Твори добро через «о», а не через «а»

Антон уже десять минут созерцает огромную пушистую ель в центре зала. Она такая красивая, величественная, украшенная дорогими елочными игрушками, сияющими в свете разноцветной гирлянды, и переливающейся всеми цветами радуги густой мишурой. Не зря ведь придумали ставить елку, думает Шастун, слизывая с губ остатки теплого шампанского. — Пиздато, — философски изрекает он, затягиваясь вейпом. Час назад к нему подошел Слава и прошелестел на ухо о закрытии шоу, о том, как он сожалеет, и что Антон всегда может на него положиться. Шастун решил, что это шутка, но потом Стас подтвердил слухи: «Импровизации» больше не существует. Сказать, что это стало шоком для ребят, ничего не сказать. Димка не воспринял всерьез заявление: ходил что-то, шутил, улыбался. До него еще не дошло, но переубеждать Позова никто не хотел — сам поймет. Сережа крыл хуями новое руководство, но так, чтобы никто из посторонних не услышал, и слишком сильно налегал на водку. Зато Арс радовался — его напрягало в последнее время работа на телевидение, но теперь он мог вздохнуть спокойно. Больше всех задело, конечно, Антона. Новость он никак не прокомментировал, пожал плечами и с серым ебалом решил дальше ходить по залу и делать вид, что с окружавшими людьми его хоть что-то связывало. Естественно, это было не так. Он и раньше не чувствовал, что принадлежит к тнтшной «тусовке» — куда ему до Галустяна, Светлакова или Мартиросяна? Его даже из «Камеди Баттла» выгнали, что уж говорить о вышке КВН? Комплексы, преследовавшие с воронежской юности, новой волной нахлынули на него, и Антон снова ощутил себя бесталанным ничтожеством, который пытается хоть как-то заработать на том, что ему нравится. В конце концов, на что он рассчитывал? Что он до старости лет будет прыгать по сцене на ТНТ и орать на Матвиенко? Наверно, Антон слишком легкомысленно отнесся к своему будущему, раз думал, что «Импровизация» навсегда останется в его жизни. У Арса вот есть актерская карьера — не пропадет; у Сережи — стримы, да и сам он человек мудрёный, умеет зарабатывать; у Димки — жена и дети. А у Антона что? Канал на Youtube, который приносит разве что сотку на банку пива. Самое смешное — это то, что они решили рассказать обо всем на долбанных съемках новогоднего выпуска «Comedy Club». Еще бы со сцены сказали при включенных камерах, ей-богу. — Грустишь? — спрашивает появившийся из ниоткуда Арсений. Под толстым слоем грима проглядывается усталость, длиною в жизнь, и хочется его утешить, но сил на жалость нет даже для самого себя. — Норм, — коротко бросает Антон, опуская взгляд в бокал. — Слушай, — неуверенно говорит Попов, — я знаю, что это все как снег на голову, но Стас обязательно что-нибудь придумает. Мы. Мы что-нибудь придумаем. Вместе. Арсений подходит непозволительно близко и приободряюще сжимает чужое плечо. Крепкая хватка возвращает Антона с небес на землю, и он поворачивает голову в сторону коллеги. — Хочешь чего-нибудь? Шастун закусывает щеку и опускает взгляд на тонкие губы Попова. Он много чего хочет, но не все от него зависит. Например, как закрытие «Импровизации». Горечь от мысли оседает на языке и зудит, как мигрень. Он мотает головой из стороны в сторону и смахивает руку с плеча. Арсений хмурится, но ничего не говорит. Какое-то время они просто стоят в тишине: Антон смотрит на елку, а Попов думает. Думает над тем, как вытаскивать парня из этого вегетативного состояния. Вокруг них творится обычная тнтшная суматоха. Быстрые съемки всегда были для телевидения чем-то из разряда фантастики; никто не скрывал, что в большинстве случаев нанимали на работу не благодаря высокому профессионализму, а по связям. Это значительно усложняло организационный процесс, и все уставали уже через пять-шесть часов после начала съемок, когда рабочий день мог длится с раннего утра до поздней ночи. — Давай спиздим елку, — произносит Арсений, и это фраза кажется настолько абсурдной, что Антон думает, что ему показалось. — Что? — переспрашивает Шастун, недоуменно смотря на спокойного Попова. — Давай спиздим