Тремя метрами выше

      Поток воздуха отшвыривает Гермиону в сторону с такой силой, что она даже на секунду сомневается, сможет ли удержаться онемевшими пальцами за черенок метлы, но мышечная память работает на автомате. Заставляет её перенести вес тела в противоположную сторону, чтобы сохранить равновесие, и изогнуться в какой-то жутко неудобной позе, пока Грейнджер тащит по инерции ещё несколько метров.       — Не понимаю, — раздражённо стягивает лётные очки Уизли, зависая рядом. — Почему нельзя было перенести матч на весну или хотя бы накрыть грёбаное поле чарами?       — Киран говорит, что квиддич давно уже не про спорт, — Гермиона вытаскивает перчатки из кармана штанов и надевает их по очереди. Продержаться на одних согревающих чарах при таком ветре было плохой затеей, но едва ли это хуже, чем попытка ухватить скользкий мяч уже стёртым резиновым покрытием. Поэтому риск своими же конечностями выглядит почти оправданным к концу тренировки, судя по удовлетворённому лицу Дэвида, наблюдающему за ними с трибуны. — Нужно больше надрыва. Переломанные кости при самых удачных погодных условиях уже не впечатляют так, как раньше.       Иногда ей казалось, что голод толпы модифицировался, став жадным до мяса вместо зрелищ. Было очевидно, что разодранные в кровь ладони, тянущиеся на последних секундах матча к проворному снитчу, и сжатые зубы ловца Татсхилл Торнадос лучше всего продавали на следующий день его же счастливую улыбку на развороте Пророка.       Индустрия играла на контрастах. Перемалывала через свои лопасти таких как Грейнджер, но очереди всё равно не становились меньше, потому что, даже зная подноготную, каждый из них был готов обменять всё что угодно на этот самый миг…       Секунду, когда гул толпы становился вторым сердцем, отбивающим удары по деревянным полам смотровых. Когда время останавливалось и не существовало ничего, кроме летящего в кольцо мяча. Миг, в котором жизни было больше, чем во всех часах, проведённых стоя твёрдо на земле.       — Отец говорит, что весной будут переизбирать министра, — цокнув языком, начинает снижаться Джинни. — Думаю, в том числе и поэтому матч не перенесли, чтобы одно не отвлекало от другого. Конечно, он не сказал мне этого прямо, но мама права. У него всегда всё на лице написано.       Гермиона кивает, следуя за подругой, когда мимо проносится бладжер, цепляя метлу и закручивая её в бок.       — Осторожно! — крик Роджера звучит с запозданием, чтобы это как-то смогло помочь.       Ее ведёт. Отмороженные пальцы дают о себе знать, теряя цепкость, и кажется, что она вот-вот свалится с совершенно смешной высоты у самого подлёта к земле, но чья-то крепкая рука почти выдёргивает её из седловины, спасая от позорного падения в сугроб.       — Спасибо… — оборачивается она, когда чувствует твёрдую опору под ногами, и впечатывается глазами в его светло-серые, замирая.       — Какого хера только что было? — Дэвид закурил сигарету, высекая огонь из палочки после того, как оттащил их буквально за шкирку в выделенную ему комнату после всех прослушанных лекций от Бессоновой.       — Я думала…       — Я не у тебя спрашиваю! — буркнул он, прищурившись от дыма и требовательно уставившись на Малфоя.       — Да она мне руку чуть не прожгла! — закипая от злости, выкрикнула Гермиона.       Мерлин, их, наверное, слышало пол-академии, если тренер не наложил на комнату заглушающее. Но плевать, она не собиралась молчать, как сделала это при директоре, заткнутая ленивой речью Драко, который так умело преподнёс Бессоновой ситуацию, что та даже поумерила свой пыл.       Когда хотел, Малфой действительно умел очаровывать. Не зря же он столько лет тренировался на профессорах Хогвартса.       — Мозги она тебе пыталась прожечь, а не руку, — уничижительно бросил он, явно не собираясь отвечать на вопрос Дэвида. Конечно, куда интересней было цепляться к ней, потому что её промах… Чёрт, он правда имел флёр от поступков несдержанных пятикурсников, но видимо к концу сезона её нервы сдавали свои позиции окончательно.       Последнее, что ей стоило сделать в тот момент, так это действительно хвататься за палочку, но боль была слишком реальной, чтобы у неё в эту же секунду возникли сомнения.       — Как же я сразу не догадалась, — фыркнув, отошла Гермиона, потому что ей казалось, если они будут стоят так близко, то обязательно вцепятся в друг друга. — На меня же каждый день насылают иллюзии.       — Никто бы не стал вредить студенту на виду у всей школы. Очевидно, что это была провокация. В следующий раз подумай головой, прежде чем тыкать кому-то в лицо палочкой.       — Никто, кроме тебя? — Грейнджер покосилась на Кирана, который молча наблюдал за их перепалкой, пуская кольца дыма. — Ты рассёк руку этой девицы, просто потому что…       Потому что…       Почему?       Она не знала ответа. Хотя один из его вариантов бился запущенной в черепную коробку петардой, не давая покоя. Назойливая и совершенно безумная догадка, в которой Драко мог сделать это из-за неё.       