***
Теплый, пропахший цитрусами и пряностями воздух выдыхает в лицо Цзян Си семейным вечером и ожиданием, звоном колокольчиков, украшающих входную дверь и топотом торопящегося его встретить Сюэ Чжэнъюна. Белый помпон его новогоднего колпака весело болтается из стороны в сторону, когда этот высокий мужчина появляется в коридоре и сияет широкой улыбкой. А затем с губ Цзян Си не успевает сорваться ни одного ироничного комментария по поводу чужого внешнего вида, как крепкие загребающие объятия накрывают его с головой. —Поймал! — Сюэ Чжэнъюн прижимает оторопевшего Цзян Си к себе и дружески похлопывает его по плечу. Густая борода щекотно колет чужую щеку, заставляя Цзян Си фыркнуть, и Сюэ Чжэнъюн, таинственно понизив голос, тараторит, словно доверяет страшную тайну. — Она волновалась, что ты не приедешь, но я ее успокоил, сказав, что ты просто любишь опаздывать! Острый, словно медицинский скальпель, и полный возмущения взгляд Цзян Си вонзается в сторону ничего не подозревающего Сюэ Чжэнъюна. Этот человек и его прямолинейность совершенно невозможны! — С-с-сюэ Чжэнъюн!.. — шипит Цзян Си, скованный этой вот уж воистину медвежьей хваткой и прижатый к чужой груди. — Отпусти меня немедленно! Однако тепло, исходящее от другого мужчины, словно выталкивает весь уличный мороз обратно за порог квартиры, и румянец, жаливший чужие щеки, наконец отступает, прогоняемый вместе с холодом. Цзян Си выдыхает, разрешая подержать себя в объятиях еще несколько секунд, в течение которых позволяет себе тайную слабость пригреться, а затем ударяет Сюэ Чжэнъюна в плечо. — Если ты собираешься встретить Новый год так, то я решительно против. И прими, наконец, подарки. Высокая гора зеленых подарочных коробок перекочевывает из рук сопровождающего помощника в руки Сюэ Чжэнъюна, почти накрыв мужчину с головой. Сюэ Чжэнъюн, удивленно выдохнув, перехватывает их покрепче, чтобы разместить где-то в комнате. Именно тогда Сюэ Мэн, заприметив стремительно прибавляющееся количество подарков, восклицает «богатый дядя приехал!» и выбегает в коридор. Бровь Цзян Си нервно дергается. Он методично стряхивает с ворота своей шубы насыпавшийся снег, и нельзя сказать, что несколько крупных горстей, посыпавших голову воскликнувшего от холода Сюэ Мэна, были случайным совпадением. — Не обольщайся, ребенок, — фыркает Цзян Си, принимаясь расстегивать шубу, но Сюэ Мэн, не вняв его предупреждению, уже успевает убежать куда-то в недра квартиры. Цзян Си как раз успевает разобраться с последней пуговицей, когда на его плечи осторожно ложатся широкие ладони. — Шуба тяжелая от снега. Позволь мне помочь тебе. Чжэнъюн спрашивает мягко, но руки его уже удобно прихватывают ткань на плечах, так что Цзян Си не отказывает ему в этой малости. Напротив, естественным движением человека, привыкшего к особому отношению, выскальзывает из шубы подобно змее из своей старой кожи, и его изумрудная рубашка в теплом свете коридора переливается чешуей. Сюэ Чжэнъюн галантно принимает на руку вес его шубы, бережно развешивает ее в шкафу, и Цзян Си проходит по коридору дальше, где, судя по звукам, находится Ван Чуцин. Она спешно вытирает полотенцем руки, завидев его на пороге — скромная спокойная улыбка появляется на ее губах, но радость в глазах ей скрыть не под силу. —Ечэнь, — мягко приветствует она его. Огонь под кастрюлей уже выключен, и сейчас на доске перед ней лежат мелко порезанные овощи и листья зелени. Замешкавшись на мгновение, не зная, как будет правильнее встретить человека, с которым некогда она была в довольно близких отношениях, Ван Чуцин делает шаг вперед и замирает. Уголок губ Цзян Си дергается — что-то ироничное внутри него требует его вскинуть