Lakedafir

1

      Пасмурным декабрьским днём Альберт Вандербум, в бурных размышлениях расхаживая по своей комнате, почувствовал, что про что-то очень важное забыл.       Действительно, столь увлечённый с утра своими мыслями о вечном, он даже не проверил, позавтракала ли дочь. Поэтому, чуть остановившись у двери, чтобы утихомирить разум, он вышел из комнаты и, пропуская ступеньки, спустился вниз.       Роуз уже сидела на кухне с какой-то толстой книжкой в красной тканевой обложке, однако смотрела она вовсе не в неё. Видимо, задумалась. Может, даже о том, почему же отец в этот раз не явился как можно раньше, чтобы проконтролировать её.       — Поела? — сложил руки на груди Альберт.       Она отрицательно качнула головой:       — Не хочу.       — Опять голодать решила? — буркнул он. — Да ты и так кости одни. Будешь отказываться есть — зубы с волосами выпадут, и станешь как курица общипанная. А если уж не нравится что я готовлю — сама учись.       Она обречённо вздохнула и принялась за книгу, а это значило, что, пускай и через силу, но она соглашается. Альберт же, наоборот, облегчённо выдохнул и зажёг плиту. Роуз, по крайней мере в том возрасте, зачастую можно было легко в чём-то убедить — требовалась всего парочка устрашающих слов.       Хорошо есть же она перестала после ухода Леонарда на войну. Часто кусочничала, таскала сахар и хлеб, но полноценно позавтракать, пообедать или поужинать её нужно было заставлять. Редко только появлялся у неё аппетит, но он так же быстро исчезал, как и появлялся. Летом ситуация была получше, ведь Роуз почти весь день могла провести на улице, а вот зимой — беда.       Альберт поставил перед ней уже надоевшую пресную кашу. Роуз же даже в её строну не поглядела, только продолжала читать. Он сложил руки на груди и начал пилить её недовольным взглядом.       — Я не уйду, пока тарелка не будет пуста. Хоть всё перечитай.       Она немного ещё поупрямилась, но книжку всё же отложила и принялась медленно есть, ведь отец точно не оставит в покое, пока не добьётся своего. Альберт, правда, последил немного — опустил руки и вздохнул.       — Только попробуй вылить, — пригрозил он напоследок и скрылся за косяком.       Роуз откинула ложку и вновь посмотрела в окно, на котором от мороза проявились узоры. А ведь скоро Рождество, и тоскливо будет который год подряд провести его в одиночестве, ведь отцу было чем заняться. И так всегда. Появлялся он только чтобы проследить, жив ли вообще его ребёнок. Порой давал какие-либо уроки, но когда не получал нужного результата, снова уходил к себе, закрывался и, скорее всего, хватался за голову от того, что всё идёт не так, как он планировал.              С другой же стороны, ему удалось привить Роуз любовь к чтению, причём всего. Будь то художественный, будь научно-публицистический текст — от скуки она всё с жадностью схватывала, пускай половину и не понимала. Однако Альберт принял, что это даже к лучшему — сама всему научится, со временем начнёт понимать все непонятные слова. И в связи с этим, время Вандербум с дочерью стал проводить ещё меньше, и ведь не потому, что он безответственный родитель, а потому что работа есть работа. Кто ж создаст способ жить вечно, всё своё время посвящая семье?       Через силу Роуз доела завтрак и соскочила с места, оставив книжку на столе.