И, наверное, такой вариант мог оказаться правдой, если бы это не происходило в этой вселенной, где их обоюдная неприязнь являлась почти константой. Чем-то настолько же неизменным и необратимым, как восход солнца по утрам.       Дэвид покашлял, привлекая их внимание, и эта дешёвая уловка сработала, заставляя их наконец отвернуться друг от друга так же резко, как отдёрнуть руку от огня, потому что, правда, обжигало. Коротило где-то под рёбрами от желания врезать Малфою, чтобы стереть надменность с его лица хотя бы ненадолго.       — И всё же? — стягивая рукава кафтана с таким остервенением, будто тот в чём-то виноват, спросил тренер. В его комнате было жарко в отличие от Хрустального зала или коридоров, по которым, несмотря на чары и горящие камины, гулял сквозняк. И Гермиона бы почувствовала стекающие по спине капли пота, если бы не была так раздражена. — Кольцо, говоришь?       — Кольцо, — согласился Драко, даже не утруждая себя повторять всё то, что рассказывал директору про фамильный перстень с родовой защитной магией, порезавшей руку Власты, якобы ощутив какую-то угрозу для владельца.       — А теперь правду, — потребовал Киран, заводя руки за голову и сцепляя их в замок. Несколько прядей его каштановых волос выбились из пучка, рассыпаясь у лица. — Я вам не отец, слава богу, и не директор одной из этих чокнутых школ, поэтому мне насрать на моральные аспекты ваших поступков, но я должен знать что происходит. Мне не нужны сюрпризы в последние две недели.       — Я уже всё сказал, — небрежно повёл плечом Драко в попытке скинуть с себя липкий и изучающий взгляд Дэвида и продолжил молчать, испытывая терпение тренера на прочность.       Но Киран никогда не отличался чем-то подобным.       — Вон, — устало выдохнул он, и Гермионе не нужно было повторять дважды. Как и Малфою. Поэтому, выходя из кабинета, они столкнулись плечами, пытаясь исчезнуть из поля зрения тренера быстрее, чем он передумает.       — Могла бы сказать спасибо, — голос Драко разбился о её лопатки на повороте, где их пути должны были разойтись, и какие-то тональности в этих словах точно не имели привычного яда, поэтому она напряглась сильнее, чем если бы ей в спину прилетела привычная очередь слов с заточенным острым наконечником.       — С чего вдруг?       — Понятное дело, что большинство решит, будто девчонка получила из-за тебя, а значит, ты точно сможешь ходить по этим коридорам, не оглядываясь.       — Понятное дело, что все, у кого есть мозги, быстро смекнут, что ты это сделал только для себя, — бросила Грейнджер через плечо и тут же остановилась, застигнутая пониманием. — Ты… Ты просто хотел…       — Обозначить, к кому им точно не стоит лезть, — закончил за неё Малфой, обгоняя Гермиону. — Поверь, это не первый и не последний раз, когда они попытаются запугать вас, чтобы на поле кто-то вроде Реджи точно наложил в штаны, пролетая мимо.       Вас.       Это резало слух ничуть не меньше всего сказанного. Он никогда не причислял себя к команде, являясь каким-то её отдельным винтиком, который болтался где-то в огромной конструкции, будучи почти самой важной деталью. Но при этом крепление было настолько ненадёжным, что правильным вопросом всегда казалось не «Что им делать, если он отвалится?», а «Что им делать, когда он отвалится?».       Дэвид был прав. Малфой вёл какую-то свою игру, и с этим точно нужно было что-то делать, если она хотела победы в последнем матче.       — Ты просто…       — Невероятен?       — Ужасен, — выдохнула она, быстро зашагав следом.       — Всего лишь царапина, Грейнджер, — цокнул он, выглядя так расслабленно, что её передернуло. — Она больше испугалась, чем что-то почувствовала. И к тому же ты должна вроде как быть довольна. Отмщение и все дела.       — Враг моего врага — мой друг? — фыркнула Гермиона, качая головой. Она не помнила, чтобы когда-то они разговаривали так долго и при этом их связки не начинали звенеть, переполненные раздражением. Эта перемена казалась диким сбоем. Почти галлюцинацией, если бы запах его парфюма, который она могла спустя несколько месяцев, проведённых бок о бок, разложить на составляющие, не преследовал бы их по пятам. — Как бы твоя тактика не сработала против тебя.       — Не сработает план А, всегда есть план Б, — пожав плечами, остановился Малфой, и Гермиона еле успела затормозить, чтобы не врезаться в его спину. — Грейнджер?       — Что? — напряглась она.       — Тебе ещё двадцать метров назад нужно было повернуть в другую сторону.       Наверное, у судьбы дерьмовое чувство юмора и нездоровая тяга к равновесию, раз её «спасибо» всё же достаётся Малфою. Хочется даже как-то съязвить, хотя вряд ли он проследит такую странную логическую цепочку, выстроившуюся у неё в голове.       Но его поджатые губы и взгляд сверху вниз, в который вернулся колотый лед, отбивают это желание мгновенно. Поэтому Гермиона просто отходит в сторону. Подхватывает бутылку, брошенную Джинни, и отпивает глоток тёплой воды, кося взгляд в его сторону.       — Сегодня он не в настроении больше, чем обычно, — Уизли перешнуровывает ботинки непослушными пальцами, пыхтя себе под нос.       — Угу, — тянет Грейнджер. Горло першит после согревающей жидкости, которая не в состоянии быть веским аргументом против такого мороза. Если она начнёт заболевать, то даже десять таких бутылок её не спасут.       Драко, и правда, сегодня выглядит так, будто остатки его относительного хорошего настроения растратились на тот их короткий диалог, и по этим счетам платить пришлось всем, выслушивая замечания в свой адрес. В совокупности с брюзжанием Кирана это сделало тренировку максимально невыносимой.       — Хоть под конец орать перестал, — нервно дёргает за шнурок Джинни, бросая исподлобья взгляд в сторону Дэвида, и Гермиона понимает, что речь идёт о тренере. — Наверное, из-за вчерашнего.       — Мне вот интересно, как так получается, что наша княжна сегодня чуть не испепелила затылок Грейнджер за завтраком, но при этом спустя пять минут мило общалась с Драко, судя по их улыбочкам, — растирая замершие руки, встревает в их разговор Джонс. — Должно было быть как-то не то чтобы наоборот, но явно по-другому.       Если не сработает план А, всегда есть план Б…       — Да ладно? — искренне удивляется Джинни, отрываясь от своего занятия.       Они с Гермионой ушли с завтрака раньше остальных и не видели этого. Хотя взгляд Ланцовой, не сулящий ничего хорошего, она чувствовала кожей и пыталась отдёрнуть себя от порыва показать ей средний палец, не оборачиваясь. Да, её нервы точно сдавали позиции.       — Ничего удивительного, — подаёт голос Хейди, появившаяся за спиной Меган. — Это же Малфой. Он высокий, красивый и…       — И самовлюблённый мудак, — заканчивает Гермиона.       — Одно другому не мешает, по всей видимости, — говорит Джонс, кривя губы. — Девушек так и тянет оказаться в роли жертвы. Попробовал бы он мне порезать руку, остался бы без своих обеих.       Они смеются, переминаясь с ноги на ногу. Обсуждают тренировку и то, что поле Колдовстворца не так сильно отличается от их собственного. И это обнадёживает. Не нужно будет привыкать к голубым, обвитым плющом кольцам, что сливались с небом, как это было во Франции.       — Десятиминутный отдых и на второй заход, нужно отработать маневрирование по ветру, — крик Кирана прокатывается над полем под всеобщий скулеж. — После получите пергаменты с перечнем предметов, которые нужно будет заполнить и сдать к обеду.       Грейнджер уже знает как минимум один предмет, который она обязательно выберет, если его включат в список дисциплин. В этот раз обмен знаниями и опытом с другой школой не просто интересная часть их турнира.       В этот раз это почти вопрос её спокойного существование в пределах академии.

***

      Гермиона пробегается глазами по пергаменту, прежде чем положить его к другим. Чернильные галочки стоят напротив артефактики, некромантии начального уровня и… предмета по иллюзиям и мороку.       Второй раз она на это не купится. Она будет готова.       — Ты не выбрала ни одной маггловской дополнительной дисциплины, — быстро просмотрев её бланк, тренер возвращается к своим записям. К исчёрканной схеме расстановок на поле с пунктирными линиями траекторий.       — Это обязательно?       — Нет, — хмурится он, на секунду переставая подписывать фигуры. — В прошлый раз ты по максимуму забила расписание.       — Сейчас не тот случай, когда стоит сильно отвлекаться на учёбу, — с досадой отвечает она, рассматривая на листе со своим именем перечень предметов, включающих в себя живопись, верховую езду, литературу и поэзию.       Киран кивает, продолжая возиться с пергаментом, и как только она решает, что разговор на этом закончен, тренер, не глядя, толкает в её сторону газету. Свёрток прокатывается по деревянной поверхности и падает с края стола в вовремя подставленную руку Грейнджер.       — Пришло минут десять назад, — говорит он. — Можешь идти.       Влажный от растаявшего снега выпуск Ежедневного пророка прожигает дыру в кармане её кафтана, пока Гермиона продирается сквозь толпы студентов в Хрустальный зал. Даже на завтраке не было такой давки, как сейчас. Она находит глазами стол, за которым сидит команда, и направляется к нему.       Заклинание-переводчик действует только на произнесённые слова, поэтому местные газеты остаются для них набором неизвестных букв. По крайней мере до тех пор, пока на первом уроке им не выдадут что-то вроде зачарованного стекла, похожего на лупу, но без эффекта увеличения. Через него они уже смогут читать учебники, хотя по программе обмена опытом посещение ими дисциплин предполагало прослушивание материала и практику. Никаких записей. Никакой иллюзии того, что за две недели возможно выучить хоть что-то, даже если очень постараться.       — Дэвид передал Пророк, — шепчет Гермиона Джинни, присаживаясь рядом. Запах еды бьёт по рецепторам, пробуждая аппетит, и она ведёт взглядом по столу. По белым скатертям и блюдам, многие из которых Грейнджер не узнаёт. — Думаю, там что-то важное.       — Гермиона…       — Господи, мог хотя бы просушить, — она использует заклинание горячего воздуха, ловя несколько любопытных взглядов студентов из-за палочки. — Может, вышло интервью с Джонс, надеюсь, там всё не слишком плохо.       — Гермиона, — отдёргивает её за локоть Уизли. — Об этом уже во всей академии говорят. Только не волнуйся…       — О чём говорят? — сузив глаза, Грейнджер перестаёт шептать, и Меган с Хейди отрывают головы от своих тарелок, поворачиваясь к ней.       Это точно Джонс. Она наплела какого-то ужаса в прошлый раз, или всё дело в Малфое. Гермиона могла дать руку на отсечение, потому что это всегда были они. Провоцировали команду и прессу, рисковали на поле, были не аккуратны, попадаясь в объективы фотокамер в самых неоднозначных ситуациях.       Не дожидаясь ответа от подруги, она разворачивает уже потрёпанные листы, цепляясь за новость на первой полосе.       «Гермиона Грейнджер окончательно закрепляет скандальную славу за своей командой по квиддичу». Боже.       Её фотография с матча с Мохотокоро зациклено повторяет один и тот же момент. Пас Джинни и взгляд вверх. Туда, где за пределами кадра в воздухе завис Малфой.       Грейнджер перескакивает от строки к строке, не веря в то, что кто-то мог так вывернуть вчерашний вечер, превратив её в инициатора скандала. В человека, который без причины наставил палочку на студента Колдовстворца.       — … это никак на повлияет на решение лиги, но…       Она перечитывает ещё раз, уже внимательнее цепляясь за предложения. И ещё. Гермиона ведь могла что-то пропустить? Но единственное, что она понимает, это то, что о нём нет ни слова.       Ни слова о Драко. Он даже не упоминается в статье.       — … его родители, наверное, пожертвовали кругленькую сумму, чтобы…       Команда о чём-то спорит, но Грейнджер почти не различает реплик, прокручивая в голове отрывки прочитанного. Её выставили какой-то высокомерной сукой, которая способна применить заклинание на загонщице команды противника только потому, что та ей просто… Не понравилась?       — Откуда они вообще узнали? — голос Джинни пробивается через мысли Гермионы, заставляя её отдернуть себя. Свернуть газету и передать её Хейди.       — Очень странно, — Макэвой раскладывает Пророк на столе перед собой, чтобы Меган и сидящий рядом Роджер тоже видели статью. — Кто-то слил информацию? Ведь не было никаких конференций или интервью. Я даже не помню, чтобы видела рядом с академией репортеров, как это было в Хогвартсе. Они всегда любили ошиваться у ворот или у входа в Хогсмид.       Грейнджер мажет взглядом по ребятам, но не находит того, кого ищет.       — Он ещё не появлялся, — говорит Уизли, понимая. — Я узнала по дороге сюда, разговорилась с одной девушкой из Янтарного двора. Но это ничего страшного, Гермиона, все знают как было. Даже Мира сказала, что от Ланцовой другого никто и не ожидал, — тараторит Джинни, нервно отстукивая пальцами по столу. — Мира — это та девушка…       — Как ты считаешь, — Гермиона отпивает горячий чай, смотря в одну точку. Мысли разбегаются. Ни поймать, ни склеить. Если Гарри и Рон это читали… Нет, они бы не поверили. — Это она?       — Кто? Мира?       — Нет, я про Власту, — Грейнджер выплёвывает имя княжны так, словно это какая-то отрава. — Она могла передать журналистам информацию? Сильно приукрасив в процессе.       Высокая тень заслоняет свет, льющийся из окон, и нависает над ней со спины. Гермиона сразу же узнает его по характерному запаху табака.       — Ваше расписание, — тренер бросает листы прямо рядом с тарелкой блинов, чудом не попадая в неё. — Хватит болтать, вам ещё на занятия, доедайте быстрее и по кабинетам. И чтобы без опозданий.       — Сегодня?       — Да, те, кто записался на ворожбу и на некромантию, — смерив их странным взглядом, говорит Дэвид, — попадают сегодня на занятия после обеда, остальные отдыхают. Пока я не придумаю что-то с вашей формой, чтобы вы не отмораживали задницы на поле, тренировки будут реже, чем обычно, но это не значит, что можно расслабиться.       О, они не так наивны, чтобы решить, что отдых значит для них что-то хорошее. Если Киран давал где-то послабление, значит, в следующий раз команда расплачивалась в двойном размере.       — Поговорим позже, — принимаясь за еду, выдыхает Гермиона. Это ещё ничего. Ничего, кроме статьи. Которую читала вся Магическая Британия…       Но ни по дороге в кабинет, который они находят только благодаря путеводной нити, ни на самом занятии они так и не говорят. Их рассаживают вперемешку с синими кафтанами перед тем, как профессор Полозова раздаёт стекла для перевода текста и начинает заунывным голосом читать вводную часть для гостей, проходясь по основам.       Александритовцы переписываются, левитируя по классу записки, или спят, сложив руки на парте, пока декан Янтарного двора рассказывает о том, что они и так знают лет с шести. Профессор учтиво игнорирует отсутствие дисциплины, но, стоит отдать должное студентам, они делают всё совершенно беззвучно.       — На данных уроках мы не воскрешаем мёртвых. Подобные ритуалы — это очень тёмная и опасная магия. Курс по некромантии в Колдовстворце призван обучить студентов вступать в контакты с духами. Например, одно из важнейших умений некроманта — это призыв души для опроса, а также упокоение душ, застрявших в нашем мире, — окидывая взглядом класс, Полозова складывает руки на груди. — Но излюбленной частью наших студентов естественно является создание фамильяров из мёртвых животных. На территории академии вы можете наблюдать алабая по имени Айка, которую спас Александр Романов и подарил ей вторую жизнь после того, как бедняжке не повезло повстречаться с волками в лесу.       В помещении поднимается гомон, одобрительные возгласы вперемешку с жидкими аплодисментами, и Грейнджер нехотя переводит взгляд на своего соседа по парте, которого старалась игнорировать первые полчаса урока.       — Могу вас познакомить с Айкой, — улыбается Александр, обрадованный её вниманием. — Знаю, звучит жутко, но она очень добрая.       Гермиона вежливо кивает, но не даёт ответа. Она думает о статье, пытается слушать профессора, но у неё плохо получается. Мысли хаотично перескакивают с темы на тему, выуживания из сознания тревогу о предстоящем матче и поставленной перед ней задаче по сплочению команды. Словно самая свежая из ситуаций, стоящих волнения, запускает цепную реакцию.       — Слушай, — касаясь её плеча, зовёт Романов. — Я понимаю, какое у тебя могло сложиться о нас впечатление после того, что сделала Власта, но…       Бумажный журавлик врезается прямо в его висок и отскакивает назад, падая на парту. Когда они вдвоём оборачиваются Малфой вальяжно поднимает его, рассматривая, и потом пожимает плечами.       — Что-то у меня проблемы с прицелом сегодня, — озадаченно говорит он, даже не стараясь выглядеть искренним, и, взмахивая палочкой, снова запускает записку в полёт.       Подхваченная потоком волшебства она с идеальной траекторией огибает Александра и впереди сидящих студентов и делает петлю, прежде чем приземлиться прямо перед Забини. С дотошной точностью. Драко подмигивает Романову, и они с Грейнджер синхронно отворачиваются к себе.       Она подумает об этом позже. Может быть, перед сном или когда перестанет, представлять лицо Макгонагалл, которая просила их лишь об одном. С достоинством представить Хогвартс. И достоинство, в понимании декана, вряд ли вязалось с подобным заголовком газеты на второй день пребывания в чужой стране.       Александр больше не предпринимает попыток с ней заговорить. Речь профессора перетекает в изучение планового материала, вписанного в учебную программу, и в практику нового заклинания. Всем новеньким предлагают понаблюдать за процессом.       Когда звенит колокол, оповещая о конце урока, она практически вылетает из кабинета. Направляет на браслет палочку, думая о месте назначения и выпуская призрачную красную нить. Грейнджер решает зайти сначала в библиотеку за учебниками, перечень которых есть на обратной стороне выданного Дэвидом расписания, а потом подумать с Джинни над тем, как привести план в действие.       План, который сначала ещё нужно придумать…       Гермиона должна сплотить команду и не позволить очернить её в сводках новостей. Она должна привести их к победе. И вернуться. Вернуться, понимая, что она сделала всё, что могла, для себя и для них. Что у неё получилось вырвать у судьбы шанс получить контракт для кого-то из команды в этой бешеной конкуренции. Не могли же они проделать весь этот путь зря?       Пара девушек, перешёптывающихся у широкого карниза, выложенного цветной плиткой, показательно отводят глаза, когда Грейнджер проходит мимо. Но не более.              Никто не пялится ей вслед, хоть она и притягивает к себе взгляды в выделяющейся фиолетовой форме. Кричащей о том, что она здесь чужая. Вот только этого в купе со вчерашним, к её счастью, оказывается недостаточно, чтобы почувствовать себя белой вороной.       — Гермиона! Подожди, — запыхавшись, догоняет её Александр и подстраивается под скорость её шагов. — Давай начнём сначала. Как команды, — быстро поправляет сам себя. — Вам ещё не скоро уезжать, уверен, будет намного интереснее, если у вас здесь появится компания или даже друзья. Сидеть в четырёх стенах между тренировками и занятиями слишком скучно.       — Я поговорю со своими, — помявшись, отвечает она, представляя закатившиеся глаза Джонс и Малфоя, который не станет её даже слушать.       — Хорошо. Тогда передай им моё приглашение покататься завтра на коньках по озеру. Совместное веселье объединяет, — подмигивает Романов и удаляется, пока она не придумала тысячу и одну отговорку.       И, если честно, она собиралась. Собиралась до того, как он сказал последнее слово, сам того не зная, лишив её одной из проблем.       Объединяет. Чёртово совместное веселье.       Хочется верить, что это так.

