Чую до чесотки

— Мам, Эви себе опять коленку свезла, — мальчишка лет четырех сидел за обеденным столом, расчесывая свою правую коленку. — Милый, ты не можешь знать этого наверняка, твоя сестра еще не зашла с улицы, — мама подошла к мальчишке, нежно потрепав его милые кудряшки. Входная дверь скрипнула и захлопнулась. Мама поспешила в прихожую и ахнула. На пороге стояла копия мальчишки, только в синенькой юбочке и длинными хвостиками, съехавшие со своего первоначального места закрепления. Что удивительно — у девчушки было разбитое правое колено. Мама от того и ахнула, что ее малыш Эди не мог видеть момента, когда его сестра получила свое ранение, так как гулять с ней он не пошел. Тогда откуда он мог знать? Этим вопросом она задавалась уже не в первый раз, близнецы частенько предугадывали травмы друг-дружки, находясь врозь. Говорят, что близнецы, чем младше они, чем ярче чувствуют друг друга. Однако этого никто не может знать наверняка, потому как дети, будучи детьми не могут объяснить своих чувств, а повзрослев, то что они чувствовали ранее сходит на нет. Однако этот случай особенный. Чем же, спросите вы… Эдвард и Эвиллин не просто чувствовали друг друга с раннего детства, боль одного транслировалась зудом у другого, и чем сильнее была боль, тем яростнее зудело в ответ. Этот случай не стал исключением. Эдвард действительно не знал наверняка, что с Эвиллин что-то случилось, но коленка так сильно чесалась, прямо как в тот раз, когда сестренка упала на коленку с качели несколько недель назад. — Не успела коленочка твоя зажить с прошлого раза, как ты ее снова разбила, — мама несла дочку на кухню, по пути собирая аптечку скорой помощи при детских травмах. Усадив ее рядом с братом, она обратила внимание, что Эд продолжает чесать свою коленку. Наверное, именно с этого момента в семье в семье появилось негласное правило — если у одного чешется, значит у другого болит. Дети росли, а их чувствительность друг к другу никуда не уходила. Если раньше получала травмы Эви, а чесался Эд, то с возрастом все переменилось. Эли становилась с возрастом все женственнее, все аккуратнее. Ее увлечениями по жизни стало чтение книг и живопись. И именно последней она решила посвятить свою жизнь. Эдвард же со временем перестал быть пугливым мальчишкой и нашел себя в спорте. Его страстью стал баскетбол, очень контактный вид спорта и из-за этого травматичный. Каждая победа команды давалась Эду парочке синяков, а Эви чесучих дней их заживления. Ребята были близки, они держались друг дружки, помогая и поддерживая. Иногда казалось, что они чествуют не только физическую боль, но и ту, что не оставляет после себя никаких ссадин. Так, однажды, Эвиллин чесала свою грудную клетку после расставания Эда с его первым лучшим другом, когда тот переехал за семь тысяч километров. Свое шестнадцатилетние Эд и Эви отпраздновали в шумной компании, слушая музыку, играя в разные игры кушая всякие разные вкусности. Компания в основном была та же, за исключением одной девушки. Её звали Нелли, она была хороша собой, да и не просто хороша, в свои пятнадцать ей не было конкуренток в красоте во всей школе! Да и в общении она была очень приятна… Правда только в присутствии Эда. Эви сразу заметила это за ней. Она мило улыбалась и смеялась над шутками всех ребят, но стоило Эду уйти, как Нелли менялась в лице, да так, что казалось, будто с выражением лица менялся и сам человек. Когда Эда не было рядом, она могла позволить себе едкие насмешки в адрес ребят и Эви и даже оскорбляла их. Парни из компании просто не обращали на это внимания, а Эви не хотела расстраивать своего брата. Ей было очевидно, что ее брат небезразличен к этой девушке, а также она помнит, как Эдварду было тяжело от расставания с близким