Чудотворец

      Северус успел ее спасти в самый последний момент. Мадам Помфри, вызванная им после того, как он остановил кровь и сделал всё, что смог сам, дала утешительный вердикт. Но даже после ее обнадеживающих слов, что с Бет все в порядке, мужчина до сих пор видит эту картину перед глазами как в страшном сне.       Голова повернута на бок, волосы свисают прядями с кровати, а на руке красовался глубокий разрез от запястья до локтя. Пока он делал все, чтобы спасти Беатрис, он испачкал свою обувь в ее крови и наследил вокруг с десяток кровавых следов. Его ладони тоже были в красном и когда медсестра взяла дело в свои руки, мужчина сразу очистил их чарами, пытаясь смыть этот кошмар.       Мадам Помфри, бледная и испуганная, как и он сам, говорила только о положительном прогнозе: «Вы вовремя успели, мистер Снейп. Я вас полностью уверяю, что с ней всё в порядке. Хорошо, что вы были рядом…» и много чего ещё, но из-за смертельной усталости, Северус еле-еле складывал слова медсестры в кучу.       И когда ужас закончился, а Помфри скрылась из больничного крыла, он тоже на ватных ногах вышел из лазарета. И заплакал. Потому что ее самоубийство стало для него страшным потрясением. Вторым, на его счету. Но которое, он не смог бы пережить.       Северус завершает последнюю стадию принятия — любовь и понимает, что чувства к Блэк гораздо сильнее и глубже, чем к Лили Эванс, для которой в сердце осталось место только для вины, но никак не для любви. И потеря Беатрис расставила в его вечно сомневающейся гениальной голове всё по полкам, а тараканов по углам, да так, что все чувства и желания, которые он путал с обычным влечением легли в одну ясную картину.       Утро следующего дня.       Северус не спал трое суток, уже на счету четвертые отчего его сознание мутнеет, веки слипаются, а голова кружится. Он бы свалился от усталости и пережитого ужаса, но продолжает на адреналине сидеть напротив её кровати и слушать дыхание Бет.       «Дышит…» — успокаивал себя Северус, пробежавший за эти три дня все девять кругов ада и постаревший лет так на пять.       — Северус тебе нужен отдых, — тихо говорит Дамблдор и настойчиво трясет его за плечо. — Ты свалишься с ног.       — Я в порядке. — бесцветным голосом говорит мужчина, продолжая смотреть в одну точку.       — Северус, я понимаю, как тебе тяжело дались эти три дня…       — Нет. Не понимаешь, Альбус. Я этими руками, — отвечает он, смотря на старика снизу-вверх и показывая ему свои ладони. — Своими руками дал ей палочку. Считай, что я ее чуть не убил. Понимаешь?       — Северус, нет. Даже не думай об этом, слышишь? — директор крепко сжимает его за плечо и пытается вытащить из самокопания, к которому у него талант и явная нездоровая предрасположенность. — Ты делал все, чтобы ей помочь. Никто не приложил усилий больше, чем ты. Северус, ты ведь слышал Фобиуса? Она должна была умереть, но теперь все закончилось. Беатрис спокойно спит.       — Спит, потому что чуть не убила себя, Альбус. Потому и спит. — лаконично подвел итог зельевар.       — Но может в этом и была суть проклятия?       — Убить себя? Альбус, что ты такое говоришь?       — Но ты же видишь, что ей лучше? — тяжело вздохнул Дамблдор, такой же измученный всем происходящим. — То, что происходит последние дни… Седрик, Том Реддл восстал из мертвых, а то что случилось Беатрис… просто ужасно. Я, как и ты, мой мальчик, не понимаю ничего, но сейчас самое главное, что она жива. — старик всё стоял рядом с ним, разглядывая лицо Северуса уставшими серыми глазами.       