      ***

      Драко комкает письмо в руках, чувствуя, как ярость превращается в тысячи игл, впивающихся в кожу. Вызывающих зуд и желание содрать с себя шкуру. Даже будучи на том конце света Люциус умудряется выводить его из себя одним лишь почерком. Несколькими словами с острыми краями букв. Такими же, как у него. Идентично нетерпеливыми и резкими.       Он опускает на парту стопку учебников, почти бросает, навлекая на себя недовольный взгляд библиотекаря, проходящего мимо, но после мадам Пинс его таким не напугать. Особенно сейчас, когда Малфоя мало волнуют условности вроде соблюдения тишины.       Отец не подбирал выражений, узнав, что Драко всё же решился. Что покинул Хогвартс, больше не нуждаясь в разрешениях от родителей, и ввязался в эту сомнительную авантюру. Но удивительным было другое. Вовсе не то, что Люциус на какую-то долю секунды мог поверить в иной исход.       Удивительным было то, что он точно оказался непричастным к отсутствию любых упоминаний о Драко в сегодняшней статье. Будь это не так, отец бы обязательно бросил эту подачку прямо в лицо через вязь букв на пергаменте. У него имелся такой талант — передавать своё пренебрежение даже с помощью чернил и острия пера, делая его реальным, ощущаемым на коже как размашистая пощечина.       И как же, сука, было жаль понимать, что его выходка не стала скандалом с первой полосы. Наверное, Малфой бы заплатил целое состояние, чтобы эти лавры, похожие терновый венец, опустились бы на его голову, а не на лохматую макушку…       Грейнджер.       — Что бы ты сейчас ни хотела, отъебись, — подняв голову, цедит Драко, не до конца уверенный в том, что она не плод его воображения и чувствует, как на плечи опускается несуществующее давление магии от заглушающего заклинания.       Он поднимает голову к потолку, в росписи которого присутствуют голубые оттенки, создавая впечатление, будто боковые колонны упираются сводами в небо, и выдыхает. Тихо и вымученно. С надеждой на то, что мираж с её расширенными от возмущения глазами и поджатыми губами сейчас исчезнет. Растворится белёсой дымкой, но голос Гермионы вспарывает воздух сквозящим в связках напряжением:       — Мне плевать, что у тебя паршивое настроение, — она растерянно мажет взглядом по окружающим их пустым столам, словно подбирает слова, но в какой-то момент её глаза останавливаются на его лице, когда он опускает голову, в нетерпении уставившись в ответ, и что-то в этих карих радужках меняется. — Я хочу, чтобы мы победили в этом матче.       — Очень, блять, рад что ты определилась со своими желаниями, — не понимая, к чему ведёт Грейнджер, произносит он, раздражаясь ещё сильнее.       Призрак его отца до сих пор витает где-то здесь, между ними, заставляя температуру воздуха становиться на пару градусов ниже. Выдирает из него выведенными в письме сроками остатки самообладания вместе с жилами.       Но откуда Гермионе знать, что прямо сейчас её попытки с ним заговорить равноценны играми с закоротившими проводами? Только руку протяни — убьет нахуй.       — Не будь таким уродом, просто выслушай, — просит она, глубоко вдохнув, будто каждая минута этого разговора даётся ей действительно тяжело. — Ты не играешь в полную силу, и это беспокоит Кирана и меня, как капитана команды. В этот раз…       — Даже не утруждайся, Грейнджер, — наконец смекнув, в чём дело, останавливает он девушку. Игра — это последнее, что волнует Малфоя, потому что в независимости от того, как он себя проявит, Люциус найдет способ запихнуть его в костюм тройку и посадить за офисный стол. Даже если придётся приковать Драко за ногу кандалами поверх штанов с идеально выглаженной стрелкой. Он здесь просто тратит время, вместо того, чтобы надираться до беспамятства в объятиях какой-нибудь девчонки, вкушая последние месяцы свободы. — Никакие твои вдохновляющие речи, вычитанные из книжек, тут не помогут.       — А что поможет? — Ничего? Малфой сгребает учебники, собираясь уйти. — Что я могу сделать, чтобы ты перестал относится к этому несерьёзно?       — Ты последний человек, который может хоть что-то… — обрывает он сам себя. Картина с тем, как Гермиона врывается в мэнор, чтобы образумить его отца, притупляет гнев. Потому что это настолько же нелепо… Насколько восхитительно. Грязнокровка на пороге их особняка, Драко бы посмотрел на Люциуса в этот момент. — Хотя, знаешь, Грейнджер. Есть кое-что.       Если он не может победить своего личного демона, то почему бы Драко не насладиться его агонией и невозможностью что-либо изменить?       — Стань моей девушкой, — эта фраза слетает с языка легко. Почти так же, как ответы на тест по арифмантике или собственное имя. Естественно и без запинки.       — Очень смешно.       — Я серьёзно.       Гермиона открывает и закрывает рот, ничего не произнося. Только паника на дне её чёрных зрачков жиреет, заставляя отступить девушку на шаг.       Что-то в его голосе прожигает в её обороне дыру. Практически сквозную, потому что в первый раз, наверное, она не находится с ответом.       — Видимо, не так сильно ты хочешь этой победы, раз не готова на такие жертвы, — совсем расслабившись, поддевает её Драко. Её шок смешивается с его собственным, замораживая остальные эмоции, словно ему впрыскивают в кровь лидокаин. Он действительно это делает? — Салазар, естественно я имею в виду не настоящие отношения. За кого ты меня держись?       — В каком плане? Не настоящие, — сглотнув, спрашивает Гермиона.       — В прямом. Через дня четыре приедут репортеры и комиссия, чтобы проверить, как проходит их ёбанный эксперимент. Тебе нужно будет отыграть роль моей девушки на интервью. Внезапно вспыхнувшие чувства между двумя подающими надежду игроками — романтично, не правда ли? Тебе даже на руку. Все сразу же забудут о том, что ты… «Эмоционально нестабильна»? Так говорилось в этой статье? Не так уж далеко от правды.       — Зачем тебе это? — игнорирует его последнюю реплику Грейнджер.       — Какая разница?       — Ты же не думаешь, что я соглашусь на что-то, не зная твоих мотивов?       — Хочу позлить отца, — невозмутимо отвечает он чистую правду, наблюдая за тем, как пазлы в её голове медленно складываются. Остаётся только счёт на минуты перед тем, как она поймёт, как вить из него веревки.       — Ты же понимаешь, что кто-то доносит прессе о том, что происходит здесь? Одним интервью тут не отделаться, и любая ложь станет очевидна уже на следующий день. Никто не поверит.       — Тогда тебе придётся постараться, чтобы все поверили. Не только журналисты, но и каждый студент Колдовстворца, включая доносчика, — перехватывая книги в руке поудобнее, он делает несколько шагов к выходу. — Ну так что, по рукам? Это единственная сделка, на которую я готов пойти ради твоей победы.       — Победы нашей команды, не моей, — поправляет она его. — Какие гарантии…       — Гарантии? — уголки его губ ползут вверх от такой наглости. Что он там говорил о счёте на минуты? — Я собираюсь объявить всему миру, что влюблен в тебя, и ты ищешь в этом плане подвох для себя?       Голова Грейнджер дёргается, словно у марионетки, кукловод которой недостаточно опытен для таких долгих представлений, и он понимает. Действительно понимает, потому что это «влюблён» ни в каком контексте никогда не должно было прозвучать между ними.       — Хорошо, — кивает она. — Ладно. Я подумаю над этим… предложением.       И Малфой даже ничего не чувствует, уходя из библиотеки и оставляя её стоять там, оглушённую их тихими голосами.       Он просто представляет, что его собственная жизнь вспыхивает как сухой хворост. Огонь цвета её гриффиндорского галстука пожирает часть за частью выстраиваемых годами образов, и он понятия не имеет, к чему приведёт их сделка в итоге. Если она состоится.       Лишь надеется, что на том пепелище, что останется после, Драко сможет построить что-то другое. Лишённое правил и попыток соответствовать, от которых он уже забыл как дышать полной грудью.