елку, — повторяет мужчина. — Тебе ведь она понравилась. Антон шокировано открывает рот, но тут же его закрывает. Арсений всегда ему казался словно с другой планеты, но теперь он убеждается, что у того крыша точно поехала. — С ума сошел? — больше утверждает, чем задает вопрос Шастун. — А что они сделают? Уволят нас? — усмехается Попов, и Антон знает: сошел. Он долго глядит на Арсения, пытаясь разгадать его, но не видит ничего. Кажется, что это никакая не шутка, и коллега на полном серьезе предлагает вынести трехметровую ель из павильона, где находится сотня человек. В дурку бы звонить, но самому уже туда карета заказана, поэтому Антон просто отвечает: — Давай. План до смешного прост: дождаться, пока съемки закончатся, и протащить елку с черного входа, откуда обычно ввозят декорации. Звучит тупо, но это работает: когда слышится последний мотор, люди рассасываются по домам так быстро, что Усейн Болт позавидует этой скорости. Они врут парням о том, что им нужно заехать к одному их общему знакомому. На удивление Антона, коллеги удивленно переглядываются и не задают лишних вопросов. Остаются только техперсонал и организаторы, которые тоже не особо горят желанием задерживаться после работы, потому раздают поручения и смываются. Антону и Арсению не нужно ничего выдумывать, чтобы осуществить свою маленькую шалость. Ждать им приходится от силы минут двадцать, когда зал пустеет, и только зеленая красавица остается последней звездой, не покинувшей павильон. Шастун и Попов переодеваются в простецкую одежду, благо в гримерке находится пара роб, и идут прочесывать территорию. Черный вход охраняется крепким мужчиной средних лет, который за привычной рутиной, возможно, сможет не заметить двух на голову больных комиков, но чтобы не заметить, как из входа протаскивают ель — это нужно быть слепым и глухим. — Нам тут вдвоем не справиться, — чешет репу Антон, незаметно выглядывая из-за угла. — Может, ну его? — Ты вздумал сдаваться на полпути?! — возмущается Арсений, пихая парня в плечо. — Жди, сейчас все будет. Попов высовывается из их тайного укрытия и уверенной походкой идет к охраннику. Мужчина хмурит на него брови, настроен тот явно скептически, но — Арсений же актер! — ему удается договориться с охранником, и тот согласно кивает в ответ на слова комика. Арсений жмет руку мужчине и такой же уверенной походкой возвращается к Шастуну. — Что ты ему сказал? — ошарашенно задает вопрос Антон, глядя на Попова чуть ли не с открытым ртом. — То, что было нужно, — загадочно и не менее самовлюбленно отвечает Арсений. Попов не удосуживается объяснить, как обычно, и Шастун не давит — меньше знаешь, крепче спишь. Теперь встает другая проблема: как перенести огромную трехметровую елку, но и тут решение оказывается простым. — Извините, — дергает Арсений запоздалого организатора, по которой плачет восьмичасовой сон. — Нам нужно доставить елку в Главкино, но машину не выделили. Сказали, обратиться к вам. Женщина с огромными мешками под глазами и заебаным видом тут же начинает генерировать идеи решения проблемы. Она делает пару звонков и отвечает: — Желтый КАМАЗ на парковке в пятом ряду, — тараторит она, — ключи возьмите на вахте. И уходит решать другие дела. — Главкино еще три месяца назад закрылся, — тихо говорит Антон, на что Арсений лишь усмехается. Нести трехметровую елку с обилием игрушек как минимум непрактично. Пластиковые шары падают с дурацким грохотом, который по-хорошему должен привлечь кучу непрошенного внимания, но кроме ворчания техперсонала, моющего пол, ничего не вызывает. Дерево царапает чувствительную кожу ладоней, натирает плечо и больно колется иголками в бока; за ветками вообще не видно дороги, и парни лишь чудом доходят до нужной машины, не поскользнувшись на гололеде. Шастун поражается Арсению: этот человек, брезгующий взять в руки даже лизун, зарабатывает мозоли от спизженной елки без капли жалости к самому себе. Антон отбрасывает эту мысль, когда они успешно (не без травм и мучений) загружают ель в кузов. Парни садятся в салон, пристегивают ремни и зависают. Вокруг темень, горит