшего в дебрях мирской суеты. Человек всегда и всюду одинок, покуда он никем не понят. Но когда-то среди окружавших меня близких людей появилась одна храбрая девушка, говорящая мне правду о тех страданиях, которые я причинял своим родным. И я поверил этому существу, отдался ему всей своей исстрадавшейся душой. Она разделила со мной своё спокойствие, сумела убедить меня не быть гордецом, каковым я являлся по отношению к моей семье и ко всему человечеству, одним словом, исцелила меня от неблагодарности, какую я невольно в слепоте своей проявлял к любящим сердцам. Ваша матушка оживила существо, в одиночестве страдавшее и обращавшееся за ответами к голосам и видениям прошлого. Она спасла меня от самого себя, вдохнула жажду жизни. Стала моим компасом в поисках истины, обещанным утешением, умиротворением, примирением с миром, моей Консуэло [8], одаривающей своей любовью, ничего не требующей взамен… Это обоюдное притяжение существовало и раньше, в других фазах нашего бытия, и, я знаю, мы будем любить друг друга вечно. Я ощущаю это кожей, чувствую сердцем, понимаю умом. Словом, я живу любовью. Он вновь склонился пред своей женой то ли в позе благородного рыцаря, приносящего присягу даме своего сердца, то ли совершая священнодействие. – Да, я невольно услышал ваш диалог и повторю за твоей матерью – годы тюрьмы, годы скорби и размышлений научили видеть все оттенки жизни. В книге Царств сказано: «Слышьте Господа не в землетрясении и огне, но в дуновении тихого ветра» [9], а я добавлю – славьте Господа в кротком взгляде любимой подруги и в тихом смехе ваших детей. Ничто так не приближает к пониманию замысла Всемилостивого Творца, как рождение нового человека. Предвечный мудр со своими творениями: раз дети, плоды физические – дУши моей душИ, то ничто не умирает, никто не умирает! Вот она – преемственность от начала времён, вот оно – бессмертие в воплощении идей, о, наследники ума и духа! Разве каждый из нас не творец, не участник творения единой Мировой Первоосновы? Не в этом ли тайна предназначения рода человеческого? И в тебе, Зденек, и над тобой, мой мальчик, и в каждом из живущих на земле жив Христос, и в осознании этого есть счастье! – он с гордостью взглянул на растроганного сына, с благодарностью на жену, внемлющую каждому его слову. – Веруйте Всевышнему, и путь Промысла будет открыт вам! Это и есть божественный напиток евхаристической чаши для физического и нравственного преображения. Это и есть мифический священный Грааль, который ищут и не могут найти многие поколения! – Как прекрасна жизнь! Как прекрасна природа! Как прекрасно человечество! – произнёс юноша в порыве восторга, с жадностью впитывая мысли своего отца. ……………………….. Ковш Большой Медведицы на севере накренялся к рассвету. Звезда цыган, её звезда – Альдебаран, выделяясь в россыпях и туманностях Млечного пути, тоже указывала на приближающийся новый день. Женщина прикрыла глаза и всей грудью вобрала в себя ароматы чудесной ночи; переполнявшие её воспоминания, когда ей пришлось опасными тропами, неведомыми слабой представительнице её пола, спуститься в бездну и найти там бессознательно взывающую к ней родственную душу, перенесли её в пещеру, где двое затерянных путников вдруг осознали, что знают друг друга уже так давно, как существует мир. Она вновь ощутила себя маленькой цыганочкой, мирно покоящейся на сильных и нежных руках чудесного доброго юноши, сердце которого билось в унисон с сердцем Всевышнего… Цыганка перевела взор на задумчиво сидящего возле костра в игре светотеней сына, точной копии только что виденного образа далёкого прошлого, с тем же добрым лицом, высоким умным лбом и кротким выражением бархатных глаз, с той самой гитарой чёрного дерева с серебряным вензелем «А.Р.». Её благородный супруг вновь погрузился в раздумья, которые старались не прерывать члены семьи. Она, по обыкновению, пыталась угадать ход мыслей любимого человека, предназначенного ей судьбой, бережно охраняя тайну его печали от циников и скептиков, пытавшихся порой выпытать формулу построения будущего идеального мира, предречённую пророком. – Боже великий! – прошептала женщина. – Дай нам сил и мудрости быть в ладу с Промыслом божьим, сохранить и впредь нести это счастье разделённого чувства, близости сердец и доверия бесконечному небу. –––––––––––––––––––––––– [1] – Oh, hijo del alma de Trismegisto! (исп.) – О, сын души Трисмегиста! [2] – Отец Алексис – главный герой романа Ж.Санд «Спиридион». [3] – «Врач лечит, природа исцеляет» – Гиппократ. [4] – «Когда же придёт Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину: ибо не от себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит вам» (Иоанн, 16:13). [5] – «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё; да придёт Царствие Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе» (Матфей, 6:9, 10) – единственная молитва Христа, встречаемая в Евангелие, которой тот учил своих учеников. [6] – «Избранник Святого Духа», «Человек-народ» – так звучат высшие степени посвящения в Ордене Невидимых, присвоенные Альберту Подебраду. [7] – Uražený, ať se uklonil (чешск.) – Обиженный да поклонится тебе. [8] – Consolamentum (лат.) – утешение, умиротворение, примирение – название обряда посвящения у богомилов (История ересей, сост. А.Лактионов). [9] – «И сказал: выйди и стань на горе пред лицем Господним, и вот, Господь пройдёт, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, [и там Господь]» (3-я книга Царств, гл. 19:11, 12). [10] – Цитата из Эпилога «Графини Рудольштадт», авторство которой в произведении Ж.Санд принадлежит Адаму Вейсгаупту, встретившему наших героев неделю спустя. Ноосфера? Коллективное бессознательное?11-22.12.2022