человеком. Жаль она не знала, что своим безучастием, она подписала себе «путевку» в непростое отношение со сверстницами. Через несколько дней после дня рождения Эд и Нелли пошли на первое свидание, а еще через несколько дней было объявлено о начале их отношений. Однако Эви узнала это не от своего брата, а из соцсетей, где его ненаглядная выставила фотографию с ним с надписью: «Теперь мы вместе, только я и он». Почему-то в сообщении этом не чувствовалось искренности, а слова «только я и он» нагнетали, суля ничего хорошего. Эвилин почувствовала себя так, будто ее окатили холодной водой. Дрожь волной пробежалась по всему ее телу, оставив после себя внутри какое-то неприятное чувство, отдаленно напоминающее изжогу и заставляющее сжать зубы до скрежета. Ревность? Пытаясь отвлечься, от неприятных мыслей, Эви вернулась к написанию картины, над которой она работала больше двух месяцев. На холсте был изображен пейзаж в пастельных нежных тонах. Мазки были настолько воздушные и прозрачные, что не верилось, что сделаны они тяжелым и плотным маслом. Рассветное небо своей розовой предвещало безоблачную погоду, поляна манила своей невинностью, а березы, окантовывающие ее, дарили ощущения прохлады и защищенности даже через картину. Картина не была законченной, однако в ней уже передавалось то спокойствие, которое и хотела передать юная художница. Эли выдавила нужные ей цвета из алюминиевых тюбиков, подготовила шпатель и растворитель, смешала краску нужного ей оттенка и взяла в руку кисть нужного размера. Ошибки на данном этапе недопустимы, но рука так предательски дрожала… Вдохнув поглубже, девушка решила, что, погрузившись процесс, все пойдет как по маслу, но погрузиться в этот самый процесс ей не позволил стук в комнатную дверь. — Эви, я войду? — послышался из-за дверей голос Эда. Последние несколько дней они виделись только за завтраком, уж очень Эд был поглощён общением со своей новоиспеченной девушкой. — Да, входи, — с дрожью в голосе ответила Эви, оторвав кисть от холста. Эд виновато вошел в комнату сестры, почесывая грудь, что не ушло от внимания сестры, от чего та встрепенулась. — Если ты здесь для того чтобы спросить из-за чего ты чешешься, я тут не причем, — Эвиллин явно нервничала, ведь она примерно понимала от чего у него появилась реакция. — Да нет, я уверен это не при чем, — отмахнулся Эд, поправляя на себе новенькую футболку, которую Эви раньше не видела, — кажись с этой футболкой что-то не то. — Я ее раньше на тебе не видела, — как бы между прочим заметила сестра, как можно спокойнее сидя на одном месте. — Мне ее Нелли подарила… — А, а она уже подарки дарит тебе! — оборвав на полуслове, воскликнула Эви, — ну а что я удивляюсь, парочки ведь именно так и ведут себя. — Эв… Ты знаешь? — Да, знаю. Знаю и не от тебя. Я думала у нас нет друг от друга недоговорок. — Извини, я сам не ожидал… — Мне нужно писать. Скоро выставка. Эвиллин отвернулась к картине. Разговор был закончен. Эдварду нечего было больше добавить, и он вышел из комнаты, все сильнее расчесывая грудь. Никогда раньше близнецы не были в соре, никто не знал, что сделать и как их помирить. Казалось, между братом и сестрой возникла бездонная пропасть, которую невозможно было пересечь никакими возможными и невозможными способами. Они все так же виделись лишь во время завтрака и ни о чем не разговаривали. Так прошло два месяца. Эвиллин все больше замыкалась в себе, сутками нависая над холстом, не в силах сделать ни одного мазка. За эти два долгих месяца не было сделано ни одного нового мазка, картина передавала спокойствие, которого совершенно не было на душе у Эви. За эти два месяца от нее отдалился не только любимый брат, но и все общие друзья и личные знакомые сверстницы. Почему-то все считали, что