лишь одинокий фонарь, и с неба падает снег. Они поворачиваются друг к другу, смотрят несколько секунд в глаза и начинают смеяться. Смех нервный, но такой необходимый, как вдох после нырка в воду. — Это было… — начинает Антон, вытирая с глаз слезы. — Тупо? — уточняет Арсений, сияя словно новогодняя гирлянда. — Да, — вздыхает Шастун. — И что мы теперь будем делать? Из вариантов, где можно оставить трехметровую елку — на свалку, поставить ее в каком-нибудь дворе или подарить охуевшим с утра водителю грузовика. Но Антона озаряет идея: — Ты знаешь, где поблизости есть детдом? Арс удивленно распахивает глаза, а потом расплывается в мягкой улыбке. Он смотрит на Антона дольше положенного, и Шастун успевает увидеть странную искру в его глазах. Искру, намек на которую он наблюдает не в первый раз, но только сейчас ее замечает. — Окей, загугли адрес, а я попытаюсь завести машину. — Ты умеешь водить грузовики? — недоверчиво спрашивает Антон. — Ну да, — пожимает плечами Попов. — Я что только не делал для роли. Комик не задает больше вопросов, когда под чутким руководством Арсения заводится грузовик. Видеть Арса в качестве водителя — странно, но, черт возьми, они спиздили елку у ТНТ, чем еще может закончиться этот вечер? Они едут не спеша, потому что Попов, хоть и не показывает лица, но Шастун уверен, что все внутри него орет от адреналина. Пускать Арса за руль все равно что дать мартышке приземлить самолет, но Антон лишь потешается над коллегой и не чувствует себя в опасности. В конце концов, у Попова все-таки есть права, только пылятся они где-то в бумажнике и не видят света с тех пор, как ему начали продавать алкоголь без паспорта. — Направо, — направляет Шастун, кладя руку на руль поверх чужой ладони. У Арса руки холодные и заходятся в дрожи, и Антон задерживает пальцы чуть дольше, пытаясь приободрить и согреть водителя. Попов никак не комментирует этот жест, но парень чувствует, как Арс расслабляется. Их встречает ничего непонимающий охранник детского дома, долго хмурится, но все-таки зовет воспитателя. Женщина в возрасте с глубокими морщинами на лице долго выпытывает у мужчин, зачем им эта затея, но, когда парни объясняют, что это «подарок администрации города», и в конце концов она позволяет выгрузить ель у ворот детдома. Пока Антон и Арсений возятся с деревом, они видят десятки лиц, прилипших к окнам, которые с удивлением и детской радостью рассматривают красивую пушистую елку. Дети дергают друг друга за руку, зовут своих друзей и с улыбками машут мужчинам. Шастун машет в ответ и чувствует, как гранитные плиты разочарования и грусти начинают раздвигаться в стороны. — Посмотри, как они радуются, — говорит под боком Арс. — Это все благодаря тебе. — И тебе, — тепло добавляет Антон, на что Попов улыбается одними только глазами. Они вежливо отказываются от чая, ссылаясь на кучу работы. Им действительно следует вернуть грузовик как можно скорее, чтобы ни о чем не догадались, потому парни садятся в машину и на этот раз едут немного быстрее и увереннее, потому что Антон всячески подбадривает Арсения и гладит по плечу. На площадке никто ни о чем не спрашивает, и это даже не удивляет. Парни прощаются с охранником и выходят из павильона, вдыхая морозный запах позднего вечера. — Ну вот и все? — спрашивает Антон, поворачиваясь к Попову. Брюнет задумчиво глядит в ответ, всматриваясь в каждую морщинку и родинку на лице коллеги. Это вопрос не про сегодняшний вечер, не про их авантюру и даже не просто съемки. Это вопрос про дальнейшую их жизнь: что будет с их шоу, с проектами, сотрудничеством… Что будет с их дружбой? Арсений все еще смотрит на него и молчит. Шастуну очень хочется курить, хочется сунуть руки поглубже в карманы пуховика, хочется пойти домой и принять горячий душ, но он стоит и ждет реакции Попова, как будто от него зависит все его будущее. Наконец, Арсений улыбается, — многообещающе, с надеждой, — и тянется к Антону. Он оставляет на его щеке совсем невесомый поцелуй и сразу же отстраняется. — Нет, Антон, — мотает Попов головой, — это только начало. И уходит, не прощаясь.