2

      Альберт импульсивно распахнул деревянную дверь и буквально влетел в комнату, хлопнув ею за собой. Раздался жалобный скрип петель, и всю комнату словно наполнила тяжёлая, мрачная пелена её хозяина. Что, в общем-то, неудивительно: сколько лет уже эти старые стены впитывают в себя истерики, ненависть, бессилие и безумство здешнего обитателя?.. Правда, всплеск столь странных эмоций был для них в новинку.       Недолго задержавшись посреди помещения, как бы вспоминая, что он вообще здесь делает, Вандербум обессиленно завалился на небрежно выдвинутый из-за стола стул. Облокотившись на него, он закрыл бледное лицо ладонью и предался самобичеванию.       Лишь сейчас он осознал, что же натворил. Хотя, что же? Учил ребёнка, кормил, одевал, защищал от всевозможных бед и давал все блага, которые только мог… и наивно считал, что откупится так от дочери. Что она будет любить его за это, при этом видя от силы раза два за день и перекидываясь с ним от силы парой базовых фраз. Да она даже не представляет, что за человек её отец: кто он, чем занимался всю жизнь до этого, что в ней было? Да если кто спросит у неё про отца, она едва ли назовёт имя с фамилией и возраст, не более. Можно было придумать сотни отговорок, почему он может так поступать с ней, но в конце концов итог один — он бесконечно далёк от Роуз.       Конечно, у него не всё потеряно. В конце концов, он примерно предполагал, чем она интересуется, знал, какие книги она читает, и сам не раз убеждался в том, что она не по годам умна, сообразительна и мало того, что уважал — боготворил её за это, гордился ею. Был готов пойти на любой подвиг ради неё, вот только в кутерьме своих бесконечных идей и экспериментов совсем забыл, какие подвиги нужны его дочери. Безусловно, позже она оценит плод его нынешних трудов, но тогда будет слишком поздно… Нужно делать что-то сейчас. А что сейчас?..       Альберт вздохнул и поднялся со стула, перемещаясь на простывшую кровать. Постель обожгла холодом, как только он припал к ней. Увы, некоторое время сверления потолка взглядом не дали ему ответ на мучивший его вопрос. Мысли блуждали вокруг всяких разных занятий и вещей, но всё было не то…       Неизвестно, как долго Вандербум молча размышлял обо всём этом, и сколько бы ещё это продолжалось, если бы он невзначай не взглянул на потрёпанный жизнью настенный календарь. На пожелтевшем листочке красовалось двадцать третье число.       Глаза Альберта засияли, а сам он настороженно приподнялся на локтях.       — Рождество!.. — восторженно прошептал он и сорвался с места.       Вандербум вновь сел за стол, но на этот раз на нём закипела работа. Работа совершенно иная, суетливая, радостная и непринуждённо приятная. Мужчина впервые в жизни принялся за изучение праздничных традиций, сказок и местности вокруг их дома.       Оно и понятно: до этого у него не было никакой нужды о таком беспокоиться. Семейные праздники с трудом приживались в их семье, с первых лет всё шло кувырком. А после его интересовала лишь работа и ничего более. Теперь же он был серьёзно настроен разорвать этот круг тоски и хоть одного ребёнка своего рода сделать счастливым.       Время текло не так скоро, как могло бы, но Альберт и сам проникся ощущением праздника, проведя за подготовкой плана на предстоящее Рождество почти весь остаток дня. За окном уж начало смеркаться. Его рабочее пространство освещало лишь масляное свечение керосиновой лампы.       Наконец, он решил, что тянуть больше нельзя и начинать стоит прямо сейчас. Альберт потушил лампу, и выйдя из-за стола, направился в спальню Роуз. Узкий коридор сжимался в сгущающемся сумраке. У светлого окна в его конце чернели силуэты застрявших между рамами мотыльков и бабочек…

3

