***
- Я дома! – объявил Ивайзуми, переступив порог квартиры и стащив с ног кроссовки. - Привет, сынок! – раздался из кухни голос матери, слегка перекрывающий шум воды. Пахло чем-то съедобным, и в животе у Ивайзуми начало предательски громко урчать – у Матсукавы в холодильнике утром обнаружились только несколько банок пива, которые вчера не допили, и один огурец. Этим на завтрак не особенно разживёшься. Ивайзуми направился прямиком на кухню – искать, чего перекусить. И первым делом, конечно же, залез в холодильник. - Из гостей и голодный? – послышался за спиной добрый смех мамы. - Ага, - ответил он, доставая колбасу, которая для лёгкого перекуса самое то. Занимаясь бутербродами, Ивайзуми почувствовал на себя внимательный взгляд матери. - Что-то не так? – осторожно спросил он, поднимая голову от нарезочной доски. Неужели снова какое-то из правил, установленных на кухне, нарушил? Да нет вроде, заварку не просыпал, хлеб нужным ножом режет… - Нет-нет, ничего, - мама лишь покачала головой и слегка улыбнулась. – Просто задумалась. Немного помолчав, спросила: - Вы вчетвером отмечали? - Да, - ответил Ивайзуми, заливая кипятком листья зелёного чая в кружке и усаживаясь за стол. – Ойкава сначала порывался каких-то своих знакомых девчонок позвать, но потом мы решили, что лучше без них. Кстати об Ойкаве. Когда Ивайзуми проснулся, этого поганца уже не было – встал раньше всех и удрал домой. Ивайзуми мужественно выдержал водопад насмешек Макки над своей алкогольной нестойкостью, да и то только потому, что пытался вспомнить, какую очень важную вещь он должен спросить у Ойкавы. А когда вспомнил… То решил, что такие странные сны ему еще никогда не снились. С чего в этот-то раз? Вроде пили только пиво, с сакэ не мешали, ничего не курили. И он выкинул это из головы. Дичь какая-то. Гримасы подсознания. Ивайзуми откусил от бутерброда почти половину разом и зажмурился от удовольствия. Вкуснооо! Мама продолжала стоять, задумчиво склонив голову на бок. Потом вроде как отвернулась к плите, проверять содержимое сковородки. Увлечённый едой Ивайзуми больше внимания на неё не обращал, но вдруг тёплая рука коснулась лба и заботливо погладила. - Ты хорошо себя чувствуешь? - озабоченно спросила мать, присаживаясь на стул рядом. – Какой-то бледный… - Да, всё нормально, - озадаченный таким внезапным приступом заботы и нежности, Ивайзуми почесал затылок. - Точно? - Точно, - он ободряюще улыбнулся и потёрся головой об ее руку. Мама засмеялась, но как-то натянуто, и вышла из кухни. Ивайзуми пожал плечами и приступил к поглощению третьего бутерброда. Ему вся эта сцена показалась немного странной, но жрать хотелось сильнее, чем размышлять. В коридоре послышались тяжёлые шаги отца. - Доброе утро! – поздоровался с ним Ивайзуми, когда тот – несколько заспанный, появился на кухне. Однако ответного приветствия не последовало – отец только внимательно, прищурившись, посмотрел и присел за стол напротив, неотрывно глядя на сына. Вслед за ним на кухню вернулась и мама. На лице её было ничем неприкрытое беспокойство. Атмосфера мигом сгустилась, стала какой-то напряжённой. Ивайзуми не понимал, чем вызвано такое пристальное внимание к его персоне, но спросить не мог – рот был занят пережёвыванием. Наконец тягостная тишина, повисшая с самого появления обоих родителей, прервалась. - Есть, - со вздохом изрёк отец, устало откидываясь на спинку стула. - Так и знала, - мама вздохнула, прикрыла рот рукой, закрыла глаза, покачала головой. Ситуацию это не прояснило, но подсказало, что дело тут нечисто. - Что есть? – осторожно спросил Ивайзуми, проглатывая последний кусок. - Хаджиме, - начал отец, складывая руки на столе. - Нам надо кое о чём с тобой серьёзно поговорить. Негласное правило: если беседа начинается с таких слов, то ничего хорошего от неё не жди. Особенно в том случае, если её затевают родители. - Ты знаешь, что такое оммёдо? – прозвучал в гробовой тишине кухни вопрос. Ивайзуми поднял брови – что еще за зверь такой, оммёдо…? - Оммёдо – это древние учение, - медленно, задумчиво начал отец, внимательно смотря прямо ему в глаз. – Оно…как бы… смешение буддизма, синтоизма, даосизма. Ого, сколько всяких -измов, отстранённо подумал Ивайзуми, ни хрена не понимая, к чему всё это. - Людей, следовавших этому