***
Запах спирта бьёт в нос, но ни единая мышца лица не шелохнулась. Вооруженные охранники, направив оружие на эспера, сопровождают его к месту казни. Все идёт согласно плану. Они заходят в просторную комнату. На месте их уже ожидали судья, священник и палач. Осужденный улыбается, чуть наклонив голову боком. Черная прядь совсем немного мешала обзору. Все идёт согласно плану. Его кладут в кресло, фиксируя руки и ноги ремнями. Судья достает листок и вслух читает приговор, пока все присутствующие в смиренном молчании слушают. —Федор Михайлович Достоевский, осуждённый по таким статьям как: 105, 205, 210 и другим, приговоренный к казни путем смертельной инъекции. Приговор придет в исполнение 17 июня, в 16:00. Все идёт согласно плану. Все присутствующие поднимают глаза на часы. В молчаливом ожидании стрелка часов двинулась и палач начал подготовку к казни. Задрав рукав тюремной робы осужденного, тот вводит в вену катетер. А осуждённый все так же спокойно смотрит на белый потолок. Все идёт согласно плану. Слышит, как палач нажимает на кнопку. Чувствует, как внутрь тела попадает яд. Но не чувствует страха и боли. Это его судьба, его предназначение. Его жертва богу. Все идёт согласно плану. Перед глазами начинает плыть. Веки смыкаются, а дыхание медленно утихает. Последняя мысль, успев окончиться, завершается вечным сном. Все идёт согласно плану Господина. Через десять минут смерть зафиксируют в документе, а тело "русского демона" отправят в крематорий. Больше никто не покусится на чужие жизни, больше не прольётся крови, больше ни один человек не падет от руки жестокого эспера.***
Достоевский молчаливо сидел за столом, попивая горячий чай. Одежда на нем была чистой, уже приготовленной к приходу владельца, а холодильник не был привычно пуст. Все было готово к появлению тут жильца. Чтож, тут Гончаров постарался. От мыслей о камергере эспера передёрнуло и тот, хоть и пообещал себе этого не делать, взглянул на часы. 02:39. Гончаров уже давно мертв. Кружка остаётся на столе, как и нетронутые пироги. Глава крыс покидает кухню. На улице было уже темно, а небо венчала полная луна. Достоевский, стоя на крыше здания, выпрямляется, дышит полной грудью и смотрит на безлюдную пустошь вокруг. Лишь сторожевой пёс лениво дёргал ухом, свернувшись калачиком возле будки. Ветер чуть взъерошил черные пряди, а холодный свет звёзд озарил только что взятую из кармана фотографию. —Гончаров, ты доказал свою преданность. Да благословит тебя бог. Произнес он почти неслышно, а после прислонился губами к холодной пленке. Воспоминания о нежных прикосновениях будто щекотали душу, но недолго – Достоевский не из тех, кто будет долго помнить своих подручных. Даже если те стали важной частью. —Я исполню свой план, что бы ни случилось. Ты погиб не зря. Глупый, глупый Ваня.