Горькое единение

— Вот же чёрт... — медленно тихо выдыхая, Антон крепко прижимал руку к груди и чуть заметно морщился от боли, не представляя, что делать, как быть в этой идиотской ситуации. На ум приходил всего один вариант, но стоило ли так на него полагаться... — Сюш... Сюш, подай ампулу пожалуйста. Так хватануло... Плывёт всё, сам не дойду. Арсюш... Милый, ты здесь? Жаль, но из памяти совсем вылетело, что нежно любимый человек ещё утром улетел на очередные съёмки и помочь ничем не мог, как бы ни был нужен сейчас. Не слыша ответа, Шаст медленно глубоко дышал, то открывая, то закрывая уже мутные зелёные глаза, запрокинул голову и пытался хоть как-то взять себя в руки, несмотря на то, как отвратительно всё сжимается в груди, как от этого противно сбивается дыхание и ещё больше всё уплывает. И как же всё могло так идиотски сложиться... Для молодого двадцатилетнего парня порок сердца — худшее, что могло выпасть. Для нормальной жизни достаточно было своевременного лечения, вроде ввода тех же инъекций, и хранились они всегда в холодильнике, на одном и том же месте, и кто бы мог подумать, что это станет такой проблемой... Боль становилась всё больше, умирать совсем не хотелось и, собрав остатки сил, Антон решился и плавно поднялся, свободной рукой удерживаясь за диван и тут же нехорошо пошатываясь, но единым чудом удерживаясь на ногах. Он уже мало что видел вокруг, в ушах начинало мерзко шуметь, от противной ноющей боли стали вырываться короткие полу-стоны, ноги категорически не хотели слушаться, но маленькими робкими шагами он двигался к коридору и цеплялся за жизнь, как только мог. Нельзя уходить сейчас, он обещал дождаться Арса, обещал ему шикарную свадьбу, обещал быть рядом, когда ему, наконец, вручат Оскар, так много обещал... Но у самого порога падает на колени и опирается на пол руками, пытаясь совсем не рухнуть и до боли сжимая тонкие бледные пальцы на старой затасканной белой футболке. Невыносимо больно, такая тяжесть, как булыжник на груди, и никуда его не деть... Выдержки хватает совсем ненадолго и, обессиленный, он совсем падает на пол, не успевая даже ухватиться за стену, уже обеими руками держась за слабое больное сердце и позволяя себе совсем тихо закричать. Муть перед глазами сменяется темнотой, кажется, ещё пара секунд, и всё закончится, но край ускользающего сознания улавливает резкий громкий звук, слишком похожий на испуганный любимый голос, и слишком много касаний, различить которые уже не удаётся. Нет, всё неправильно, он не должен был это увидеть, не должен был застать этот кошмар... Всё должно было быть совсем не так... В чём дело и сколько времени прошло? Минута, час, день? Почему он вообще ещё может как-то мыслить, задаваться вопросами? Мёртвым это не положено, это бред какой-то... Но физическое тело очень даже ощущается, что-то неприятно тянет в груди и после небольшого усилия удаётся приоткрыть глаза, хоть от обилия белого цвета вокруг невозможно пока что-то разобрать, и слишком ярко ощущается крепкая тёплая хватка за руку, слышится родной подрагивающий хрипловатый голос, но различить ничего не удаётся. От малейшей попытки движения увиденные очертания стен начинают кружиться с ужасающей скоростью, вновь расплываясь до невозможности, сердце резко обжигает кошмарной болью, а через секунду вновь смыкается противная вязкая темнота. Неужели его конец и правда будет таким? — Тоша... Тошенька, господи, я... Я не верю... Мне говорили, что ты... Что ты не вернёшься... Я ни на шаг, никогда больше... Прости... Это я виноват... — уже практически рыдая, Арс никак не мог поверить, что они уже дома и больше не расстанутся, и, сидя на диване, крепко обнимал за плечи своего маленького нежного мальчика, эти два месяца стали жутким испытанием для них обоих и отрицать это никак нельзя. — Сюш, тише, ну что ты... Я же тут, с тобой. Ну милый... Мне не нравится совсем... Как часто ты стал плакать. Никаких нервов