учению, называли оммёдзи, - продолжал рассказ отец. – Занимались они разными вещами – гаданиями, предсказаниями судьбы. Но основной их работой было изгнание злобных духов. Как ты знаешь, мы с матерью – дети священнослужителей, выросли при храме. Но… так уж сложилось, что храм был не обычный, заправляли там как раз последователи оммёдо… В общем, в прошлом мы были одними из оммёдзи в том храме, - подытожил отец. - И…к чему был этот рассказ? – задал вопрос, беспокоящий его с самого начала, Ивайзуми. Сама по себе история не особенно удивила – основные моментны из биографии своих предков он и так прекрасно знал – и о храмовой общине, в которой они воспитывались, и о слишком религиозном и чудном деде, и том, что мама была прекрасной мико и прочее, прочее. Что до мистической составляющей…Каждый верит и видит то, что хочет, правильно? Отец, словно бы совсем не услышав вопроса, продолжал. - Понимаешь ли, мы уже давным-давно никак с этим всем не связаны. Но способность чувствовать и видеть духов у нас осталась. И то, что наши соседи, я имею в виду семью Ойкава – далеко не люди, мы поняли сразу, как только их увидели. Как, впрочем, и они поняли про нас. Подождите, что он только что сейчас сказал… Не люди?! - Они лисьи духи – кицунэ. В целом, данная конкретная семья – существа добропорядочные, сразу позиционировали себя, как людям не вредящие, питающиеся далеко не кровью и не душами – просто человеческой энергией, всё равно, что энергетически вампиры… И их территория – далеко не тут, ближе к центру. Ивайзуми поражённо смотрел на отца, совершенно серьёзно, рассказывавшего о том, что Ойкава и вся его семья – грёбаные сверхъестественные существа и… Нет, он определённо отказывался это понимать, но тут память подкинула кадр – лисьи уши, хвост… - Когда мы только переехали сюда и познакомились с ними, то взяли друг с друга обещание личное пространство друг друга не нарушать, - отец прищурил глаза и внимательно взглянул на Ивайзуми. – Но, похоже, вчера их сторона нарушила обещание. Ты сам-то ничего странного не заметил? И вот тут-то Ивайзуми вспотел. И тут же высох. И снова вспотел. Потому что ему, чёрт возьми, это не приснилось. - Сынок? – вкрадчиво вступила мама. – Расскажи нам… Ивайзуми лихорадочно соображал, какая степень откровенности удовлетворит родительский интерес и не вызовет гнева. Не рассказывать же им про целующегося взасос Ойкаву? Стоило вспомнить это и сердце задергалось, а щекам стало горячо. Нет у него таких слов, чтобы рассказывать… - Да ничего особенного вроде не было, - промямлил он. Отец нахмурился, и Ивайзуми тут же спохватился: - Мы перебрали… слегка. Немного совсем. И спать легли. Ойкава – на соседнем футоне. Но мы и тренировочных лагерях сто раз так спали, ничего же не было… А ночью я проснулся и вижу – у него… уши. Мне показалось, что это сон. Правда, пап! Вы же мне ничего не рассказывали, не предупреждали! Нападение лучше, чем оборона, это и Ойкава всегда говорил. Ойкава! Нет, невозможно же! Может, это все-таки сон? Родители переглянулись. - А я говорила… - трагическим голосом начала мать. – Еще тогда… - Объясните теперь, - не мог уже остановиться Ивайзуми, - что в этом такого ужасного? И почему вы сегодня всполошились? - Вокруг тебя остатки ауры кицунэ, - сквозь зубы пояснил отец, - а твоя собственная не в лучшем состоянии. Так бывает, когда тобой… подпитываются. Но если долгого физического контакта не было… - Но уши он выставил! – всхлипнула мать. – Просто так что ли! - Они подростки! Подростки! У него могут быть всплески энергии, которые он еще не может контролировать. Вот и все. Хвоста не было? Ивайзуми с перепугу замотал головой, потом подумал, что зря, надо сказать, но было уже поздно. Отец хлопнул ладонью по столу. - Решение следующее, - объявил он. – С Тоору вы видеться больше не должны. Произошло один раз, может произойти и в другой. Чтобы ты мог противостоять и бороться, нужно тебя учить. А мы так надеялись, что обойдется без этого… Если надо - переведем тебя в другую школу. И с Ойкавой-старшим я сегодня же переговорю. - Он в Токио… - сообщил Ивайзуми, и голос у него вышел каким-то странно-хриплым. – В другую школу-то зачем? Один экзамен остался. И матч! Матч у нас завтра! Неужели не идти? Отец снова окинул его тем самым сверлящим взглядом. - На матч иди, - неохотно разрешил он. – Но к Ойкаве - не ближе, чем на два метра. А то вы там обнимаетесь после каждого гола. - Ясно, - буркнул Ивайзуми. – Не буду, дурак что ли? Ты только расскажи, почему это так страшно? Ну, аура и все такое… - Долго рассказывать, надо еще подумать, как лучше, чтобы ты понял. Не сегодня точно. Ты иди, сын. Иди пока…***