      Роуз никак не могла уснуть. Ей было очень тоскливо — с каждым годом Рождество всё хуже и хуже. Тяжелее ей было, скорее, осознавать, что так могло быть и дальше. Леонард может не вернуться, а на поддержку отца надеяться…       И тут, казалось, мысли Роуз воплотились в реальность. Дверь тихонечко скрипнула, и в комнату аккуратно зашёл отец.       — Не спишь? — чуть ли не шёпотом спросил он.       Она лишь буркнула что-то вроде «не-а», на что он через силу улыбнулся и чуть повысил голос.       — Вот и отлично, — присел он рядом на кровать.       Роуз отвернулась к стене. У Альберта впервые за долгое время ёкнуло в сердце — даже родная дочь не хочет с ним разговаривать. Впрочем, ему и самому было тяжело разговориться. Спустя столько лет молчания завести тему, да и тем более с ребёнком, было чем-то невообразимым.       — Знаешь, — выдавил он, — когда я был маленьким, у нас в пустом загоне жил кролик… Однажды моя мать сказала, чтобы к этому загону я не ходил. Почему — я, конечно, не понял и был весьма озадачен. Она же пообещала мне что-то… Я не помню что. Понимаешь ли, человек я старый и мало чего помню.       Роуз то ли вздохнула, то ли издала смешок, а может, тихонько чихнула.       — Однако я точно помню, что ослушался её. Но, к слову, не сразу. Почему? Я не помню…       — И маму мою ты тоже не помнишь? — вдруг возникнула Роуз.       Альберт сжал кулак. Уж очень он не любил это дело, но, на удивление, дневные размышления не дали гневу разлиться.       — Слушай, тебя я растил. Зачем тебе знать о том, кто вообще в твоей жизни не участвовал?       Роуз, видимо, задумалась над этим и болезненно вздохнула. Альберт погладил её по руке и сказал:       — Неужели тебе настолько не нравится наша семья?       Она же ничего не ответила, просто заплакала, что, впрочем, тщетно пыталась скрыть. Альберт оцепенел — что же делать? «Значит, не нравится, » — буркнул он про себя. Сказать слова поддержки он не мог по банальной причине, да и ведь именно он виноват в слезах дочери.       — Слушай, Роуз, — чуть сиплым голосом сказал он, — я правда идиот. И до твоего рождения я таким был, и мне правда стыдно, что я не постарался для тебя. У меня правда много работы…       — Ты всегда работаешь, — всхлипнула она.       «Да, верно, » — пронеслось в мыслях Альберта. От непонимания, что же делать дальше, он просто втыкал в стену, как внезапно почувствовал тепло со стороны. Роуз приобняла его с боку и начала плакать ему прямо в пиджак.       — Извини, — приобняв её в ответ, сказал Альберт. — Я правда постараюсь быть лучше для тебя.       И так прошли минут десять, которые для него длились вечностью. Постепенно всхлипы прекратились, а хватка ослабла. Роуз засыпала, и Альберт уложил её, накрыв одеялом.       «Чёрт, я снова забыл проверить, поела ли она, » — осенило его, как только он вышел из комнаты.

4

      Комнату наполнил мягкий солнечный свет, пробивающийся сквозь плотный облачный купол. Из чуткого сна Роуз вывела пара крупных белых снежинок, упавших на её такой же беленький носик. Она удивлённо заморгала и бодро приподнялась на кровати. С кончика её носа упала талая капля.       Перед наполовину распахнутым окном стоял Альберт. Он развёл руки и чуть улыбнулся, как до этого никогда не делал. Сегодня на нём к удивлению не было строгого коричневого пиджака — лишь чистая рубашка, галстук и брюки, и это непременно сделало его на пару лет моложе, особенно в сочетании с таким жестом.       — Доброе утро, Роуз. А вот и обещанный сюрприз: собирайся, сегодня мы идём в лес!       Девочка с минуту недоумевающе смотрела на него недоверчивым взглядом, будто отец её обманывает.       — Ты… ты не будешь сегодня работать?.. — наконец пробормотал она. — И мы… проведём целый день вместе? Обещаешь?       Она рывком придвинулась ближе. Её детское лицо, уже выглядещее не по годам изнемождённым, засияло от радости, а глаза наполнил блеск надежды.       — Обещаю, — серьёзно ответил Альберт и наклонился к ней.       Роуз в один миг сорвалась с места и побежала в ванную. В коридоре послышалось сбивчивое шлёпанье босых ног о деревянный пол и шум воды.       