6

      Альбедо — хаос мудрости, уравновешенные чаши весов с ингредиентами очередного варева, безудержное непоколебимое спокойствие. Альбедо — кровь стынет в жилах, глаза искрятся розово-пурпурным золотом, закаты отражая, звезда на шее утягивает на самое дно.       На дне — пусто всего мгновение. На дне — болото чёрное, чвокающее под ногами, смесь из постыдных грехов и бессмертия-обмана. На дне — небо глубокое, без единой точечки-светила, отливающее синим. На дне — никого, кроме самого Альбедо, сидящего в центре этой абсолютной тишины.       За всю жизнь — бесконечная череда одинаковых дней— ему протягивали в эту тишину множество — сотни-тысячи — рук, но ни одну он не принял. Не захотел. Смысла нет, не было и не будет — так думал и принимал лишь своё одиночество, как аксиому. Но однажды...       Заблестели искорки слабо-слабо, и впервые с момента равнодушного самозаточения Альбедо почувствовал, что такое тепло. Ярко-синий сапфир в слабом прищуре со зрачком-звёздочкой — родина-подземелье — приблизился, улыбаясь как будто. Чёрные перчатки и кошачьи прикосновения к щекам, золотистые пятнышки на пальцах, на лице, брызги-усмешки.       Альбедо потерялся. И совершенно не понял, как. Он лишь последовал за путеводной, последовал за волнами воздуха, за белыми искорками посреди густых снежных хлопьев ледяной бури, пробрался сквозь туманы и в потаённых пещерах собственной души обнаружил то, что, казалось, давным-давно потерял. Надежда это или что-то ещё — он не пытался разобраться. У него не было и шанса отказаться, не было ни секунды на размышление.       Альбедо вскружило голову. Альбедо. Альбедо-Альбедо снежинкой кружился по комнатам-тайникам, собирая повсюду кисти и краски, сгребая их в кучу возле идеально белого холста на старом потрескавшемся мольберте. Он впервые за долгие-долгие годы рисовал картину. Искренне, по-настоящему, без притворства, без тяжести где-то под гниющими рёбрами, без пустоты в голове.       Альбедо — подростковый кризис, диссонанс — сбежал от всего мира по собственной воле не в ледяную клетку, а за тёплые стены, к камину, к смеху и глупым спорам, к разговорам бессмысленным, странным когда-то казавшимся ему. Сбежал и картину отдал, подарил. Впервые он кому-то что-то подарил. Нервничал ужасно, топтался на пороге. Но принят был так тепло, так радушно, что тут же растаял, расплавился подобно свече, подобно маслу, растекающемуся от прикосновения пальцев.       Все пережитые в жизни страхи и подозрения, поражения и победы, удачи и оглушительные провалы показались Альбедо такими незначительными, бессмысленными, глупыми. И показались настолько, что ему захотелось остаться. И он остался.       Навсегда.