бровь, — но он все же разрешает ситуацию спокойным кивком. — Чуцин. Наблюдательный взгляд бегло проходится по приготовлениям — до полуночи остается чуть меньше часа и деятельность кипит в самом разгаре. Сюэ Чжэнъюн возвращается в комнату, и Ван Чуцин заметно расслабляется, обращаясь к супругу. — Мне нужно ненадолго отойти, пожалуйста, дорежь оставленные овощи и положи их в миску, хорошо? Сюэ Чжэнъюн самодовольно поднимает подбородок, вооружаясь фартуком и ножом. — Иди. Когда я не мог справиться с простой готовкой? Цзян Си закатывает глаза. Сюэ Чжэнъюн не мог с ней справиться практически никогда, и об этом известно каждому находящемуся в этой комнате. Но Ван Чуцин покинула их, скрывшись в недрах темнеющего коридора, и Цзян Си, скрестив руки на груди, имеет возможность скептично наблюдать за тем, как Сюэ Чжэнъюн задумчиво вертит в пальцах половинку огурца, прикидывая, с какой стороны ему следует начать резать. — Вряд ли есть какая-то особая разница, — бормочет он, и огурец жалобно хрустит под его руками, нарезаемый толстыми неровными дольками. На четвертой дольке Цзян Си не выдерживает. — Практиканты в моей клинике пытают тренировочные манекены меньше, чем ты — этот огурец! — мрачно фыркает он, расстегивая рукава своей рубашки, чтобы закатать ее чуть ниже локтей, и оттесняет Сюэ Чжэнъюна подальше от рабочего места. Тот неловко чешет затылок и смеется, уступая место Цзян Си. Нож в чужих руках танцует подобно медицинскому скальпелю выверенными точными движениями, и тонкие, почти прозрачные зеленые полукруги шелково опадают на разделочную доску. Сюэ Чжэнъюн на всякий случай не предпринимает попыток утянуть с нее какой-нибудь кусочек: инстинкт самосохранения подсказывает ему, что Цзян Си не раздумывая использует нож. — Не знал, что ты хорошо готовишь! — все же не удерживается от удивленного комментария он, вытягивая шею и с большим интересом наблюдая за чужими движениями. Цзян Си иронично хмыкает. Конечно, он не умеет готовить, но и Сюэ Чжэнъюну об этом знать совершенно необязательно. — Я хороший хирург, — без ложной скромности произносит он. Вскоре огурец заканчивается, и его место занимает красный перец. Потом листья китайской капусты. Затем плоды фасоли. Цзян Си не отвлекается на Сюэ Чжэнъюна, погруженный в действие, так сильно напоминающее ему работу, и потому совершенно не замечает, когда другой мужчина успевает покинуть комнату и вернуться. Все-таки у Сюэ Чжэнъюна всегда был довольно озорной нрав, и находиться долгое время без занятия казалось ему невообразимо скучным. Еще немного понаблюдав за Цзян Си, он наконец осознал, почему ему все время казалось, что чего-то не хватает: на Цзян Си не было новогоднего колпака! Сюэ Мэн, положив колпак рядом, радостно играет возле елки, то и дело с блеском в глазах поглядывая в сторону новопривезенных подарков (Сюэ Чжэнъюн не сомневается, что его сын наверняка тайно подозревает, что самый большой подарок предназначен именно ему). Ван Чуцин ушла готовиться к вечеру, но у нее уже есть свой колпак. Сам Сюэ Чжэнъюн разгуливает в нем по квартире весь вечер, и только Цзян Си оказывается совершенно в стороне от этой традиции, предпочитая строгую прическу, закрепленную дорогой заколкой. В конце концов, они большая семья, и разве не будет трогательным, если Цзян Си к ним присоединится? — Не знаю, что ты задумал, но ни один дурацкий колпак не окажется на моей голове, — предупреждающе говорит Цзян Си, посторонившись и приподняв лезвие ножа так, чтобы оно как раз указывало в сторону протянутой руки Сюэ Чжэнъюна. Тот явно не слишком проникся угрозой — хохотнув, он приподнимает обе руки (одной из которых тайно пытался нацепить новогоднюю