Вандербум облегчённо выдохнул и покинул комнату дочери, прикрыв за собой дверь. Пока Роза умывалась и бегала к себе в поисках подходящей одежды, Альберт спустился на кухню. Немного поразмыслив, он поставил чайник и уверенно принялся за приготовление завтрака.       Когда кое-как одевшаяся Роуз с топотом прибежала к отцу, перед ней на столе уже стояла тарелка супа и пара тостов с чаем. От еды аппетитно тянулся густой пар. Роза придвинулась к столу и стала торопливо поедать завтрак. Ещё никогда она не ела с таким аппетитом, а Альберту для этого стоило всего-навсего разделить с ней трапезу и искренне поинтересоваться, хорошо ли она сегодня спала.       Допивая чай, Роуз заворожённо уставилась в запотевшее окно напротив. С крыши периодически осыпался снег. Заиндевевшие деревья строго растянулись где-то вдали, утопая в огромных сугробах.       — Там, должно быть, холодно… — задумчиво протянула она.       Альберт отвлёкся и взглянул на неё.       — Мы возьмём с собой чай. Да и тебя следует получше одеть…       Роуз игриво улыбнулась и, поставив пустую чашку, побежала в прихожую. Альберт перелил чай во флягу и, кинув её в сумку, пошёл за дочерью.       Всего пара минут на сборы, и вот они уже покидают стены родного дома, попадая в кусачие объятья зимней стужи. Небольшой дворик густо засыпан огромными сугробами, что чистить никто, конечно, не собирался. Лишь обледенелая узкая тропинка, которая вывела отца с дочерью за деревянный покосившийся забор.       Роуз восхищённо заглядывалась куда-то вдаль, где неровной линией возвышались тёмный деревья с белёсыми ветками, выглядящие, как огромная ледяная стена с тёмно-зелёным отливом. То и дело, она отставала от впереди идущего отца и то срывала замёрзшую веточку с низкой рябины и с восторгом тянула её в рот, где приятно таял снег и разливался кислый привкус ягоды, то поднимала застывшие в снежном покрове шишки и выковыривала оттуда немногочисленные орешки.       Незаметно детские шажки позади стихли. Альберт тут же развернулся и стал свидетелем чудной картины: Роуз на корточках сидела посреди тропинки и протягивала орешки красногрудому снегирю, а тот с удовольствием принимал угощение прямо из рук. Роза задорно рассмеялась и подняла взгляд на Альберта.       На её некогда бледных щеках сейчас розовел здоровый румянец, чёрные ресницы покрыты колючим инеем, а обветренные губы изогнуты в добродушной улыбке. Из-под красной шапки выбивались торчком алые пряди, которые беспрерывно лезли девочке в глаза.       — Он такой голодный! Смотри, как жадно глотает!.. — так же радостно наконец произнесла Роуз. — И перья холодные… Он тут скоро замёрзнет до смерти. Совсем один, — тоскливо добавила она. — Давай придавим его, чтобы не мучался?       Альберт с минуту молча глазел на Розу и пытался придумать, как отреагировать на такое заявление.       — Роуз… Ты бы ещё предложила рыб из аквариумов вытаскивать, чтобы они не захлебнулись… — нагнулся он к сугробу и поднял горстку снега.       Голые руки мгновенно обдало горячим холодом, но Вандербум продолжил комкать снег в руках.       — Снегирям ведь нравится зимняя стужа, — усмехнулся он и шутливо бросил снежок в грудь дочери.       Птица недовольно чирикнула и взмыла вверх, улетая куда подальше. Роуз же снова засмеялась и резко подскочила с земли, хватая горсть побольше и кидая в отца ответный снежок.       Альберт ухмыльнулся и, пригнувшись, стал торопливо запасаться снарядами. Роуз от него не отставала, но как только Вандербум прицелился и зарядил снежком, Роза резво отпрыгнула в сторону и начала беспощадно закидывать бедного батьку снегом. Тот развернулся и хотел было дать отпор, но огромный комок снега вмазался прямо ему в лицо и рассыпался, провалившись под воротник. Кожу пробрал нестерпимый холод, и, жалобно рассмеявшись, Альберт встал на колени, подняв руки.       — Моли о пощаде! — кровожадно приказала Роуз с шутливым блеском в глазах.       