Как пролетели сутки до матча, Ивайзуми не заметил. Все это время он пытался хоть как-то уложить в голове случившееся и не расстаться при этом с трезвым рассудком. Ойкава, которого он знал с пяти лет, Ойкава, с которым он привык делиться всеми новостями и проблемами, Ойкава, который так или иначе участвовал во всех знаковых событиях его жизни – этот Ойкава оказался вовсе не Ойкавой, а странной нечистью из бабушкиных сказок. Это в двадцать первом-то веке! Было от чего метаться по комнате и пинать попадающиеся под ноги предметы. Потерзавшись так часа полтора, Ивайзуми все же смог отодвинуть эмоции подальше, уселся на подоконник и стал размышлять. Первое: почему предки сразу не запретили ему дружить с Ойкавой, если знали об «особенностях» этой семьи? Успокоились, договорившись с его родителями? Не ждали от малыша подвоха? Или пожалели своего сына, который до этого момента очень тяжело общался со сверстниками, а точнее, и не общался почти...? А ведь и правда, с Ойкавой с самого начала все пошло не так, как с другими. Ивайзуми вспомнил, что тогда он впервые не испытывал смущения и страха сделать что-то не так. Улыбчивый соседский мальчишка просто не дал об этом задуматься. Он с ходу объявил, что сейчас покажет ему все самое интересное: экскаватор у строящегося дома, большую собаку на соседней улице и огрооомную лужу за магазином, пошли, Хаджиме! И Хаджиме (Ива-чан приклеился к нему уже годом позже) пошел. Потом, благодаря Ойкаве, он стал вхож во все детские и подростковые компании – того везде принимали словно своего, а Ивайзуми заодно с ним. Интересно, легендарное Ойкавино обаяние – тоже следствие магической составляющей? Он везде умудрялся стать любимчиком: в классе, в клубе, на любой случайно организовавшейся вечеринке. А еще Ойкава всегда быстро и безошибочно находил всех при игре в прятки. Его даже подозревали в жульничестве. Сам Ивайзуми как-то раз дал ему за это по носу. По носу, которым он, судя по всему, их и вынюхивал. И эти не очень частные, но совершенно ненормальные пасы, заставляющие поставить ситуацию на площадке буквально вверх ногами. Чем еще их можно было объяснить, как не сверхъестественным? Одним словом, к концу дня Ивайзуми ситуацию осознал и почти принял. Не смог принять он лишь одного – того, что Ойкавы больше не должно быть в его жизни.***
На матч ноги Ивайзуми не несли. Как здороваться с Ойкавой, как разговаривать? Но тот сам шарахнулся от него («как черт от ладана», мрачно поиронизировал про себя Ивайдзуми), и всю игру тоже держался на безопасной дистанции. А игру они не взяли. Потому что Ойкава пасовал Ивайзуми всего два или три раза. За что и получил от всех членов команды. От всех, кроме самого Ивайзуми. Наверное, можно было бы на этом и успокоиться. Они оба все поняли, и будут теперь держаться друг от друга подальше. Но Ивайзуми чувствовал, что так невозможно. Нельзя разойтись в разные стороны, как будто ничего не было. Нельзя. Это же Ойкава. И он сам. Он и Ойкава. Ойкава и он. Вместе. А вовсе не какой-то там не до конца сформировавшийся лисий дух и внезапно прозревший недоэкзоцист. Вот это уже точно – не они! Поэтому Ивайзуми не дал Ойкаве улизнуть из раздевалки, цапнул его за рукав куртки и потащил за собой на улицу. Они остановились под большим деревом, в стороне от дороги. Помолчали. - Мои все поняли… - мрачно сообщил Ивайзуми. - Мать тоже… учуяла, - вздохнул Ойкава. – Жду теперь, когда отец вернется… Запрут небось на пару недель. - В клетку не посадят? Ойкава бросил на него укоризненный взгляд. - Очень смешно, Ива-чан! Ивайзуми до смерти хотелось отвесить ему легкий подзатыльник, дураку такому. Но он поостерегся, сказали подальше, значит – подальше. Впрочем, расстояние между ними сейчас было явно меньше двух метров. И ничего не происходило. И раньше не происходило. Какая вожжа попала Ойкаве под великолепный лисий хвост, что ему приперло полезть с этим самым «физическим