не хватит... — душевное состояние любимого и правда беспокоило всё больше, и Антон искренне пытался всячески ему помочь, даже не говоря о действительно важных вещах, только бы не пугать ещё больше. Весь вечер что-то в груди снова неприятно кололо, от этого уже неплохо кружилась голова, но он молчал, прекрасно видел, что происходит из-за него с самым близким родным человеком, пытаясь привычно переждать боль, так ведь легче всего, даже если совсем неправильно... — Да, прости... Не бойся, всё хорошо. Всё в порядке... — быстро унимая слёзы, Попов старательно отгонял дурное предчувствие, преследующее его весь вечер, и поднял своё самое большое сокровище на руки, сделать это слишком легко и сказать об этом не помешает. — Какой же ты худой, ужас просто... Нет, всё, с завтрашнего дня буду тебя откармливать. А сейчас баиньки пора, я вижу всё прекрасно, ты устал... Пойдём отдыхать, давно уже пора. — Да, конечно... Только и ты отдохни, хорошо? А-то не вижу, спать практически перестал, есть нормально перестал... Одно с меня глаз не сводишь. Милый, ну нельзя ж так... — и не пытаясь сопротивляться, Шаст позволил донести себя до постели, проследил, чтоб любимый лёг рядом, и тут же тепло обнял его, нежно целуя и устало прикрывая глаза. — Доброй ночи, Арсюш... Я безумно тебя люблю. — И я тебя, счастье моё... Не бросай меня больше, хорошо? — Никогда... Они оба уснули практически одновременно и всё было спокойно... До середины ночи. Около трёх часов Антон проснулся от кошмарного жжения в груди и хотел закричать, но позволил себе только отпустить в кои-то веки мирно спящего Арса, присесть и прижать руки к груди, тут же сгибаясь и мучительно тяжело пытаясь хоть как-то отдышаться, при этом не потревожив хрупкий чужой покой. Он и так слишком давно нормально не спал, какой смысл мешать, если теперь это точно конец... Уже две недели, прошедшие с выписки, эти ночные приступы становятся всё сильнее, и возникающая за жжением режущая боль объясняет всё максимально доходчиво. Перед выпиской его предупредили, что помочь уже нельзя, что осталось совсем немного... Единым чудом парень уговорил сообщить это только ему, клятвенно пообещав рассказать всё Арсу самостоятельно и позже, но, конечно, так и не решился на это. Сейчас никак нельзя выдать происходящее, и Антон искренне пытается дышать как можно тише, до побеления сжимая руки и изредка подрагивая от всё нарастающей боли и напряжения. Всё, как и говорили, всего пара минут и этот ад кончится, только бы он простил эту ложь... Ещё один резкий наплыв новой боли, всё вокруг давно слилось и погасло, ещё один тихий судорожный вздох... И боль вдруг резко испарилась, Антон облегчённо выдохнул, пытаясь осторожно разогнуться... И тут же неловко пошатнулся, падая на пол, и затих уже навсегда с виноватой растерянной улыбкой. Только бы он смог простить... Утро после первой за долгое время спокойной ночи всегда обещает быть добрым... Но иногда что-то может пойти не так. Плавно открывая глаза, любимого рядом Арс не обнаружил, подумал, что тот отошёл в ванную, спокойно спустился с кровати, привычно оглядывая комнату... И вдруг замер, как громом поражённый. На полу, в полушаге от постели, лежал на полу, чуть касаясь груди тонкими пальцами, слишком бледный и тихий Антон, и выглядело это слишком жутко. Нет, это невозможно, он же не мог, это же... Боясь допустить самую ужасную мысль, Попов тут же кинулся к нему, некрасиво падая на колени, тут же проверил пульс и сердцебиение, и время будто замерло. Признаков жизни не было абсолютно, а кошмарно остекленевшие зелёные глаза объясняют всё более чем доступно. — Нет... Нет, нет, нет... Ну почему... Почему ты не разбудил меня? Я бы помог... Ну как... Как я не почувствовал... Как... Нет... Нет, прости... Прости... Любимый... Прости... Я же обещал... Я обещал... Уберечь тебя... И не смог... Прости... — уже надрывно рыдая, Арс судорожно цеплялся за того, кого так и не смог