Она горделиво запрокинула подбородок, под которым торчал вылезший из-под шубы пурпурный шарф, и замахнулась на него рукой, где был сжат обледеневший снежок.       — Сдаюсь, сдаюсь!.. — подыграл ей отец.       Роуз бросила горсть снега и, вытряхнув из ботинок ошмётки подтаявшего там льда, подбежала к отцу, смирно дожидаясь, пока тот поднимется и отряхнёт пальто. Когда Альберт поправил съехавшую набок ушанку, Роза как ни в чём ни бывало обхватила его за руку. Её ладони были так же холодны, как и его, и они оба пытались поскорее согреть друг друга, продолжая путь.       Совсем скоро кустики и одинокие деревья, грустно томящиеся в ледяных кандалах, сменились на высокие плотные кучи, облачённые в хрустальные украшения. Они переливались и бесцветно поблёскивали под лучами зимнего солнца, которое скрывалось за пеленой серых снежных облаков, что делало и без того низкое небо словно примёрзшим к кольцу растительности. Альберт и Роуз вошли в лес.       Всё словно застыло во льдах, что сковали землю: вокруг ни единого шороха. Ни задорного щебета птиц, ни шагов диких зверей. Меж высоких, словно башни, верхушек деревьев не проносится даже заунывная песня ветра. Лишь глухо осыпается тяжёлый груз снега с ветвей и хруст тропинки под ногами.       Ещё ни разу до этого Роуз не была в лесу, поэтому для неё особенно дикой сейчас казалась эта смиренная тишина. Она ближе придвинулась к отцу и сжала его руку, внимательнее вглядываясь в мрачные прорези между стволами.       Всё сильнее они погружались в дремучую чащу. С каждым шагов воздух становился морознее. Откуда-то появились бесшумные потоки ветра, требушащие волосы и кусающие кожу. Они забивались под одежду и пробирали до самых костей…       Вдруг из-за густой полосы открылась ровная поляна. Кругом неё неизменно возвышались строгие деревья, но по центру среди высоких, расползающихся сугробов блестело лесное озеро. Роуз, несмотря на то, что каждый день видела озеро из окна, восхищённо ахнула и, позабыв всякий страх, помчалась туда. Альберт что-то крикнул ей вслед, но та даже не вслушивалась, и ему пришлось подорваться за ней…       Роуз остановилась у самого края, заворожённая величием этого вида. Огромные, ровные плиты с голубыми и тёмно-синими полосами, мутные, припорошённые снегом, простирались в шаге от неё. Роуз осторожно наступила на лёд сначала одной ногой, потом второй… Когда Вандербум оказался на её прежнем месте, она уже смело скользила недалеко от берега, то подбираясь к середине, то отскакивая от неё к краю.       Альберт нахмурился и уверенно зашагал к ней. Он подхватил дочь под руку и строго проговорил:       — Ну разве можно так себя вести?.. А то ты не знаешь, что можно провалиться под лёд!       Роуз стыдливо отвела взгляд. Она сцепила их руки и, скользя в плавном танце, проехала ещё пару разворотов, в конце концов оказавшись у берега. Как бы в завершении, Роуз покружилась на месте и перепрыгнула через торчавшую изо льда корягу, приземляясь обратно на снег. Она изумлённо улыбнулась, оборачиваясь на озеро, как бы спрашивая: «Неужели, это всё?..», но Альберт был не приклонен.       — Замёрзла? — внезапно спросил он.       — Немного, — хмыкнула Роуз.       Вандербум полез в сумку и вынул оттуда флягу, настойчиво протянув её дочери. Та обхватила металлическую посудину и припала к горлышку, откуда тянулся сонливый пар. Напившись, Роуз облизнула порозовевшие губы и, обтерев их жёстким рукавом, вернула чай отцу. Он посмотрел куда-то совсем недалеко и, сделав глубокий глоток, положил флягу обратно в сумку.       — Хм, а мы ведь пришли, — задумчиво сказал Альберт.       Роуз опомнилась.       — Точно… Ты так и не сказал, зачем мы здесь?       Он самодовольно улыбнулся и воодушевлённо посмотрел на дочь.       — За праздничной ёлкой, милая!       Глаза девочки загорелись. Она, возможно, хотела бы даже взвизгнуть от радости, но сдержалась.       — Настоящая рождественская ёлка! Прямо как в книгах?!       — Да! — отрезал Альберт и ринулся к участку, где из земли росло несколько совсем молодых ёлочек, не выше человеческого роста.       Совсем близко торчало с десяток аккуратных, свежих елей, которые словно жались друг к другу от холода.       — Ну что ж, какую рубим?       Роуз задумчиво провела взглядом по деревьям и остановилась на ёлке, чуть выше её ростом. Она подошла к ней и осторожно провела по ветвям, смахнув снег.       — Эту.       Альберт вынул из-за пазухи топор и занёс его над деревом. Раздались гулкие удары, заставившие Розу инстинктивно вздрогнуть. Дерево медленно завалилось в снег.       Вандербум поднял его и, неловко перекинув через плечо, махнул Роуз рукой, мол, пошли обратно.       Дорога до дома заняла, казалось, куда меньше времени, но небо уже стал затягивать вечерний сумрак, а вокруг сделалось ещё тише, чем до этого. Ноги ломило от усталости, хотелось, чтобы кто-то просто дотащил тебя уже до уютной постели. Едва передвигая ноги, Роуз ухватилась за край отцовского пальто и, не издавая ни звука, смиренно шла за ним. Капризничать смысла не было, она всё прекрасно понимала.       — Ничего-ничего, здоровее будешь. Зато сейчас придём, нарядим её, поужинаем… — утешил её Альберт.       Более он ничего не говорил, и так в молчании они вышли из леса к своему дому.

5

      Со скрипом отворилась входная дверь. Альберт с Роуз вошли в прихожую, отряхиваясь от снега и топая ногами. Пока Роза раздевалась, её отец внёс ель, с которой сыпались снежинки, в гостиную и избавился от верхней одежды. Началась суета.       Альберт распаковывал вещи, бегал по дому, соображая, что ещё ему сделать. Роуз же в это время подсела на кресло в гостиной, прислонившись к окну покрасневшей от уличного мороза щекой и устало глядела куда-то в сторону, восстанавливая дыхание.

6

      И отец, и дочь нехило устали после отягощающего брождения по зимнему, непроходимому лесу. Однако, закрепив всё ещё заснеженную ель на полу, Альберт поставил руки на пояс и с энтузиазмом скомандовал:       – Ну что, пошли на чердак, искать украшения?       Роуз немедленно оживилась и ринулась вперёд него к манящему месту, куда прежде ей ходить не особо-то и разрешали. Среди причудливых старинных вещей о происхождении и бывших владельцах которых Роуз, конечно, ничего не знала, Альберт, не замечая ничего вокруг, рылся в поисках целых гирлянд, праздничных свечей, ёлочных игрушек и прочего.       Дочь же его сгорала от восторга и любопытства, шарясь по пыльным коробками с бумагами, украшениями, фотографиями каких-то людей и всякими магическими штуками, что более не нужны её отцу для работы. Возможно, если бы она не так хорошо скрывала своё впечатление, Альберт поосторожничал и заставил бы её спуститься вниз, но так, даже ничего не заметив, он нашёл всё, что требовалось, и они с Роуз спустились обратно вниз.       Для девочки вся эта суматоха была в новинку. Мерцающие гирлянды на ветвях рождественского дерева и вокруг немногочисленных картин, переплетённые с сухими веточками, которые они с отцом развешивали под простывшим деревянным потолком; праздничный венок с четырьмя красными свечами в нём, недалеко от кирпичного камина; удивительно изящная пуансеттия в скромном цветочном горшке – всё говорит о каком-то приближающимся неизвестном ребёнку ритуале.       На окна, через которые рвалась непроглядная тьма, Роуз весело приклеивала на мыло ажурные снежинки, раскладывала на подоконниках вечнозелёные листочки и еловые веточки с шишками. По стенам мрачного коридора, где даже не горел свет, Альберт протянул мерцающие огоньки и лёгкие колокольчики, скромно позвенькивающие от любого движения воздуха.       Когда комната приятно обливалась тёплым сиянием разноцветных гирлянд и расставленных повсюду свечей, Ваедербумы принялись за самое причудливое для Роуз – украшение ёлки. Она распахнула коробку со стеклянными игрушками на истончившихся верёвочках, и они с ажиотажем стали развешивать их на колких, всё ещё холодных веточках.       