контактом»? Ойкава, похоже, думал о том же. Ничего удивительного. У них так часто бывало. Бывало… - Извини, что так получилось, Ива-чан, - выпалил Ойкава и уставился на Ивайзуми взволнованными карими глазищами. – Я не специально, честно. Ты подвернулся просто. Меня этот голод иногда так нахлобучивает, не вытерпеть. Если бы вы не отказались девушек пригласить, то и не было бы ничего… - Так вот для чего ты их используешь! – ахнул Ивайзуми. - Нууу… Не только для этого, - ухмыльнулся Ойкава, но тут же опять стал серьезным. – Когда их много, и они настроены на тебя, и ты им нравишься, то все легче намного. А я позавчера еще выложился на физике этой, чтоб ее! Столько сил потратил, чтобы подсмотреть! - Где подсмотреть-то? - В голове у Аракава-сана. Только теперь Ивайзуми стали понятны скачкообразные успехи Ойкавы в этом предмете. С физикой тот дружил не очень и тупил достаточно часто. Но иногда его просто пробивало, и тогда он отвечал или писал тест легко и блестяще. Оценки выправлялись, а учитель только головой качал: «Если бы вы систематически так занимались, Тоору…». А Тоору, оказывается, нагло подколдовывал. - Я это не люблю, - неожиданно твердо прервал его размышления Ойкава. – И стараюсь не пользоваться, только когда совсем уж припрет. Я вообще не хочу так жить. Предки кайф какой-то ловят от этой мистики, а я - нет. Я хочу, как человек. У меня и друзья все – из людей. И мне других-то не надо. Вместо тебя – особенно… Ивайзуми молчал, во рту у него почему-то было горько, в глазах горячо, а на душе - погано. Что он мог ответить, если и ему другого друга, кроме Ойкавы, было не нужно. - Полгода назад к нам прабабка из деревни приезжала, - негромко продолжил Ойкава. – Родители-то еще ничего, цивилизованные. Они и зарегистрированы, и не охотятся где попало. Все строго – график, контроль. И их, понятно, тоже не трогают. А эта – совсем… Дикая, что ли… Весь день вокруг меня ходила, нюхала. А потом говорит отцу: «Бракованный он у вас. Себя погубит и вас заодно. Нужно было еще лисенком утопить, пока глаза не откры…» - Хватит! – заорал Ивайзуми. – Хорош уже! Ойкава замолчал, стал теребить пряжку на сумке. - А предки что на это? – наконец выдавил из себя Ивайзуми. Ойкава грустно улыбнулся. - Тут они у меня молодцы. Мать на бабку аж с зубами кинулась. И хвост трубой. Отец ту схватил – в машину, и обратно отвез. Я еще тогда хотел с ними поговорить: может, есть способы какие-то... Или заклятья. Может надо, чтобы меня прекрасный принц поцеловал? Ивайзуми расхохотался. Горло, судорожно сжатое до этого, немного отпустило. Ойкава снова начал валять дурака, как же здорово! - Сам ты принц! – Ивайзуми хлопнул Ойкаву по плечу и вытер заслезившиеся от смеха глаза. – Спросил? Про заклятия? - Неа. Отборочные начались. Уже почти стемнело. Нужно было ехать домой, а они так и не сказали самого страшного. Не обсудили, как оно теперь будет. Точнее – не будет… Стояли, болтали… - Знаешь, я что подумал? – спросил Ойкава. – Я на концерты буду ходить. Или на спортивные чемпионаты. Там энергии – хоть залейся. Массовую принимать, конечно, тяжелее, но я справлюсь. Только давай мы с тобой не будем… Ивайзуми поднял глаза в вечернее небо. Появившаяся луна подмигнула ему желтым лисим глазом. Он глубоко вдохнул, а потом резко выдохнул. Словно выпустил из себя всю эту историю. Если и Ойкава так считает, значит все правильно. И никак иначе. А родители… Ну, что родители? Им все знать совершенно не обязательно. Для полного душевного спокойствия. - Не будем, - с облегчением откликнулся Ивайзуми. – Я считаю, что во всем этом предрассудков больше, чем правды. Аура-фигаура… И в универ один поступим. Я решил, в Токио не поеду. Но отца на всякий случай попрошу, пусть учит. Буду тебя контролировать, мало ли что… - Ура, Ива-чан! – завопил Ойкава. – Можно я тебя поцелую?! - Руки! Руки убрал! Поцелует он меня, рыжая бестия! Догоняй, давай! И кинулся в сторону метро. Ойкава топал следом. Они влетели в вагон в последний момент, плюхнулись на сиденье и всю дорогу молчали, только весело переглядывались. А когда уже подъезжали к своей станции, Ивайзуми поднял глаза на их отражение в оконном стекле и увидел, как из-за спины Ойкавы вынырнул хвост, дружески помахал ему и снова спрятался. Сам Ойкава безмятежно улыбался.