удержать, целовал его ледяные руки, губы, наконец, опустил голову на его грудь, срываясь чуть не в крик от осознания этой гнетущей тишины, и сам уже мелко подрагивал, но даже не замечал этого, иногда всё, весь мир вокруг теряет значение, когда из жизни уходит главный и единственный её смысл... Одному оставаться было уже просто незачем и это понималось более чем ясно, но ещё были обязанности и уклоняться от них никто не собирался. Организовав Антону достойные похороны, Арсений, конечно, присутствовал на них, притом один, так вышло, после проплакал всю ночь и пришёл к одному очевидному решению. Попытки вскрыться, наглотаться таблеток или повеситься отметались сразу — на это нужно слишком много храбрости и сил, а нет, к сожалению, сейчас именно сил и брать их неоткуда — поэтому был избран совсем другой путь туда, где, кажется, давно уже положено быть. На следующий день в ближайшем супермаркете затарившись дюжиной банок энергетика и не замечая несколько удивлённого взгляда кассира, с этим богатством Арс пришёл домой, выстроил банки на столе рядами и выпил все до единой практически без перерыва, слабо представляя, что за этим последует, но ждать долго не пришлось. Уже после десятой банки резко бросило в жар, сердце забилось ощутимо быстрее, немного сбилось дыхание, но это ничуть не остановило, останавливаться было уже просто незачем. После двенадцатой банки резко закружилась голова и начало мерзко подташнивать, но на это было абсолютно плевать. Повинуясь нахлынувшему вдруг раздражению, мужчина начал кидать пустые банки во все возможные стороны, умудрившись даже разбить стёкла в серванте и окне, но это не успокаивало, лишь переводя раздражение в страх. Дышать было всё тяжелее, приходилось делать это всё быстрее, в ушах нарастал противный шум, оставаться на ногах было сложно, через секунду резкий наплыв боли опустил на колени и, держась за живот, несколько раз Арс вырвал прямо на пол, воздуха стало совсем мало и, повинуясь неизбежному, после пары судорожных попыток вдохнуть он безвольной куклой окончательно повалился на пол, теряя сознание и мысленно прощаясь с этой жизнью, но пока немного рановато... — Арс... Арсюш, милый, что ж ты натворил? Я не хотел тебе такого, господи... Ну посмотри на меня, пожалуйста, открой глазки. Я знаю, ты слышишь меня, Сюш, пожалуйста... — не веря собственному слуху и не в силах возразить, Попов едва разлепил тяжёлые веки и ясно, как никогда, увидел перед собой Антона, точно как живого, ужасно расстроенного и испуганного, но настоящего, такого родного... Конечно, он и представления не имел, что это только галлюцинации, хотел уже сесть и обнять любимого, но этого не позволила убийственная слабость и невозможность нормально вдохнуть, но что может остановить в такой момент... — Тоша... Я... Я хотел... К тебе... Погоди... Чуть-чуть... Я кажется... Уже... Почти... Чёрт... — всё это он с огромным трудом прохрипел, чем дальше, тем больше становилась тянущая боль в груди, сердце будто пыталось пробить грудную клетку и вырваться, всё ещё нестерпимо тошнило, стройную красивую фигуру уже судорожно дёргало, дыхание становилось всё реже, еле слышным, поверхностным, и никто не смог бы смотреть на это спокойно, тем более тот, для кого этот человек совсем недавно значил буквально всё. — Какой же ты дурачок... Хорошо, я заберу тебя с собой. Не могу я видеть твои мучения... Потерпи ещё секунду, пожалуйста, потерпи. Сейчас, сейчас... — на интуитивном уровне удавалось ощутить, что Шаст плачет, а через миг его тёплая рука оказалась на чужой груди и всё вдруг резко изменилось. Сердце сбавило этот бешеный ритм, резко замедляясь, а потом его вдруг обожгло резкой оглушающей болью, Арс в последний раз судорожно вздрогнул... И затих навек, успев только мысленно поблагодарить того, кто, всё-таки, сжалился и помог уйти от бессмысленной пустоты. После всей этой агонии, может, в другом мире они будут счастливы рядом...