Одинокая луна

Весна проходит тихо, мне исполнился тридцать седьмой год. В моей семье всё хорошо, Фальк с Тадатом растут и носятся как угорелые. Слежу за щенками постоянно, учу охотиться на рыбу на речке, но они только с удочкой могут. А вот Тали очень ловкий, с острогой ходит, и у нас всегда есть корзина рыбы. Своих щенков от меня больше не требуют, но как бы невзначай мы прогуливались в гости к владельцам сильных альф. Но те ещё понятливее Джога и сразу ныряют в конуру. Хадата это даже забавляет, он зовёт меня матёрым омегой, и обмолвился, что за Тали сам полтора года бегал, хвостом ходил, чтобы на брак уговорить. Летом я уже бегаю в полях. Там, оказывается, охотиться легче, чем в лесу. Множество мышей привлекают птиц, зайцы копают себе норы и удирают от меня не так активно, как могли бы, а потому я гоняюсь за ними до умопомрачения. Мы хорошо кушаем, щенки растут. Мне кажется, они каждое утро становятся длиннее. Тали тоже на это мужу указывает. К концу лета штаны на обоих детях короче на половину ладони. Хадат приносит ткань, и Тали берётся за шитьё. За время среди людей я ещё увидел множество их обычаев и праздников. Они устраивали различные обряды, направленные на мирную жизнь в балансе с духами и природой. Люди собирались вместе, водили хороводы, пели песни и совершали ритуалы — гадали на будущее. Они даже костюмы себе делали, а ещё приносили духам еду и подарки, задабривая. Если весной это были праздники во славу жизни, а летом воспевали торжество красок и цветения, то по осени я впервые видел ритуал сбора урожая и поминания мёртвых. Осень будто замыкала круг рождения и жатвы, другие танцы и костюмы, подготовка земли ко сну. Ярким событием осени становится окончания строительства огромного общего на деревню хранилища зерна и перестройка укрытия для единого стада. Совместный запас еды помогал зимой, когда удача на охоте улыбалась не всем, а так же делился на стариков, что уже не могли возделывать свои огороды, как в молодости, хотя к ним заходили помогать дежурные. Тут следили о всех членах деревни, что мне очень нравилось, напоминало единство стаи. Стройкой с самого начала и до завершения занимается Хадат, решая все административные вопросы, да и проект здания принадлежит ему. Я горжусь альфой и радуюсь, что его талант признаётся среди сородичей. На охоту мы вместе уже не ходим так часто, да и мою самостоятельность с ловлей птицы и зайцев уже ждут. Детям стройка тоже интересна, мы с ними стаей крутимся среди взрослых, и я смотрю, чтобы щенки нигде не застряли. Да и домой их сложно загнать. Обычно беру Фалька за шкирку и тащу, а Тадат нас догоняет. Он теперь над братом не шутит, наоборот смотрит во все глаза не меньше моего. Фалёк вначале возмущается, а потом я подставляю бок и везу его на себе. Я и двоих могу, но тут уже Хадат с Тали запрещают щенкам на мне кататься. Они думают, что я волк без силы оборотня, да и омега же. Говорят детям, что те могут меня раздавить. Наверное, моя возня с детьми расслабила других взрослых. Думая, что я всегда и везде слежу за ними, они посматривали на отпрысков в полглаза и не учили быть осторожными. Но я действительно слежу, потому успеваю пресечь несчастье. А может, предки и Луна сделали для меня такой подарок, позволили воздать по заслугам не одному, так другому. Но я не очень-то оценил дар и вот почему. Стоит жаркий осенний день. Тепло так, словно лето заново началось, хотя до зимы всего два месяца осталось. Стройка вышла действительно грандиозная, её вели не только всей деревней, но чтобы успеть в срок наняли людей, что ходят по деревням в поисках работы. Их разместил у себя в тёплом сарае староста, кормил и поил в обмен на услуги. Те действительно не ленились, да и им обещали дать с собой провизии. Деньги тут особо не в ходу, люди в основном обмениваются товарами. Стройка подходит к завершению, и остаются только простые работы, а потом наполнение хранилища зерном. С этим уже справятся сами жители, так что близится день расчёта для наёмных работников. Староста с Хадатом подготавливают для них плату, а я бегаю с детьми. Фальк капризен и непоседлив больше обычного: то хочет