Гребень из сердца упавшей звезды

      Волосы Чжун Ли – дорогой шелк. Люмин пропускает пряди сквозь пальцы, наблюдая за тем, как они стекают по ладони и предплечью, стелются покрывалом по коленям. Чжун Ли сидит у Люмин в ногах, удобно откинувшись на край дивана, и, чинно сложив руки на груди, кажется, дремлет. Эта мысль вызывает у Люмин слабую улыбку: Чжун Ли позволяет ей многое, столь многое, что становится даже немного неловко.       Интересно, многие ли имели возможность хоть раз в жизни прикоснуться к этому богатству? Люмин в этом искренне сомневается. Конечно, очень вероятно, что она накладывает свое восприятие сокровенного прикосновения к волосам на нормы этого мира, однако ей более чем сложно отучиться. В конце концов, Люмин столько лет следовала правилам, с которыми росла, взрослела, училась жить, и теперь она просто не может от них абстрагироваться.       Прикосновение к волосам – священное действие. В волосах содержится магия, много магии, и чем сильнее маг, тем длиннее и гуще его волосы. Эфир – маг поразительной мощи, гений, практически избранный, какой может родиться только раз в тысячи, десятки тысяч лет, и его коса длинная и толстая, буквально источающая магический фон.       Горло стягивает болью, Люмин с трудом сглатывает, не прекращая перебирать волосы Чжун Ли. Их насыщенно-каштановый цвет напоминает влажную землю после дождя, рыжие концы – медь, которая в момент применения магии гео превращается в драгоценный кор ляпис. Чжун Ли хорошо ухаживает за своими волосами: они шелковистые, мягкие на ощупь, без секущихся кончиков, ровно подстрижены, чудесно пахнут чем-то тонким и едва уловимым, зеленым чаем и лотосовым печеньем.       Чжун Ли размеренно дышит, широкие плечи спокойно вздымаются и опускаются. Люмин видит, как под рубашкой то и дело проявляются жгуты мышц, каменно-крепких на ощупь. Она скользит взглядом к проколотому уху, на котором болтается серьга с белоснежной кисточкой, чуть выше, к скрытому волосами виску.       Руки слегка подрагивают. Люмин не обращает на это внимание, продолжая играться с волосами.       Для суэтт’ар-линне, путешествующих-среди-звезд, прикосновение к волосам означает знак высочайшего доверия, полного и безоговорочного, такого искреннего, будто человек готов душу наизнанку вывернуть ради того, кому доверяет. Люмин, связанная с Эфиром с рождения, не видела иного пути, кроме как разделять сокровенный ритуал вместе с братом, которого любила больше жизни. Преданная ему с головы до ног и знающая, что он предан ей в такой же степени, Люмин считала, что им никто больше не нужен.       У них были особые парные гребни: высеченные из обломков сердца упавших звезд, зачарованные на укрепление и восстановление волос, концентрирование и упорядочивание магии. Эти гребни они сделали себе сами и никогда больше с ними не расставались. Гребни быстро стали привычной частью их ритуала: с ними волосы не путались, магия легче накапливалась, и заплетаться становилось легче.       И сам ритуал приносил еще больше радости, словно в жизнь пришло маленькое солнышко: Эфир смеялся каждый раз, когда Люмин закусывала гребень, чтобы освободить руки и расплести косу Эфира, и его взгляд лучился неподдельной нежностью.       Люмин знала, что эта передышка временна, знала она и то, как быстро лучистые улыбки Эфира обращаются губительной сталью; их путешествия всегда были полны опасностей и тьмы, но их сердца давным-давно перестали болеть после каждой смерти. Никто не вечен, лишь они, суэтт’ар-линне продолжали свой путь среди звезд, не останавливаясь ни на мгновение, и смело взмывали в очередной полет.       И эти маленькие ритуалы с заплетанием волос всегда, всегда были их маленькой тихой гаванью.       – Хочешь услышать одну занимательную историю, Люмин? – негромко, чуть хрипло спрашивает Чжун Ли, и Люмин вздрагивает, будто ее застукали за чем-то неприличным. Она не видит выражения лица Чжун Ли, но готова поспорить, что оно совершенно безмятежно, как и всегда.       Ей тоже стоит успокоиться. Взять себя в руки. Перестать думать.       Но не получается.       – Хочу, – отвечает Люмин, и звук ее голоса похож на воронье карканье, хорошо хоть, что не выдает дрожь. Соберись, говорит она себе, соберись. – Буду рада услышать твои истории, Чжун Ли.       Слышится смешок, но мягкий, безобидный; так Чжун Ли выражает свое довольство, Люмин это знает лучше всех. Чжун Ли весь соткан из интересных историй и фактов, монолитного спокойствия и уверенности, а еще мудрости, пронесенной сквозь тысячелетия, с ним всегда уютно, и под его крылом Люмин – древнее могущественное существо – ощущает себя в абсолютной безопасности.       Почти так же, как и рядом с…       Люмин поджимает губы, упрямо встряхивает головой. Нельзя, нельзя, нельзя, бьется набатом в голове, ты выше этого, ты сильнее, тебя ничего не может сломить. Держись, держись, борись, только не сдавайся и не позволяй эмоциям взять верх. Ничего хорошего из этого не выйдет, ты же знаешь, лучше всех знаешь: эмоции – корень всех проблем.       Так было всегда. Жаль только, что Люмин далеко не сразу осознала эту простейшую истину.       