***

      Простынь липнет к телу. Заломы от ткани впиваются в кожу как лезвия, оставляя на ней следы-полосы. Грейнджер переворачивается в очередной раз и отпихивает ногами грелку, которые им каждую ночь приносят домовики.       Она прокручивает в голове разговор с Малфоем. Он действительно был? Или это сон, тот, что длится со вчерашнего дня? Одно бесконечное затянувшееся сновидение, пропитанное запахом трав и керосиновых ламп.       Колдовстворец пахнет по-особенному.       Магией, спелыми яблоками и духами Драко, смешивающимися с пылью книжных полок в библиотеке. От этой академии веет, нет, скорее даже разит последствиями будущих решений.       Она с уверенностью может сказать, что нечто подобное имеет аромат. И вкус. С горчинкой на корне языка, потому что как ещё объяснить то, что ей всегда так сложно сглотнуть перед тем как решиться. Сделать ещё один выбор. Сказать ещё одно слово, которое станет решающим.       Грейнджер тихо выползает из кровати и направляется в ванную. Ей нужно умыться или даже принять душ, чтобы вывести из себя этот день, будто пятна из одежды, и, опустив голову, наблюдать за тем, как вода уносит с собой в сток все её мысли.       Тихо добравшись до нужной комнаты под тусклым светом луны, льющимся из окон, Гермиона открывает кран и подставляет под холодную струю ладони. Взгляд упирается в зеркало, уставший и блёклый. Она подумает обо всём завтра. Обсудит с Джинни, взвесит все за и против.       Сейчас же ей хочется только забыться. Заснуть, оказаться где-то в другом месте…       Браслет на руке вспыхивает, и нить, конец которой исчезает за закрытой дверью, прокладывает ей дорогу.       — Нет, — шепчет она самой себе. — Я не имела в виду…       Оказаться в другом месте? Куда её может вести браслет, считавший желание, лишь на мгновение проскочившее в голове?       Она выключает воду и мнётся несколько секунд, прежде чем сделать неуверенный шаг в сторону выхода. А потом ещё несколько через их спальню и тьму коридора, ведущего в неизвестность. Грейнджер не отрывает загипнотизированного взгляда от путеводной нити, которая горит, отбрасывая красный оттенок на стены, увешанные картинами.       Академия ночью выглядит совсем иначе. Яркие краски, поглощённые тьмой, и сквозняк, подпевающий тишине.       Почти не страшно. Нет.       Ледяной поток воздуха облизывает щиколотки, и Гермиона обхватывает себя руками. Холодно. Здесь так чертовски холодно, а её пижама совершенно не предназначена для таких прогулок.       Она ведёт ладонями по бокам и бёдрам, понимая, что её палочка осталась лежать на прикроватной тумбочке и ей придётся обходиться без согревающих чар.       Огоньки свечей в настенных бра дрожат, заставляя причудливые тени плясать по стенам. Делая это место почти живым. Дышащим порывами ветра, отзывающимся на каждый её шаг еле уловимым скрипом половиц и дремлющим, но не теряющим при этом бдительности, потому что…       Чёрт.       Грейнджер боковым зрением замечает движение на одном из полотен, и обжигающие мурашки, пробегают по спине. Словно ей за шиворот высыпают горсть снега. Она позволяет иголкам пройтись до самого затылка и поворачивается, встречаясь глазами с женщиной в золотой раме. Неподвижной, смотрящей куда-то вдаль с горделиво вздёрнутым подбородком.       Нужно просто вернуться и попытаться заснуть. Завтра сложный день. Впереди ещё две недели таких дней, каждый из которых станет более выматывающим, чем предыдущий, а Гермиона просто бродит посреди ночи по школе, теряя драгоценные часы отдыха.       Но до того, как она решается уйти, слух улавливает голоса. Несколько женских тягучих тембров. Нить натягивается, как струна, переставая свободно извиваться впереди неё, и утопает в глухой стене в пяти метрах дальше от того места, где она стоит.       «Спи, наслаждайся», — звук пения становится громче, и Грейнджер оглядывается, пытаясь понять, как далеко она ушла от их спальни. Мысленно прокладывает дорогу назад, давая себе последний шанс. Шанс, который она не использует.       «С судьбою прощайся.»       Она подходит вплотную к той стене, где исчезает конец её путеводной нити, и прикладывает ухо к прохладной поверхности, но та сменяется шероховатостью дерева, заставляя её отшатнуться.       Двери здесь имеют привычку исчезать и появляться в другом месте… Так говорил им Григорий?       «С судьбою последних дней.»       Рука тянется к металлической ручке, поблёскивающей в тусклом свете, и замирает в нескольких сантиметрах.       Господи, что она делает?!       Но ответ оказывается не важным, потому что кто-то давит на рычаг с другой стороны. Полоска света падает на лицо, на секунду ослепляя, и Гермиона несколько раз моргает, ощущая чьё-то дыхание на коже.       Кто-то шепчет ей, повторяя за женскими голосами, которые теперь звучат слишком громко для этих пустых коридоров.       «Тише, спи, мой милый странник,       Твой покой в моей груди.       Я на свете всех румяней,       Девы спят, цветут сады.»       — Ну здравствуй, страница, — она узнаёт этот тон, а потом, когда глаза привыкают к свету, и лицо.       Власта улыбается.       Они все улыбаются. Неестественно и жутко, стоя в кругу небольшой комнаты, пол которой расчерчен какими-то знаками, теряющимися под сгустками воска от горящих свечей.       Кажется, что все сквозняки в академии, тянутся именно из этого места. Из нараспашку открытого окна, из-за которого их белые ночные рубашки в пол метаются из стороны в стороны, открывая босые ноги.       Ладонь Ланцовой тянется к её щеке, словно она хочет погладить кожу на скуле, но Гермиону буквально отшвыривает в сторону под хохот, мелизмы которого теперь имеют все шансы поселится в её ночных кошмарах. Таких вот, как этот.       Красная нить резко меняет направление, устремляясь в ту сторону, откуда она пришла, и Грейнджер срывается на бег.       Колдовстворец пахнет по-особенному.       Магией, стекающей по запястьям как чёрная смола, гниющими яблоками и гарью фитилей. От этой академии веет, нет, скорее даже разит опасностью. И Гермиона бежит от неё, бежит со всех ног, а смех за спиной всё не прекращается…