Лист ожидания.

      Здания стремительно сменяли друг друга за блеклым окном флакара, смешиваясь в серую массу. Парень тяжело трет лицо холодной ладонью, стараясь сфокусировать взгляд. Но картинка все также продолжает плыть грязной кашей. Ему плохо. Он не знает, что это значит, к чему относится сейчас это слово, но только оно всплывает в голове при попытке обозначить свое состояние сейчас. Мирный гул машины перебивает чужой голос, все ещё вызывающий смешанные чувства. Иногда, находясь рядом с ним, парень делает вид, что в салоне флакара он один, поэтому, когда чья-то речь неожиданно прорезает вакуум, комок неприятной тошноты ползет к горлу. Ему бы открыть дверь и вылезти отсюда, лишь бы не сидеть в полуметре от него.       Собеседник кивает еле заметно чему-то в своей голове и отворачивается в сторону своего окна, ему кажется, что так он даёт больше пространства. - У нас встреча в шесть. Небольшое светское мероприятие, узкий круг лиц. Политики, мехи из нескольких крупных университетов. - Твои родители? - Мы вместо них, - В ответ взгляд, странный, с каким-то еле заметным чувством на дне.       Если бы он мог лучше читать людей, то понял бы, что это шок. На него смотрят долго, но после чужое лицо снова опускается в ладонь. Сынмин врет и прячется. Ему все еще немного непривычно представляться с этим человеком общим именем. Молодые люди с недоумением бы покрутили пальцем у виска, если бы заметили дистанцию между ними. Статный красавец с уложенными назад волосами, позволив себе лишь игривую прядку челки спереди, стоит подле него с искренним восхищением в глазах. Ким в ответ улыбается еле заметно, обхватывая сильную руку своей. Здесь этот – кавалер, представитель, центр внимания всех присутствующих. Сам Сынмин на этот раз лишь невзрачная компания. Находит удобный момент, чтобы пробраться к барной стойке, спрятаться за ней у всех на виду.       Безалкогольный коктейль чуть бодрит приторной сладостью. Ранее и он, как все эти люди, стоял рядом, открытым в восхищении ртом ловил бы каждое дыхание, веселый смех и искорки, маленькие ехидные вреднючки. Сколько нужно заплатить, чтобы увидеть их снова? Сынмин впервые чувствует себя столь бедным. Спустя несколько часов публичных выступлений спутник находит его на все том же высоком стуле в углу. Аккуратная ладонь привычным движением ложится на напрягшуюся талию. - Поедем домой.       Кима коробит как-то слишком резко. Ни грамма усталости в голосе человека напротив. Ну конечно, такие не устают, едят только для вида, спят с открытыми глазами. В груди поднимается всполох злости. Сынмин опускается на пол и рваным движением чуть отталкивает говорящего от себя. Взгляд падает на часы. Уже поздно для визитов, но сегодня закрытые двери не учитываются.       Сынмин чувствует себя в этом месте спокойно. Широкое окно раскрывает перед ним синее полотно с яркими чистыми блестками звёзд. Безоблачная ночная идиллия утихомирила поднявшиеся волны. Мирное посапывание человека рядом делает тело безмятежным, а голову совершенно пустой. Эти пол часа за сегодня лучшая часть дня. Парень поднимается тихо, с трудом отрывая взгляд от вида перед ним, но не решаясь посмотреть вниз на кровать. - Спокойной ночи. - Вам стоит заняться этим. Мистер Мин не любит ждать, - с утра вокруг так много суеты. Помощник секретаря, милая на вид девушка с ускорителем в причинном месте, беспрерывно зачитывает план на день и все нюансы будущего договора с неким Мином. - А я не люблю торопиться, - Сынмин старается сохранять тон голоса ровным, но нотки раздражения проскальзывают, пытаясь его выдать.       Много шума из-за какого-то человека. Для Сынмина это привычная позиция. Люди. Их много, порой даже слишком. Каждый из них при достаточном количестве блага в кармане ставит себя на место правителя, Париона (Верховный Бог старого мира), держат скипетр и державу, теряя голову вместе с короной. Он не хочет видеть никакого господина Мина сегодня, слушать очередные заносчивые речи. Сей персонаж нужен чиновнику, на коего Сынмин работает. Подпольный проект закрытой разработки. Договориться о цене и времени – его лучшее умение. Но парень чувствует, будто дар манипуляции сегодня покинул его. Голова гудит, а щебетание девушки становится только громче. Звуки мешаются в грязь. Кажется, ещё секунда и он потеряет реальность. - Драгоценный! – по нервной системе бьют током, тело дергается на встречу импульсу. Голова с легким хрустом слишком резко поднимается вверх, чтобы он мог встретиться взглядом с летящим ему на встречу парнем. Тот, раскинув руки, бежит прямо на него. Чуть не снёс собою, с силой хватаясь за плечи. - Хенджин, - Сынмин позволяет себе забыться, цепляясь за плечи. Нос чувствует родной запах и подаёт сигнал в мозг о безопасной зоне. - Лидия, вы, как всегда, не щадите своего начальника. Он и так безвылазно на ваших совещаниях! – блондин искренне улыбается девушке, попутно приглаживая чёрные в идеальной укладке волосы. Сынмин все еще неподвижен. Его маленькая слабость идёт от трещины вдоль сердца дальше, создавая новые борозды. - Это важный договор, не врывайся сюда как к себе домой, - Ким, наконец, отрывает лицо от тёплого плеча. Взгляд несобранный, пока лицо перед ним такое знакомое, в дымке самообмана. - Конечно-конечно, убавляю звук, -Хенджин подмигивает в ответ, прижимаясь еще ближе, - Я подожду тебя в кабинете, договорились? – в ответ парень кивает и позволяет себе еще немного лжи на сегодня. Хрупкую ответную улыбку.       