домой, то требует с ним играть старшего брата. Ещё мелкий щенок неудачно скатывается со стога сена и ранит колено. Я старательно зализываю ссадину, а Тадат успокаивает омежку, делая ему куколку из соломы. В общем, своими щенками я занят больше обычного, но чутьё срабатывает вовремя. А может, кто из предков меня в бок толкнул. Я вижу как медленно, будто время замерло, один из наёмных работников идёт куда-то с ребёнком за ручку. С четырёхлеткой, таким же тихим и славным щенком, как мой Фальк. Облизываю своих малышей и толкаю мордой в сторону взрослых, занятых стройкой. Пришли их мужья-омеги и разносят пирожки. Дети бегут за угощением, а я иду за работником. Тот шёл по дороге между домами в сторону леса. Я припоминаю, что в той стороне и живёт мелкий. Может, проводить попросил? Но в душе уже чувствую, знаю ответ. Злость растёт во мне, застит глаза. И когда я вижу, как этот мерзавец расшнуровывает и спускает свои штаны, попутно рассказывая щенку, что ему будет интересно и надо потрогать, я теряюсь в ярости. Будто это было вчера, а не несколько лет назад. Снова вижу Замбру, вспоминаю его запах и вкус платка, что он засунул мне в рот. А эта тварь вновь берёт щенка за руку и пытается пристроить в его ладонь свою вялую плоть. Ребёнок уже понял, осознал беду, но слишком мал и запуган, чтобы давать отпор или закричать. Он только тихо всхлипывает и не может сопротивляться. Моя пасть сжимается на достоинстве этого мерзавца. Мне мерзко, но зубы входят в кожу, рот заполняет кровь. Я дёргаю головой в сторону и вверх, и кровь бьёт в морду. Эта тварь орёт, верещит, уходит на тонюсенький вой, а потом хрипит, сорвав голос. Я выплёвываю оторванный кусок плоти, это бесполезное мясо. Хочу вцепиться в горло, вырвать, но затем понимаю, что так только облегчу его страдания. Он зажимает руками пах, но кровь хлещет сквозь руки, залиты бёдра и штаны. Стоны, плач и всхлипы будто наслаждение для моих ушей, бальзам для души. Я абсолютно счастлив, я вижу умирающего Замбру и жадно дышу ароматом крови. Люди прибегают на шум, гомонят на разные голоса. Плачущего щенка забирают, отводят в сторону, смотрят, не веря в происходящее. Бледный как полотно насильник уже не кричит, его глаза закатываются, и он обмякает. Вокруг тишина, только щенок тихо плачет. А я вдруг понимаю, что убил человека, одного из них, и стою залитый его кровью. — Хого? — очень тихий оклик, почти шёпот, и я оборачиваюсь к Хадату. Поджимаю хвост и скулю, смотря, как он медленно ко мне подходит, касается головы. Я замираю, уже слышу шёпотки, что волк обезумел, что не ручной, что всех сожрёт... Староста со старшим сыном тоже тут. Они не дают людям подойти, просят задержать и друзей мрази, трёх других наёмных работников. Я начинаю дрожать, потому что не знаю, что со мной сделают, и боюсь за своё семейство. А если им выскажут за моё преступление? Хадат гладит меня и не даёт близко подойти шагнувшему к нам старосте, а вот Дукана пропускает и тот встаёт с другой стороны от меня. Староста отрицательно качает головой, а потом шепчется со своим сыном. Тот берёт голос. — Уверен, всем не хочется об этом думать и говорить, что могло... Что с нашим Демаем чуть не случилось беды. — А с нашим Бастом случилась! Ваш волк убил моего товарища! — кричит удерживаемый чужак. — Раз он ваш товарищ, то вы были в курсе его увлечений?! — сын старосты обороняется, нападая. — Или скажешь, что волк штаны с насильника снял, чтоб откусывать было удобнее?! Люди вновь шепчутся, обсуждают. Щенок тоже уже что-то родителям рассказал, и его отец подходит к старосте, тот кивает, затем говорит Хадату: — Твой волк невиновен, уходите сейчас. Хадат хлопает себя по бедру, и я прижимаюсь к нему, идём в сторону дома. По пути мою шерсть отмывают водой из поилки для животных, и я встряхиваюсь, вспоминая, как мылся у колодца, а Тораф ждал. Тогда он спас меня, а сегодня я отдал свой долг, защитив ребёнка. Он мелкий, человек к тому же, быстро всё забудет. Пусть живёт счастливо. Я даже не чувствую себя убийцей, хотя впервые забрал жизнь разумного. Дома я бреду в конуру, а вот Хадат с Дуканом заходят в дом к щенкам с Тали. Не знаю, как