Снейп ничего ему на это не ответил. Не знал, что еще можно ответить на череду происходящего безумия. Седрик воскрес, Волан-де-Морт тоже, а с Бет… просто чертовщина. Директор терпеливо ждал, пока мужчина соберется с мыслями, чтобы после вытолкать его на долгожданный отдых. Северус на его памяти выглядел таким впервые, отчего ему стало даже боязно за него.       — Почему с ней всегда так? — обреченно спросил Снейп после долгого молчания.       — О чем ты?       — Над ней будто злой рок. Каждый раз, она на волосок от гибели. И каждый раз хуже, предыдущего… Почему так?       — Я не знаю, мой мальчик, — Дамблдор с грустью осмотрел Беатрис, мирно спящей на кровати и облегченно выдохнул. — Но мой тебе совет, Северус, иди отдыхать, иначе, сам свалишься с ног. Как только она проснется, я тебе скажу.       Северус протер руками глаза, будто надеялся прогнать усталость, и кивнув Дамблдору на прощание, вышел за ширму. Добравшись до кровати, мужчина лег прямо в одежде, даже не разуваясь. Он безжизненно смотрел в потолок и думал, что побывал в аду. И эта была его единственная и последняя мысль, так как от смертельной усталости, Северус сразу погрузился в забытье.       В это время...       Беатрис оказалась в коридоре неизвестного ей дома. В маленькой прихожей стояла деревянная полка с обувью, преимущественно женской и детской. Обшарпанные обои, пожелтевшие от времени и краска на входной двери, дающая трещины указывали на старость этого жилища. Вешалка на стене вмещала детскую желтую куртку, строгий плащ бежевого цвета и большое количество шарфов, повязанных узлами на крючки.       Беатрис повернулась к противоположной стене и увидела зеркало в полный рост, в котором она не отражалась. Девушка махала перед собой ладонями, но себя она так и не увидела. Бет коснулась рукой до поверхности зеркала, но сразу убрала ее, оставив лишь отпечаток ладони.       «Я словно призрак…» — пронеслось у нее в голове, но поток мыслей оборвал шум на кухне и звук включенной воды из-под крана.       Девушка пошла в сторону шума.       Беатрис зашла в крохотную кухню, где на табуретке рядом с раковиной стояла маленькая девочка лет шести и мыла посуду.       — Эй… девочка, — позвала её Бет. — Повернись ко мне, пожалуйста.       Но малышка в платье, так и не повернулась на ее зов, а продолжала тереть тарелки и полоскать их под водой. Беатрис тихо подошла к ней со спины и дотронулась легонько до ее плеча, но рука прошла сквозь тело. Девочка в этот момент спустилась с табуретки и прошла сквозь фантом, чтобы включить радио, стоящее рядом с электрическим чайником.       «Это же…» — Бет в шоке застыла на месте, осознавая, что это и есть та самая Беатрис. Настоящая Беатрис Блэк. «Это же она…»       — Бет, посмотри на меня! — девушка замахала перед ней руками, но та вернулась к мытью посуды и тихо подпевала в такт веселой песне из радиоприемника. — Беатрис, ну же! Я здесь!       Она хотела развернуть ее за плечи, но руки проходили через тело, и как бы Бет не старалась, то никак не могла ни докричаться, ни дотронуться.       — Беатрис… ответь мне хоть что-нибудь… — в отчаянии прошептала она в сторону маленькой версии себя, продолжая как фантом наблюдать за ней.       Музыка продолжала играть, а чистые тарелки складировались на полотенце в аккуратную стопку. Девочка выглядела немного грустной, но пыталась подпевать невпопад, лишь изредка повышая голос. Ей осталось домыть всего две чашки, как от резко хлопнувшей двери, маленькая Бет подскочила и выронила чашку из рук. Та стукнулась об металлическую решетку в раковине и раскололась на двое.       — Что ты делаешь? — резко спросила молодая женщина, зашедшая в комнату, похожая на Беатрис как две капли воды, за исключением подстриженных волос. — Я сколько раз тебе говорила не подходить к посуде!       — Мам, я лишь хотела помыть ее. — шепотом оправдывалась девочка, слезая с табуретки на пол.       — Ты опять разбила? — женщина гневно и с неприязнью посмотрела в раковину, а потом на ребенка. — Посмотри! С тобой не напасешься ни посуды, ни зеркал! Ну, что ты молчишь? Я сколько раз просила ничего не ПОРТИТЬ?!       — Прости, мам. Я случайно… — девочка опустила голову и закрыла яркие голубые глаза под челкой.       — Случайно?! — кричала женщина уже на повышенных тонах и хлопнула по столу рукой.       Радиоприемник в этот момент за ее спиной, стал переключаться сам с одной частоты, на другую. И Бет слышала, как музыка менялась новостями, а потом прогнозом погоды.       — Это ты опять делаешь? — упрекнула ее мать, хлопая по технике, будто она от этого начнет работать как положено. — Прекрати немедленно! — женщина крутанула колесико, чтобы сбавить громкость, но из коробки посыпались искры, и она с визгом отскочила от него.       — Мам…       — Теперь ты будешь ломать и технику? — заорала она, надвигаясь на девочку.       — Не подходи к ней! — Бет встала между ними, но как обычно от нее ничего не зависело. — Не смей ее трогать!       Беатрис пыталась оттолкнуть ее, но руки проходили сквозь женщину. И ей снова ничего не оставалось как наблюдать за всем словно в театре.       — Мамочка, прости меня. Я… я не специально его сломала и кружку тоже…       — Заткнись, ради бога! От тебя вечно одни проблемы! — кричала женщина, размахивая руками перед ней. — Я даже не могу отдать тебя в младшую школу, потому что ты, недоразумение, перебьешь там все имущество, за которое я никогда не смогу расплатится! Ты и только ты одна, умудряешься все портить. И знаешь, что? Знаешь, о чем я уже мечтаю? Лишь о том, чтобы я пришла домой, и он бы ЦЕЛ!       Пока мать Беатрис орала на неё, отчего девочка прижалась в испуге к холодильнику спиной, девушка увидела, как окно стало покрываться трещинами. А после с громким треском стекло лопнуло, разлетевшись на кучу осколков, оставив пустую деревянную раму и висячие безвкусные занавески. Хлопок сильно напугал обоих, отчего они крикнули от испуга, наклонились и закрыли головы руками.       Маленькая девочка так и осталась стоять возле холодильника, закрыв лицо руками. А когда она открыла, то увидела, как ее мать стирает с щеки красное пятно крови. Джулиан, Бет вспомнила наконец-то ее имя, посмотрела на ребенка с такой ненавистью, с которой никто на нее никогда не смотрел.       — Мам, у тебя кровь. — у девочки заблестели глаза и еще немного, и она заплачет.       — Убирайся с глаз моих, — прошептала Джулиан, прикладывая кухонное полотенце к щеке. — Пошла вон!       Девочка убежала за дверь и Бет было хотела уйти за ней, но остановилась и решила посмотреть, что будет делать ее мать. Их мать.       Та прикладывала полотенце к порезу, и тряпка уже вся пропиталась в крови. Женщина выглядела уставшей, особенно когда она осматривала сотни осколков стекла на полу. Джулиан поправляла спадающие локоны за плечи и пыталась видимо успокоиться. Но через секунду она швыряет полотенце об пол и начинает тихо плакать.       — Не надо было слушать мать… - шептала она, утирая слезы, — Надо было делать аборт. Надо было от нее избавиться, когда была возможность, а не рожать это недоразумение. Такая же ненормальная, как и её отец. — и снова заливается беззвучным плачем.       Бет, услышав эти слова, пришла в ужас и тоже заплакала, продолжая наблюдать за своей матерью, которая ежилась от холодного ветра и залетающих в кухню снежных хлопьев.       — Чудовище… всю жизнь мне испортила. — проговаривала она, растирая тушь и слезы, смотря в пустую оконную раму, где вдали на закате красиво садилось солнце. — Лучше бы ты никогда не рождалась…       От её последних слов, Бет развернулась и как в трансе пошла искать девочку. Пошла искать саму себя. Девушка испытывала огромную боль в груди и признала, что это самое ужасное что она слышала за всю свою жизнь. Нет для ребенка слов хуже, чем эти. Сказанные тихо, шепотом, под большим секретом, который держала в себе Джулиан.       Бет прошла сквозь первую попавшуюся дверь и увидела Беатрис, стоящей около окна. Рядом с ней на подоконнике сидел плюшевый медведь, одетый в вязаную дырявую жилетку. Девушка подошла к ним и облокотилась на подоконник руками, вглядываясь в кусок заснеженной улицы, где летали снежинки и как у соседнего дома мужчина махал лопатой, чтобы очистить дорогу до гаража.       То, что они видели за окном, было куда краше, чем ее унылая комната.       — Мистер Лобстер, я так завидую Эрику, — девочка смотрела как соседские дети играют на заднем дворике, за домом. — Он в прошлую субботу окно выбил мячом, а мама его все равно любит. Все равно обнимает его, а меня мама никогда не обнимала. Вот если бы я была нормальной, как Эрик, то может мама полюбила бы меня?       Девочка повернулась к плюшевому медведю, будто ждала ответа.       — Но ты нормальная, Беатрис. Ты очень хорошая девочка, просто замечательная. — ответила ей Бет, не ожидая, что она услышит ее.       — Но если я была бы замечательной, то мама не злилась бы постоянно на меня. — отвечала она медведю. — Я стараюсь сделать что-нибудь приятное для нее, но ей все не нравится. — разочарованно говорила она, утирая слезы.       — Твоя мама просто глупая.       — Не говори так! — девочка возмущенно повернулась к медведю и ущипнула его за нос. — Она вовсе не глупая. Ей просто со мной не повезло.       — Значит, твоя мама не умеет любить, — продолжая говорить Бет, осознавая, что девочка слышит ее через игрушку. — Я тебя люблю. Очень люблю, солнышко.       — Я знаю. Только ты меня и любишь, мистер Лобстер, — она обняла игрушку и продолжала смотреть как играет соседский мальчик Эрик с сестрой и отцом, вылепливая снеговика. — Как бы мне хотелось, чтобы и мама меня любила…       Бет в этот момент ощутила все, что чувствовала маленькая Беатрис и хотелось только плакать. Но девушка продолжала смотреть с ней в окно, думая, где искать её настоящую. Где сейчас малышка Беатрис? Где же ее искать?       «Бедная девочка… Куда же он тебя спрятал?» — но вопросы больше философские, на которые Блэк точно никогда не найдет ответа. Не найдет, также, как и самого Бога.       Бет закрыла глаза от наступающих слез, а когда открыла то уже стояла на улице, рядом с Джулиан и Беатрис. Девушка оглядела их с ног до головы, укутанных в вязанные шарфы и заметила на девочке ту самую желтую куртку. Слишком яркую, создающую ослепительный контраст с заснеженной улицей.       — Меня там научат читать? — спрашивала девочка, идущая с матерью за руку и еле поспевающая за быстрым шагом Джулиан.       — Да. Там научат тебя читать и писать. — холодно отвечала её мать, постоянно оглядываясь кругом.       Бет оглядела высокую кирпичную стену, на которой покоился засохший плющ, а потом на удаляющуюся девочку с матерью и пошла за ними. Девушка смотрела себе под ноги, и снова заметила, что не оставляет следов на снегу. В отличие от Беатрис, под ботинками которой громко хрустел снег.       — А я буду ездить туда на автобусе? — девочка в другой руке несла плюшевого медведя, будто боялась его потерять. — Мы долго сюда ехали…       — Да. Автобус будет забирать тебя по утрам. — женщина закинула шарф за плечо и посмотрела на нее. — А теперь давай пройдемся в тишине. Хорошо?       Девочка молча кивнула и быстро топала за матерью, поворачивая голову по сторонам, чтобы рассмотреть все вокруг. У кирпичного забора есть логичный конец и ветхие сложенные кирпичи закончились и привели всех троих к высоким кованным воротам, которые венчали на самой верхушке название этого места: Приют Сандерленд-ист-Энд.       Маленькая девочка внимательно посмотрела на ворота и задала матери вопрос:       — Мам, а что здесь написано?       — Название школы. — сухо ответила Джулиан и крепче взяв ее за руку, толкнула железные ворота от себя.       Бет лишь с замиранием сердца смотрела, как девочка, не умеющая читать своими ногами идет в приют. «Она ведь даже не понимает куда идет…». Но влиять на происходящее Бет не могла, а лишь наблюдала за ее воспоминаниями. Правильнее уже говорить за своими.       Втроем они шли по заснеженной дорожке и на пути к главному входу, Бет увидела ту самую статую св. Георгия — покровителя Англии. Святой не скакал на резвом коне, грива которого обычно красиво развивалась на ветру и не протыкал извилистого змея копьем, как любили изображать христианского героя художники и скульптуры. Вместо него на круглом пьедестале стоял рыцарь с большим щитом и мечом, а под ногами клубком свернулся каменный змей.       Даже табличка есть. Поразительно.       Бет приближалась к приюту и рассматривала большое количество окон и потрескавшийся в некоторых местах фасад. Каменная дорожка, по сторонам кустарники, занесенные снежными шапками… Всё выглядит уныло, но Беатрис любуется всем вокруг и идет чуть не в припрыжку. Девочка думает, что мама отдаст документы и они посмотрят школу, а на самом деле, она поменяет одну тюрьму на другую. Ужасно.       Джулиан завела её внутрь и наказала стоять рядом с дверью и никуда не уходить. Беатрис лишь улыбнулась и уселась на лавочку возле той красивой витражной двери. Горе-мать подошла к одной женщине, и та увела ее по широкой лестнице, наверх. А Беатрис так и осталась наблюдать за всем вокруг, с живым детским интересом.       — Мистер Лобстер, наконец-то меня научат читать, — мечтательно говорила она после долгого молчания, — Я все книжки на свете прочитаю!       — Конечно, солнышко, — отвечала ей Бет, с замиранием сердца, ожидая увидеть сцену, где ее оставят. — Ты будешь самой умной девочкой на свете.       — А когда вырасту я буду врачом. — она смотрела на плюшевого медведя и погладила его по лапе. — Буду лечить животных. Кошек, собак… и тебя тоже.       — Меня не нужно лечить, дорогая. Я же игрушка. — Бет отвлеклась на пробегающих детей через коридор, а после продолжила: Но ты мне можешь сделать новую жилетку, чтобы я был самым красивым мишкой.       — Обязательно сделаю…       И Беатрис хотела сказать что-то еще, но она заметила, как лестницы спускалась мать в сопровождении высокой женщины с темными волосами, одетую в строгое темное платье. Девочка подскочила на ноги и улыбнулась матери.       — Все хорошо?       — Да. — Джулиан нервничала и старалась не смотреть ей в глаза. — Ты останешься здесь на некоторое время.       — А потом ты меня заберешь? — Беатрис смотрела на мать и преломленный свет через витражное стекло делал ее глаза, яркие от природы более нечеловеческого мистического оттенка.       — Да. Вечером. — лгала Джулиан и чмокнула ее в щечку на прощание. — Тебе надо освоиться, Бет.       И выскользнув за дверь, женщина быстрым шагом ушла от приюта Сандерленд-ист-Энда куда подальше. Не оборачиваясь.       