Тэтчер

      Дилюку не привыкать видеть людей, что выпивают залпами кружки алкоголя. Ему не привыкать к их красным лицам, развязному языку и ватным рукам. В какой-то степени вся эта атмосфера ему по нраву. Гул народа, игра лиры и песни от барда, возможные пьяные разговоры с барменом и тряпка в руке. Дилюк соврет, если скажет, что ему не нравится стук бокалов и кружек друг об друга.       Раньше, остаться в таверне работать, для господина Рагнвиндра — было лишь добычей нужной информации, что текла из уст собеседника, словно вино в чужой стакан. И чем больше знаменитого вина Мондштатда текло, тем больше слухов он узнавал, впитывая их как губка и разбирая их по полочкам в мозгу. Но почему же раньше? Разве молодой господин винокурни и сейчас не остается в ней допоздна, лишь из-за этой причины? Чарльз лишь в усмешке покачает головой, продолжая раздавать заказы и так и не дав точный ответ.       Шахматы — любимая игра Дилюка. Он играл в них еще в молодости, когда отец сидел на соседнем кресле, с легкостью выставляя своему чаду «шах и мат», когда рядом беззаботно смеялся, еще на тот момент, близкий брат, а Аделинда хлопала, подбадривая молодого господина, когда у него получалось одержать победу. Тогда все было проще, тогда не было работы ночным защитником и тогда его тело не было в шрамах от трехгодовалого путешествия.       Но сейчас шахматы для него были не более чем расслаблением. Дилюк любил тишину, любил потрескивание камина рядом и тиканье часов, что не давали игре затянуться. И до безумного сжигающего огня, ему нравился его противник, что с таким расслабленным и счастливым видом ставил ему «шах и мат» так же легко, как выпивал бокал за бокалом, заставляя хозяина «Доли Ангелов» то и дело замешивать ему новые и новые напитки. — Почему ты никогда не пьешь со мной, Дилюк? — Мне не нравится вкус алкоголя. Я предпочитаю соки.       Собеседник радостно хмыкает, выставляя очередную фигуру по разноцветной доске. Он закидывает свою ногу на другую, сидит расслабленный в этом красном кресле, покачивая бокал с каким-то очередным коктейлем, вкус которого Дилюку невидан. Рагнвиндр сглатывает, пытаясь не отвлекаться от раздумий. Кровь закипает от огня, предавая их игре каждый раз все больший интерес. Хозяин не мог забыть обещание: сделать что угодно, если тот победит. — Ты уверен, что не хочешь хотя бы один бокальчик выпить? Твои напитки и впрямь хороши, я уже молчу о закусках. — А тебе не много? Ты выглядишь, словно несовершеннолетний, а пьешь похлеще старика. — Мне больше пятиста лет, но ты смеешь называть меня ребенком? — Итэр хмыкает, убирая стекло на тумбу рядом и все же садясь прямо. Дилюк вовсе забыл о тиканье часов, его ход затягивается. — Сам то, не можешь меня переиграть! А зовешься лучшим игроком и полуночным героем.       Стоит хозяину винокурни сделать ход, вымещая свое раздражение на фигуру, как мальчик напротив победно восклицает о его проигрыше. Не сказать, что Дилюку грустно. — Ты опять проиграл, значит с меня желание! — Господин поднимает свой взгляд, ожидая задания. Итэр сегодня навеселе, возможно, что-то хорошее случилось с ним в других странах? А может дали впервые награду больше, чем мора. Но это вызывает несвойственную улыбку, ведь Дилюк знает — значит задания будут особенными. Будь то прогулка по ночному городу, предоставленная спальня в поместье или еще что-нибудь. — Выпей за меня вино. — Довольно легкое задание, не находишь? — Нахожу, но уж очень хочется посмотреть, как хозяин винокурни недовольно морщится от вкуса. Кайа мне как-то раз рассказывал, что ты выпил…       Дилюк не дает договорить. Вскакивает с кресла в безумном смущении, хватая бутылку с тумбы и залпом отпивая. Возможно он выпил слишком много, чем целый бокал, но его шея и уши горят, а зубы стискиваются от противной колющей агонии и горечи, что остается внутри глотки. Но вместе с тем вкус винограда, что так любил магнат, играет на его языке и губах. Итэр смеётся где-то под ним. — Ты с ума сошел? Куда же ты залпом столько выпил. Но лицо у тебя, что надо. Ты бы себя видел!       Он смеётся, радостно, во весь голос, показывая свои клыки и иногда пытаясь сдуть лезущие в глаза и нос волосы. Дилюк опирается на подлокотники кресла, нависая сверху. И вправду, зачем же он, почти никогда не пьющий, выпил залпом столько вина? От смущения? А может для храбрости, чтобы исполнить то, что таилось в его душе?       Ответ ему никогда никто не даст. Ни на утро, когда он найдет себя в кровати на втором этаже таверны, с болящей губой от укуса. Ни на следующий день, когда партию в шахматы пришлось отменить. Ни даже через неделю, когда он пошлет своей верной птицей письмо. Все это останется вопросами, что играют подступающей в горле сладостью и воспоминаниями о смешанном вкусе винограда и клубники на языке. Но ответ придет к нему сам. В очередной вечер, когда они соберутся играть, одетый в свой приятный плащ и с длинной пшеничной косой. И вкус у этого ответа будет не горький, как вино, а сладкий, как спелая клубника с шоколадом, выступающий слюной, стекающей по подбородку и болью от случайно порезанного языка об чужие клыки. Наверное тогда Дилюк вместе с шахматами полюбил и выпивку. Ведь выпивать каждый вечер, а потом получать утешение в мягком матрасе кровати или холодном ветре Мондштатда — стало их привычкой.