между собой решают люди, о чём думают и до чего договариваются, но ужин мне выносит Хадат, и я ем картошку с мясом, яйцами и хлебом. Много, плотно, сытно. Тали тоже выходит во двор, но позже, я уже успел всё вылизать. Я чувствую его настороженность, но он уверенно подходит ко мне, гладит и осматривает голову и пасть. Боится, что мне досталось? Я лижу омеге пальцы и ладонь, Тали улыбается. — Не знаю, что будет, Хого, но я в тебя верю. Ты наш хороший волчик, любимый славный и красивый. *** С утра приходит староста с сыном, смотрят на меня, пока говорят с Хадатом и Тали. — Мы понимаем, что волк ребёнка спас, но он убил человека. Для многих важно только это. Как по мне, насильнику только туда и дорога, однако жизни волку не будет. Пусть во дворе пока сидит, может, сгладится да забудется. А нет, ну... Отведи в лес подальше и позаботься, чтобы он там остался. — Я не трону Хого, пусть и не думают, а кто сунется к нам, так отведает моих кулаков, — хмурится Хадат. — Он не человека убил, а мерзкого насильника, да и как моего сына спас, я тоже помню, у меня память не такая короткая. Я не стану на добро чёрным злом и неблагодарностью отвечать. Вспомните, у насильника шея цела, хотел бы Хого убить, так глотку бы вырвал. Волки всегда в шею метят, он на охоте именно так поступает. А тут напал, может, думая покалечить или задержать, да крови много вышло... Что волк в этом смыслить может? И мне не жалко, насильникам не место на земле. Мы бы его сами прикопали, не отпустили, вот только для ребёнка уже поздно было бы. Староста бледнеет, но они продолжают говорить в таком духе, а когда гости уходят, Тали горько плачет на груди мужа, меня жалеет. Хорошая всё-таки семья у меня. Весь день мои люди где-то ходят, а дети наоборот подле меня: развлекают и гладят, даже сказки рассказывают. Так Тали делает, когда сами щенки болеют или плохо себя чувствуют. Мне хорошо с детьми, но общее настроение беспокоит. Что будет с моей семьёй, если им действительно прикажут со мной разобраться? Они не могут против всей деревни бороться, им здесь жить и щенков растить. Нельзя им стать изгоями. Вечером всё выглядит как обычно, мне приносят ужин, люди укладываются спать. А вот глубокой ночью я слышу возню под забором и подбегаю к нему, рычу. Меня успокаивают в ответ и заверяют, какой я славный. Я знаю этот запах, это человек из деревни. Пару минут спустя через забор летят несколько кусков мяса. Обхожу их один за другим, нюхаю тщательно. Отравлены. Так пахнет яд, которым от крыс избавляются. Вот значит как, неважно, чего хотят мои люди, за них всё уже решили деревенские. Наверное, некоторые не рождены для счастья... И я как раз из таких. Жду несколько часов после того, как стихают шаги моего отравителя. Я выкапываю яму за будкой и скидываю туда мясо, надежно утаптываю землю и обегаю территорию. Я не знаю, что мне делать наверняка, но я знаю точно, что малейшего риска не допущу в сторону моего дружного семейства. Тонкий серп луны даёт мало света, чем радует меня. Я перевоплощаюсь и разминаю тело. Давно я не был в безволосом состоянии, мимолётный ветерок быстро выдувает тепло, а босые стопы морозит земля. Я беру щепку с дровницы и подхожу к будке. Земля здесь хорошо утоптана. Сажусь на корточки и пишу: «Спасибо, что подарили дом. Я был очень счастлив. Живите долго и безопасно. Люблю... Ваш, Хого». Корявенькие буквы не передают всех моих чувств, от которых тесно в грудине и душат слёзы. Вновь опускаюсь на корточки и стираю буквы ладонями, перевоплощаюсь и прохожусь ещё лапами. Не надо этого. Решат, что я их обманывал всё это время, подло втирался в доверие с непонятными намерениями, не узнают моей истории и моего пути. Они запомнят волка-оборотня, не задумаются, кем стали для меня, а ведь я дорожу ими. Я оценил добро, отогрелся в лучах их любви друг к другу, жил в настоящей семье, которой у меня давно нет. Пусть лучше буду сбежавшим волком... Перепрыгиваю забор и растворяюсь в лесу. Только отбежав достаточно далеко, я позволяю себе долгий протяжный вой боли и слёз. Они наверняка услышат моё прощание. Я правда желаю вам добра, моя маленькая человеческая семья.