Девушка с ненавистью провожала ее взглядом и думала об этой бесчувственной женщине. Возможно, что слово «предательство» слабо подходит под ее поступок. А вот «Поцелуй Иуды» подходит вполне.       Бет не успевает оглянуться, как её переносит в другое место. В солнечное лето, где на деревьях вокруг пышно цветет зелень и все вокруг пахнет скошенной травой. Вдали, у старого дуба, дети кричат и в толпе, девушка различает Беатрис. Но уже повзрослевшую на год или два. Сколько ей лет невозможно сразу понять, потому что девочка оставалась такой же болезненной и худой.       — Отдайте, пожалуйста! — кричала она, пытаясь дотянуться до того самого медведя, который был в руках у рослого мальчика. — Это моё! Отдайте!       — Что, ненормальная? Боишься, что болтать будет не с кем? — издевался над ней паршивец на голову старше и крупнее.       Рядом было еще три девочки и несколько мальчиков, но все они были ее старше. На пару лет уж точно.       Беатрис держал один хулиган, и другой под смех остальных поджег несчастного медведя и кинул его на землю. От того, что девушка видела, она впала в немой безучастный ступор, не в силах уже смотреть на издевательства над маленькой девочкой. Как же хотелось уже закрыть глаза и проснуться. Не видеть эту жизнь, которая была уже её. Ведь все, что чувствовала Беатрис девушка пропускала через себя как решето.       «Неужели она… я так жила?» — тихо шептала себе под нос она, смотря как мистер Лобстер горит и как жесткий плюш сползает, оставляя лишь химический запах. А медные глаза - пуговицы, потертые от времени, покатились по земле, потому что вся мордашка игрушки сгорела.       — Хватит, пожалуйста… — Бет побрела в сторону, подальше от паршивых детей и собственных детских криков. — Я хочу проснуться. Я не хочу это вспоминать. Не хочу вспоминать… — как в бреду говорила девушка, закрывая уши руками.       Но вскоре все прекратилось и Бет увидела, что сидит за столом, а перед ней рисунок милой птички на ветке. Девушка оглянулась, чтобы рассмотреть где она оказалась в этот раз и увидела большое помещение, где много столов, стульев, школьная доска и целый шкаф с игрушками.       На стене висел огромный плакат в честь Хэллоуина, где на большой тыкве с острыми зубками, корявыми буквами выведена надпись: «Страшного Хэллоуина в 1987 году!» и вокруг гуашью нарисованы летучие мышки, сладости и нелепые скелеты, чья берцовая кость как в анекдоте действительно была «широкой».              «1987…» — пронеслось у нее в голове и Бет снова посмотрела на свои детские руки, держащие точилку и желтый карандаш.       — Вот сюда, пожалуйста… — доносился тихий голос женщины и стук каблуков где-то за дверью игровой комнаты.       И через несколько секунд дверь открылась и в нее вошла Мэри. Мэри Холланд. А за ней ее муж. Бет от счастья готова подорваться прям со стула, чтобы подбежать и обнять приемную мать, но ее тело не слушалось. И она следила будто за всем опять со стороны, но уже из тела настоящей Беатрис Блэк.       Женщина что-то говорила, представляла нас, но Бет почувствовала волну жгучей ненависти к Мэри. И сидя у нее в голове, она поняла почему. Ее будущая приемная мама смотрела на нее с такой нескрываемой жалостью, что Бет будучи взрослой, наверное, дернулась бы. От такого взгляда. Будто она выглядит настолько жалко, что и не заслуживает у людей других эмоций.       Беатрис возненавидела Мэри. За один лишь взгляд. Настолько девочка была озлобленной на мир и людей вокруг.       А после Бет проснулась. Наконец-то проснулась и уставилась в потолок, переживая ее эмоции. Правильнее уже говорить, переживая свои эмоции.