шапочку на Цзян Си) и качает головой: — Брось, Новый год наступает — тебе определенно стоит расслабиться и развлечься! «Расслабиться и развлечься» на языке Сюэ Чжэнъюна подразумевает громкий смех, много объятий, искрометных шуток и приличную долю панибратства, которое Цзян Си не переносил больше, чем «совсем», и зачастую заставлял Сюэ Чжэнъюна расстроенно вздыхать и сокрушенно качать головой: «Чуцин, с его подходом к людям он никогда не найдет себе места, я просто обязан ему помочь!». Вот только Цзян Си помощь не требовалась, и место у него было. Другое дело, что если спросить мнение Сюэ Чжэнъюна об этом месте, то он нахмурится будто бы сожалеюще, вздохнет и скажет: «на вершине горы одиноко — разве же это хорошее место?». В общем, представление о «хорошем» у этих двоих существенно отличалось. — Я расслаблюсь, когда ты перестанешь преследовать меня с этой штукой в руках, — Цзян Си с видимой брезгливостью указывает в сторону колпака кончиком ножа, но настойчивый жар убеждений Сюэ Чжэнъюна так и не успевает проявиться: нежная женская ладонь касается локтя супруга, и Ван Чуцин, приодетая в скромное, но элегантное платье цвета морской волны, прерывает их спор. — Праздник на пороге. Давайте запускать фейерверки. Заслышав о фейерверках, маленький Сюэ Мэн подскакивает с места, радостно нахлобучивая себе на голову свой колпак, так, что он почти спадает до самых глаз, и несется к родителям. — Мама, а можно в этот раз я? Я уже совсем большой, я видел, как это делает папа! — Сюэ Мэн оживленно принимается махать руками, подражая отцу, но Ван Чуцин хмурится, и голос ее звучит непреклонно: — Ни в коем случае. Ты подрос, но все равно еще слишком мал, чтобы зажигать фейерверк сам. Это может быть опасно. Ребенок, огорченно вздохнув, понуро вешает голову, и госпожа Ван беспомощно переглядывается с супругом, прося о помощи. Сюэ Чжэнъюн задумчиво поглаживает свою бороду, а затем вдруг подхватывает Сюэ Мэна на руки и одним ловким движением усаживает себе на плечо. — Ну-ка, не вздумай расстраиваться в Новый год! Сейчас мы что-нибудь придумаем, чтобы твоя мама не волновалась. Ты же уже совсем мужчина — тебе ли бояться фейерверков! Госпожа Ван бросает на него укоризненный взгляд, но, видя мгновенно повеселевшее лицо Сюэ Мэна, поджимает губу и решает промолчать. В конце концов, Сюэ Мэн ждал этого праздника больше, чем они все, и как бы рационально не было ее беспокойство, материнское сердце все равно меньше всего хочет, чтобы ее дитя было несчастно. Захватив небольшую коробку фейерверков, они всей семьей выходят во двор. К тому времени, как они покидают нагретый дом, снегопад стихает, и только холмы сугробов повсюду да заметенные тропинки свидетельствуют о его следах. Сюэ Мэн складывает руки на голове отца, устроившись на его плечах, а Сюэ Чжэнъюн тащит в руках доверху заполненную разными огнями, вспышками, «жучками» и прочей пиротехникой коробку. Госпожа Ван и Цзян Си идут следом, останавливаясь недалеко от порога, пока Сюэ Чжэнъюн устанавливает фейерверки в сугробах, выискивая те, что поплотнее. Сюэ Мэн то и дело тянет отца за кончики ушей, указывая пальцем то на один, то на другой сугроб, и Сюэ Чжэнъюн со смехом следует в указанных направлениях, проверяя найденные сыном сугробы на прочность. Каждый раз, когда Сюэ Мэну удается указать на правильный сугроб, он радостно восклицает — смех его и супруга оседают мягкой нежностью в глазах Ван Чуцин, такой далекой для понимания Цзян Си и такой чужеродной, едва ли находящей отклика в его строгом сердце. И все же… — Мэн’эр! — вдруг взволнованно восклицает она, почти срываясь с места, когда Сюэ Чжэнъюн опускается на корточки перед одним из фейерверков и