Эвиллин была двуличной и лживой. Эдвард страдал от чесотки. Его грудь все больше напоминала месиво, от этого ужасного зуда. Кроме как на груди нигде более не проявлялась реакция, что было воспринято как какой-то недуг. Но Эви этого не знала, так как она не разговаривала не только с Эдом, но и с мамой, однако это все принимали как излишнюю усталость от творческого процесса над картиной, которая готовилась на самую важную выставку в ее жизни. А что до Нелли… Она все глубже въедалась в Эдварда, не собираясь от него отставать. Ее поведение стало более открытым. Она позволяла себе грубости по отношению к другим уже в открытую перед Эдвардом. Все чаще в ее словах проскальзывали колкости в отношении его сестры, откровенно поливая ее не самыми приятными словами. Эд пытался что-либо возразить каждый раз, но сталкивался с укорами и истериками со стороны своей ненаглядной. *** — Не смей так говорить о моей сестре!!! Терпение Эда лопнуло окончательно и бесповоротно. События последних месяцев, истерики Нелл, зуд в груди, все это выводило из себя. Сейчас, стоя перед игрой в раздевалке он решился. Решился поставить все точки, где они были поставлены еще в самом начале. — А что, я не права? — Нелли была уверенна в себе как никогда, она чувствовала свою власть над своим парнем и совсем не боялась говорить то, что думает, — Ты изводишь себя третий месяц, а она и не думает, чтобы понять тебя! Ей все равно на тебя и на твои чувства. Пока ты этого не осознаешь, так и будешь рвать на себе кожу. Эд ненавидел ее. Он больше не хочет знать ее. Хватит! Он больше не станет выбирать кого-то другого. Сестра никогда его не предавала и не настраивала против других. Ему было стыдно перед ней за каждый час этих долгих двух месяцев. Сейчас, делая себе перевязку на скорую руку, он стал догадываться откуда этот зуд. Надев свою форменную майку, он обернулся к Нелли. — Все кончено, Нелл. — Что? — в голосе слышалось больше не шок, а возмущение. — Я не могу так больше, — в голосе, во взгляде, во всем Эде читалось спокойствие, которого так ему давно не хватало, — идти за тобой тоже самое, что идти против себя. Это, -он указал себе на грудь, — это не просто так. Я сделал больно единственному человеку, который знает меня лучше кого-либо на свете. — Ты не можешь так со мной поступить. Но слова Нелли стали пустым звуком. Эдвард прошел мимо нее, даже не взглянув в наливающиеся злобой ее глаза. «После игры я должен найти Эви и извиниться за все что я натворил по отношению к ней». Эд оставил Нелл одну в раздевалке, не зная, что в ее прекрасной головушке рождались не самые добрые намерения. Издав злобный рык, она направилась в класс изобразительных искусств, в класс где сейчас сидела Эв, кропя над своей картиной. *** Закатные лучи, дарили последний свет уходящего дня. Времени до выставки осталось совсем ничего, а над картиной еще работать и работать. Перед Эв стоял более не успокаивающий пейзаж, но картина, поглощающая в боль, тревогу и переживание. Чем дольше девушка всматривалась в нее, тем больше паника поглощала ее. Она не хотела такого эффекта. Пейзаж должен был дарить успокоение и чувство безопасности, но вместо этого… Плечо и колено зазудели. «Игра началась…», подумалось Эви. Ей хотелось посетить игру, но ей не хотелось приносить ему дискомфорта, своим присутствием, хотя бы потому что знала, что ее сердце снова заноет от тоски. — Ты!.. Эвиллин передернуло от знакомого шипения со спины. Она слышала его каждый раз, когда Эд и Нелли ругались, ведь в этом вторая винила Эви. — Каждый раз… — продолжала шипеть Нелл, закрывая дверь класса за собой, — Я просила тебя не лезть к нам, но ты… Ты каждый раз вставала между нами… — Я ничего не… — Ты «ничего не» что?! — перебила Эв и Нелли, срываясь на