Вокруг приятно пахно смолой и хвоей. От этого запаха кружилась голова, и это лишь добавляло азарта. Сверкающие шишки, шарики и бусы придали дереву совершенно особенный облик, который дополнила янтарная звезда на тонкой макушке. Альберт улыбнулся и приобнял заворожённую этой красотой Роуз.       – Понравилось? – с теплотой поинтересовался он.       – Очень! – сверкая глазами, ответила Роуз.       – Тогда идём на кухню, ужинать-то мы тоже чем-то должны? – бросил Вандербум, направившись в другую комнату.       Роуз бросилась за ним. Усевшись за столом на коленях, она с интересом наблюдала за отцом, что рыскал по ящикам и мешкам с овощами. Несмотря на то, что они не ездили за новыми, особыми продуктами, выбрать было из чего: Альберт оказался крайне запаслив.       Совсем скоро здесь закипела работа: Роуз чистила картошку, варила и запекала другие овощи, вроде моркови и кукурузы, пока отец во всю занимался мясными блюдами. Вскоре ото всюду потянулся аппетитный запах жареной индейки в сладком ягодном соусе, копчёного угря, рагу из оленины, салата из креветок и свежих овощных гарниров.       – Накрывай на стол и достань ягодный компот, пожалуйста, – приказал Альберт, доставая из духовки мясо.       Убедившись в готовности блюд, он поочерёдно внёс их в гостиную на стол посреди комнаты, где уже стояла пара тарелок со стаканами и столовыми приборами. Роуз с ногами забралась на диван, с нескрываемым голодом оглядывая праздничный стол. От угощений поднимались клубы пара с манящим запахом жареного мяса, овощей и кисло-сладких приправ.       Альберт же в это время обошёл дом, приглушив в комнатах свет и принёс дрова для растопки камина. Языки пламени чарующе заплясали, разбросав по комнате вытянутые тени. Вандербум сел рядом с дочерью и заботливо положил угощения им на тарелки.       Для Роуз это стало спусковым сигналом, и она тут же склонилась над тарелкой, с наслаждением поедая мясо с овощами. Соус и масло со специями приятно жгли и стекали по губам, а после затухали под разливающимся холодным компотом.       Альберт хитро ухмыльнулся, принимаясь за свою порцию и шутливо заметил:       — Всего день брождения по лесу, и аппетит удивительнейшим образом вернулся. Что ж, придётся куда чаще бывать с тобой на улице.       — Для начала выдели на это время между долгими часами работы и долгими часами работы, — ехидно напомнила Роуз.       Альберт повернулся к ней лицом и склонил голову, вглядываясь ей в глаза.       — Обязательно найду.       Роуз одобрительно кивнула.       Комнату наполнял тёплый треск огня, привычный домашний скрежет, звон столовых приборов и леденящий вой ветра за окном. Через стёкла в дом стучались снежные потоки и поднятые бурей веточки…       Но продлилась эта молчаливая симфония недолго: Роуз заговорила с отцом о книге, в которой вчера читала сказочные рождественские истории и, конечно, с восторгом подмечала, чем они были похожи на сегодняшний день.       Чуть ли не впервые в жизни она решила обсудить с Альбертом прочитанное. Его сердце обливалась удивительным для него жаром любви и привязанности к ней. Размышления дочери звучали так серьёзно, по-взрослому и в то же время так красочно, как и он сам, должно быть, не смог. И вновь Альберт проникся гордостью за то, кого вырастил, мысленно пообещав, что будет внимательнее относится к её предстоящим успехам и открытиям.       — Только обычно в книгах родители рассказывают детям о… — Роуз призадумалась, забавно приложив указательный палец к губам. — Керстмане. Но только вскользь, а полного рассказа о том, кто это, я так и не нашла.       Она внимательно уставилась на отца, словно ожидая чего-то от него. Тот сохранил молчание на несколько минут, соображая, как бы подать эту историю.       — Что ж… Там говорится о легенде про святого Николая, который в одну из рождественских ночей проходил мимо дома очень бедного мужчины, имеющего трёх дочерей. Они не имели приданного, и чтобы выдать их замуж, отец хотел отдать старшую из них… — он запнулся, подбирая слова, — в нехорошее место, где девушкам платят за любовь. Николай подкинул им кошелёк, полный денег через дымоход. Тот случайно упал в чулок, что сушился у камина. С того момента Николай раз в год подбрасывает подарки детям из не очень богатых семей в чулки над камином, радуя их этим маленьким чудом. Говорят, традиция распространилась на все страны и поселения Земли… Впрочем, это лишь сказка, под предлогом который родители тайно дарят детям подарки.       Роуз уж было хотела назадавать отцу вопросов, но концовка резко отбила это желание и вызвала волну детского смеха. Альберт горделиво улыбнулся и положил руки на спинку дивана. Его взгляд скользнул по черневшему в ночной мгле окну.       — Есть ещё одна легенда… Про ужасный дух зимы — Вендиго. Как только наступают холода, он пробуждается и, укрываясь в лесах, терпеливо дожидается, пока там заблудятся люди, один из которых озвереет от голода и стужи настолько сильно, что прольёт кровь своих братьев и поглотит их плоть прямо живьём. По поверью, такой человек навсегда теряет людской облик и сознание, Вендиго овладевает его телом, вытягивая конечности, через которые выступают окровавленные кости и бродит по лесу, пожирая каждого, кто встретится ему на пути, — зловещий огонёк блеснул в его глазах.       Он обернулся на Роуз, слушающую его со всем вниманием. Она тоже посмотрела в окно, где теперь уже почти стихла буря.       — Невероятно… — с восхищением протянула она. — А почему же тогда сейчас никто не видит и не говорит о нём?       Роуз нахмурились и взглянула на отца.       — Потому что люди перестали голодать и есть друг друга, — невозмутимо пожал плечами тот.       Удовлетворённая ответом, Роуз молча кивнула и погрузилась в свои размышления.       Альберт взглянул на часы. В тот же миг пробило полночь. Вандербумы оживились и подняли стаканы с компотом.       — С Рождеством, дорогая, — тепло проговорил Альберт.       — И тебя, папа, — продолжила Роуз.       В её глазах засияла признательность и благодарность. Прозвенели стаканы, оба сделали по глотку. Альберт видел, как рада была Роуз, особенно сейчас, когда они сидели наедине и говорили ни о чём. Кажется, только ради таким моментов он и живёт, хотелось, чтобы это длилось вечно.       И действительно, так и было. Ещё часа полтора они даже не думали расходится по комнатам, проводя эту ночь за беседой с ужином, танцами и вылазками на ночной двор ради игр со снегом, после которых вновь усаживались и согревающего камина.       Снегопад успокоился. Воцарилась тихая, долгая ночь. Роуз и не заметила, как сонно прилегла на диванную подушку и крепко заснула таким чудесным сном, каким ещё никогда не засыпала. Альберт принёс из её комнаты плед и, укрыв её, погасил свет, затушил свечи. Оставив под елью подарок для неё, он подумал про себя: «Ай, убраться можно и завтра». Обойдя тёмный дом, Альберт вернулся в свою комнату и, наконец, завалился спать в предвкушении очередного дня с дочерью.

***

Благодарим за прочтение этой работы! Наверняка, нужно бы что-то такое праздничное сказать? Что ж… Банальное «Этот год был непростым», но, впрочем, признаем, что и все остальные были таковыми (хотя этот в особенности). Если год выдаётся лёгким, то, скорее всего, он выходит скучным, ведь обычно за рутинными трудностями скрывается что-то интересное, что-то, что может помочь вам вырасти или даже дать почву для творчества. Стоит посмотреть на мир с другой точки зрения — и, оказывается, по утрам не так холодно, тараканы в голове очень даже весёлые, а работа полна перспектив. Желаем вам в 2023 году смотреть на всё позитивно и, конечно же, уметь рационально решать свои проблемы. С праздником!