начинает поджигать их фитиль. Ведь Сюэ Мэн все еще сидит на его плечах и болтает ногами, а если это будет опасно?! И все же Цзян Си ухватывает ее за локоть, не позволяя вмешаться, и сухо комментирует: — Смотри. Твой супруг его держит. Не порть им впечатление. Сюэ Чжэнъюн, поджигая фитиль, крепко хватает Сюэ Мэна за ноги и под короткие взвизгивания ребенка отбегает обратно к крыльцу. Сюэ Мэн вертит головой, чтобы не сводить взгляд с горящего фейерверка, и не пропускает момента, когда первый из них молниеносно запускается в небо. Расцветает первая вспышка, янтарными всполохами рассыпаясь по всему темному небу, когда Сюэ Чжэнъюн сгребает всех в свои объятия. Взрывается второй залп, когда Цзян Си, долгим взглядом проследив за положением чужого запястья на своем плече, тяжело вздыхает — и не убирает чужую ладонь. Громко шелестит новый фейерверк, окрашивающий небо яркими красками, когда Цзян Си вдруг чувствует, как что-то оказывается на его голове, а затем перед глазами свисает маленький белый помпон. Он вскидывает голову — сияющие восторгом глаза Сюэ Мэна, что нацепил на него прихваченный из дома «беспризорный» колпак, смотрят на него, и он может поклясться, что видит таинственную улыбку, промелькнувшую на губах двух супругов, что показательно увлеченно следят за россыпью фейерверков. И все же... Цзян Си возвращает взгляд на небо. Этим вечером в строгом сердце будет тепло.Часть 1
30 декабря 2022 г. в 19:30
Цзян Си никогда не приезжает вовремя.
Кто-то мог бы упрекнуть главу Цзян за непунктуальность — и если этому кому-то не было дорого его положение в обществе, которое Цзян Си взамен пошатнет с легкостью разрушения карточного домика и усмешкой в уголке губ, то он явно не знает, что каждое опоздание главы крупнейшей медицинской фирмы Гуюэе вымерено по секундам.
Достаточно для того, чтобы удержаться в рамках надлежащего этикета.
И достаточно для того, чтобы заставить себя ожидать.
Цзян Си изначально не нравилась эта затея — свой предновогодний вечер он планировал провести в атмосфере корпоратива, с которого он бы ушел раньше, чем бокал дорогого вина с тонкой хрустальной ножкой оказался бы в его пальцах. И было в этом что-то саморазрушительное, в намеренном желании во время самого семейного праздника оказаться как можно дальше от присутствия других людей.
Но что-то заставило его язык повернуться в сторону иного ответа, когда ласковые глаза Ван Чуцин с каплями затаенной печали смотрели на него и приглашали провести вечер с ними. С ее мужем и ее ребенком. Вероятно, это что-то затаилось искрами сдержанной радости на дне чужих глаз, когда вопреки своему намерению он ответил согласием.
Но когда фары его автомобиля высветляют подъезд к чужому дому, ретироваться очевидно уже слишком поздно.
По крайней мере, собственное опоздание позволяет ему чувствовать себя чуть более удовлетворенным.
Снег мягко скрипит, принимая на себя подошву его ботинка, и личный водитель, придерживая перед ним дверь, торопливо поднимает над его головой зонт. Мелкий назойливый снегопад заметает дорогу, случайных прохожих, машину — в свете уличных фонарей он сияет подобно мерцающей звездной пыли, и его холодные края цепляются за одежду, ворохом скатываясь под меховой ворот дорогой шубы.
Цзян Си кривит губы, закутываясь плотнее — но вместо того, чтобы принять зонт, он забирает что-то с задних сидений. Вслед за ним из машины появляется несколько подарочных коробок, обернутых глянцевой упаковочной бумагой и роскошно перевязанных атласными лентами.
Самый богатый и уважаемый человек в городе только что отдал приказ заслонять от летящего снега не его, а подарки, которые, очевидно, ни разу не были подобраны им с душой.