Чжун Ли начинает рассказывать об архитектуре Ли Юэ времен после Войны Архонтов, и Люмин, вслушиваясь в спокойную, неторопливую речь, осознает, что так ей… гораздо легче отвлечься и не думать. Пусть лучше ее загрузят историей страны, в которой она оказалась, пусть доносят до сведения сухие факты, для живости восприятия украшенные сравнения и эпитетами, пусть.       Что угодно.       Только бы не думать.       Люмин кажется, что Чжун Ли лучше других понимает, что именно она хочет. Потому и говорит, заполняя тяжелую, давящую тишину, когда Люмин погружается в бездну мрачных мыслей, ведь его голос – единственное, что помогает Люмин удерживаться на плаву.       Прикасаться к чужим волосам – табу, за редким исключением. Однако Чжун Ли, даже зная подобную особенность ее менталитета, допускает Люмин к самому драгоценному пусть не для него, но для любого суэтт’ар-линне. Глупо переносить свои установки на чужой мир, глупо, но Люмин цепляется за них как может – так она понимает, что не до конца потеряна для себя.       Для окружающих.       Для Эфира.       Только так ли она нужна самому Эфиру?..       Покачиваясь на волнах теплого, ровного голоса, таящего в глубинах отзвук застаревших эмоций, Люмин поджимает губы, на мгновение зажмуривается, как перед прыжком в воду, прежде чем взять в руки резной костяной гребень, украшенный несколькими завитками драгоценных камней. От него не чувствуется пульсация магии, не тянется знакомая энергия – это самый обычный гребень без капли магии.       Оно и к лучшему. Он не покалывает пальцы теплом и не просит «покормить» себя.       Гребень. Просто гребень.       Которым Люмин осторожно проводит по рыжим концам, придерживая волосы на середине длины. Она замирает и прислушивается: не больно ли? Нет ли дискомфорта для Чжун Ли? Все ли она правильно делает? Будто это не она несколько тысяч лет расчесывала длинные золотые волосы и могла заплести их практически вслепую.       Прикасаться к волосам не родственника – значит доверять, открывать душу нараспашку, любить всем сердцем. Чжун Ли об этом знает: Люмин сама ему рассказывала. И, раз он допустил ее до ритуала, он… доверяет ей? Открыт перед ней? Любит ее?       Эфир тоже ее любил. Эфир подставлял голову под ласковые прикосновения, довольно мурлыкал, когда Люмин массировала кожу головы, слегка царапая ноготками, и пел колыбельные на языке их родного мира, когда она заплетала ему косу. Люмин казалось, что их связь, их близость, их любовь вечна, что они останутся вместе навсегда, даже если придется встать вдвоем против целого мира.       А потом Эфир отрезал ее косу, ее гордость, отличительный знак магической силы, и бросил в одиночестве, и в его взгляде было столько боли, что Люмин хотелось умереть. Эфир шептал: «Прости, Люмин, но так надо, прости меня, прости», но не помогал и не приближался. Когда он уходил, Люмин звала его, стараясь зацепиться покрытыми золотой кровью пальцами за воздух, но он не остановился и даже не обернулся через плечо, затем и вовсе исчез.       И Люмин осталась одна в незнакомом мире: без сил, без магии, без брата.       И без души.       Поэтому теперь, сидя за спиной Чжун Ли, волосы которого она расчесывает, Люмин хочет плакать – впервые за долгое время. Позволить прикоснуться к волосам – значит проявить симпатию, значит согласиться на ухаживания, значит начать отношения. Люмин чувствует, что она не одна, что ее горе понимают и разделяют, – не просто же так Чжун Ли предложил расчесать и заплести его, верно?       Темные волосы шелком скользят между пальцев, когда Люмин перекидывает одну прядь через другую, создавая привычное ритуальное плетение. Руки подрагивают, но она держится, лишь в груди что-то горит костром, мешая дышать. Она так долго никого не заплетала, что практически забыла, как это делается, она так долго никому не открывалась, что едва не позабыла саму себя.       У каждого суэтт’ар-линне должен быть кто-то, кто станет якорем, за который можно держаться.       Никто из путешествующих-среди-звезд не должен быть один.       Никто.       Во снах ей мерещится золотая коса, насмешливо мелькающая перед носом.       Люмин шумно выдыхает через рот, как в трансе глядя на желтый камень на резинке, который увенчивает конец косы. Кровь пульсирует в висках, перед глазами висит непонятная мутная пелена; Люмин моргает и только тогда осознает, что это слезы, – они расчерчивают щеки влажными дорожками.       Она поднимает голову и встречается со спокойным, внимательным взглядом Чжун Ли, развернувшегося к ней полубоком. Он смотрит участливо и ласково, и от тихой нежности в выражении его лица Люмин ломается окончательно. Плечи заходятся дрожью, горло сковывает болью, с губ срывается тихий всхлип – и Люмин сию же секунду оказывается в объятиях Чжун Ли.       – Ну же, ну же, моя драгоценная, – шепчет Чжун Ли, поглаживая Люмин по спине. Она жмется к нему так отчаянно, будто он единственное, что удерживает ее на плаву. – Не скрывай своих слез. Ты замечательно справляешься.       Люмин, подвывая, утыкается лбом в шею и забирается на Чжун Ли с ногами, лишь бы не отпускал, лишь бы никогда больше не отпускал. Темная коса, перекинутая через плечо, змеится по торсу, щекочет предплечье и ладонь.       Суэтт’ар-линне всегда путешествуют в паре, цепляясь друг за друга как за якорь.       В кошмарах Люмин снится, как обращается в пепел гребень из сердца упавшей звезды.