истеричный визг. Не дожидаясь ответа, Нелл направилась на Эви и этот ее шаг не сулил ничего хорошего. Момент и палитра, которую держала тонкая изнеможённая тоской рука, упала, размазав все краски на ее поверхности по полу. Девушка упала с высокого стула, проехав коленкой по шершавому кафелю, разорвав серые капронки и заодно кожу на отвыкшей от ссадин коленки. Не успела она опомниться от этого падения, Нелл схватила ее за волосы, собранные в высокий пучок и начала таскать ее вокруг себя. — Прекрати… — еле шептала Эв, пытаясь уменьшить сопротивление от натиска Нелл. — Я тоже просила тебя прекратить, но ты эту просьбу проигнорировала, -Нелли не унималась и вот в ход пошла вторая рука, цепляющаяся за ту же копну волос, пытаясь удавить голову оппонентки в пол. Столкнувшись с сопротивлением, в ход пошли пинки ногами. Нелл хотела сделать как можно больнее девушке, из-за которой рухнуло ее счастье. Удар кулаком по голове, царапина на шее, пинок в бок, выдернутая прядь из общего пучка волос. Так могло продолжаться долго. Злость в Нелли кипела, как лава в жерле вулкана, давая топливо для все большего количества ударов. Секунды длились вечно. Эвиллин зажмурилась, начав считать, надеясь, что досчитав до десяти все закончится. Один… два… три… четыре… Вдруг из конца класса послышался звук разрушения. Нелл остановилась, а Эви с опаской открыла глаза. От удивления и счастья глаза наполнились слезами. Над ней стоял Эд, схватив руку нападающей. На шее и лице были свежие расчесы, что говорило о том, что он явно тут не с проста и чувствовал каждый удар, наносимый Эви. — Ты что творишь? — прошипел Эдвард, глядя на свою уже бывшую девушку. Рука парня мощно сжала запястье Нелл, от чего та пискнула и заскулила, отпуская густой пучок из своих влажных липких рук. — Что ты творишь?! — повторил свой вопрос Эд, уже менее терпеливо. — Я… Она… — Нелли не могла ясно выразится, при виде Эда, она потерялась в мыслях и не нашлась, что сказать, однако это оказалось даже красноречивее любых ее объяснений. — Сгинь, — Эд резко отпустил руку Нелл, дав понять взглядом, что ей здесь не рады. Нелли, освободившись, отпрянула назад, что-то злобно прошипела и вышла из класса, оставив Эда и Эви одних. Эдвард осмотрел сестру. Раны и ссадины были именно на тех местах, где так сильно зудело у парня. Глаза, налитые слезами, смотрели на брата с искренней радостью. Как долго они были врозь. Как много времени понадобилось им, чтобы понять, что можно надеяться только друг на друга. И как много им нужно было сказать друг другу. Эд удостоверился, что Эви может самостоятельно сидеть и сел рядом. Как только дыхание обоих выровнялось, они почувствовали, что время для разговора настало прямо сейчас. — У тебя же игра… — Не важно. — На тебя так полагаются… — И это не важно. Немного помолчали, смотря на картину, которая сейчас казалась уже и не такой незаконченной. Поляна уже не казалась такой воздушной и мягкой. Но и тревожности, что прощупывалась еще каких-то пять минут назад не было. Ощущения безмятежности в картине больше не прослеживалось. Раннее рассветное небо уже не было небом раннего утра. Пейзаж явно стал полуденным. Березы стали четче, позволяя удостовериться, что в березах есть только березы. А поляну украсило разнообразие цветов, которые шрамами украшали ее, давая ощущение оживленности. Все стало так ясно, так просто. — Красиво вышло, — кивнул в сторону картины Эд. — Ага… Взгляд Эвиллин упал на вырванную прядь ее волос и по телу прошелся неприятный холодок. — Как ты понял? Эви перевела взгляд на брата, ожидая ответа, но какого-то конкретного. Эд тоже взглянул на сестру. Немного промедлив, он оттянул майку на себе, оголяя перевязанные раны на груди и широко улыбнулся. — Так ведь я чую тебя до чесотки.