Звонкий смех в доме принадлежал ребенку, оживленно наряжающему новогоднюю елку: тот шутил, что ее колючие лапки похожи на щетину его папы — высокого широкоплечего мужчины с ухоженной бородой, который хохотал в ответ так заразительно и громко, что этот смех оседал улыбкой на губах его жены, занимавшейся приготовлением праздничного ужина.
Сюэ Чжэнъюн подхватывал ребенка на руки, кружил с ним по комнате и поднимал его высоко-высоко, чтобы макушка для елки, находящаяся в маленьких руках Сюэ Мэна, могла оказаться на своем положенном месте. Он прижимал ребенка к себе, весело потираясь о него бородой, а Сюэ Мэн взвизгивал и смеялся, брыкаясь на руках отца от щекотки.
Затем, отсмеявшись и соскочив с держащих его рук, он убежал шестой раз за вечер пересчитывать подарки под елкой.
Ван Чуцин отозвалась мягкой улыбкой на объятия супруга, и, когда он склонился, чтобы ласково потереться о нее щекой, она, посмеиваясь, ответила:
— Мэн’эр прав — совсем неотличим от иголок.
Сюэ Чжэнъюн фыркнул, гордо пригладив свою густую бороду, и с любопытством воззрился на кипящий в кастрюле бульон с плавающими лавровыми листьями.
— Хочешь успеть приготовить все к его приезду?
Вопрос Сюэ Чжэнъюна не таил в себе никаких подтекстов — он и сам очень ждал появления на семейном празднике Цзян Ечэня. Несмотря на то, что они не были прямыми коллегами, Сюэ Чжэнъюн считал, что у них гораздо больше общего, чем Цзян Ечэнь готов был бы признать. И хотя едкие слова и колючий нрав последнего явно были направлены на то, чтобы держать его на расстоянии, Сюэ Чжэнъюн с достойным упорством продвигался через эти тернии, с готовностью принимая последствия.
Ван Чуцин помолчала — бульон в кастрюле кипел и бурлил, пока она неторопливо его помешивала, — а затем покачала головой:
— Я не уверена, что он захочет присутствовать.
Хотя Цзян Си ясно выразил свое согласие, Ван Чуцин все равно то и дело бросала взгляд на часы, а когда стрелка перешла назначенную цифру, ее сердце все же зашлось в горьком волнении.
— Мама! — звонкий оклик заставил обоих родителей прервать свое обсуждение, и Сюэ Мэн подбежал к ним, обхватив мать за талию и задрав голову. Глаза его сияли неподдельным детским восторгом в ожидании праздника, поэтому он никак не мог подолгу усидеть на одном месте. — Мама, папа, а богатый дядя приедет сегодня на ужин?
Лицо Ван Чуцин слегка покраснело, а Сюэ Чжэнъюн разразился громогласным хохотом, едва не утирая слезы с уголков глаз. Под строгим взглядом жены он деликатно закашлялся, но было уже поздно. Госпожа Ван мягко потрепала сына по волосам и покачала головой:
— Мэн’эр, Цзян Си — наш с папой хороший знакомый, и то, что он привозит тебе дорогие подарки, не повод называть его «богатым дядей». Пусть будет «дядя Цзян», хорошо?
Сюэ Мэн скривился, недовольно сморщив нос: «богатый дядя» ему явно нравилось больше. Отцепившись от матери, он что-то быстро угукнул и побежал заниматься своими делами.
Сюэ Чжэнъюн, отсмеявшись и тоже заметно приободрившись выходкой сына, приобнял жену за плечи.
— Не переживай, Цзян Си, может, и не самый порядочный, но честный человек! — утешающе заверил он. — Я уверен, что он просто решил опоздать, а не отказаться от приглашения на семейный ужин! К тому же, — Сюэ Чжэнъюн заговорщически понизил голос. — я думаю, им надо поближе познакомиться с Сюэ Мэном.
Стоило прозвучать этим словам, как раздалась дверная трель. Муж и жена улыбнулись друг другу — и Сюэ Чжэнъюн, водрузив на голову новогодний колпак, поспешил открывать.