Иногда Сынмин осознанно теряется в таких моментах, позволяет ковыряться в той дыре, что оставлена в нем месяцами ранее. Иногда ему кажется, что он собственным руками лезет в неё и раздирает сильнее, чтобы чувствовать, как кровь бегает по венам, больные мысли бьются в голове, как ему холодно и жарко, голодно и сонно, сложно и… Одиноко.       Сынмин мотает головой. Взгляд привычно на часы. Когда парень покидает кабинет, то чувствует давление вселенной на плечах. Пока он решает посторонние проблемы, собственные не кажутся таким уж бременем. Знакомый силуэт вырисовывается в полумраке коридора. Блондин отталкивается от стены, сокращая расстояние между ними. - Отвезти?       Сынмину бы съязвить, выплюнуть пару фраз куском льда. Но он только мотает головой. Это его личный ритуал, когда он берет такси (из принципа не водит сам), и направляется по изученному маршруту. Сегодня водитель выбирает другой путь из-за пробок на центральной улице, какое разнообразие. Скоро большой праздник, день Второй столицы, весь город готовится. Сынмин роется в памяти, пытаясь вспомнить, что он делал год назад в этот день. За закрытыми веками лишь знакомый образ. Он снова возвращается в реальность.       Какой сегодня день? Здесь холодно. Или только ему так кажется. Тонкие пальцы путаются в темных тонких волосах. Мягкие, как и тогда. Сынмину нравилось дергать парня за прядки утром, ловя недовольное мычание. Воспоминания тянули за уголки губ. Дверь с шорохом отодвигается в сторону, Ким застывает. Эти четыре стены – его страна ОЗ. Вошедший – рушит магию, дробит барьер между реальностью и сгустком памяти. Сынмин чувствует нервы на кончиках пальцев. Ему бы ударить этого придурка по сильнее. Блондин опускается на единственный стул, все ещё оставаясь за спиной. - Такой красавчик, когда спит. - И когда не спит – тоже, - голос предательски хрипит, Ким уже готов ударить себя вместо него. - Я – это он.       Сынмин вдруг замирает от резко сказанных слов. Все тело немеет, налитое бетоном, твердеет в неестественно согнутой позе. Он с трудом отрывается от чужой головы и оборачивается, как старая скрипящая игрушка. В ответ ловит только абсолютно холодный взгляд. В нем истина, что не принимается, границы, установленные слишком прочно, в нем – отражение Сынмина, застывшего с обычной человеческой злостью. Он срывается на крик, тянется к горлу парня руками, сжимая крепче, но тело под ним не дергается, сколько бы он не давил – никакого эффекта. Но эмоции требуют ухватиться за искусственную кожу сильнее, стягивая ту, пока пальцы не онемеют. - Воспоминания не делают тебя ИМ! Это лицо не делает тебя ИМ! Его жизнь тебя ИМ не делает! – он чувствует, как кипит, горит изнутри, не находя в себе сил дышать. Легкие сжимаются, требуя впустить кислород, и он сдается, чувствуя головокружение. Запястья осторожно перехватывают и тянут на себя. Он чувствует равномерное движение грудной клетки под ладонями. Его это бесит. - Это твоё. - Моё – здесь, - кивок головы в сторону. Точка в их диалоге. Блондин больше сюда не приходит. Сынмин меняет расписание для посещения трижды в день.       Сынмин простой человек. Несмотря на всю напускную серьезность (хоть кто-то в этом цирке должен быть разумным), он громко смеется над шутками ЛиХанов, искренне во все тридцать два улыбается теплому солнцу зимой, покупает один простой пломбир на двоих в парке возле их небольшой квартирки в центре города, забирает самого младшего в их компании Чонина со школы, редко жалуется, уже привычно переговаривается с Минхо, оплачивает общий счет сам, не ждёт чего-то взамен, но все равно получает домашние яблоки от мамы Феликса, теплые свитера на каждый общий Новый год, дружеские групповые обнимашки после попойки, хоть и «мне это не нравится, придурки».       Сынмин гниёт заживо. Его истинное сердце в трубках, вместо еды только жидкий раствор, с закрытыми глазами видит сказочные сны (он искренне на это надеется), с трудом теплое, бледное, несоизмеримо нужное. Сынмин бедный, сколько себя помнит. Трудяга, гений в любой науке, что он изучал, упорный, пробивший с ноги путь в министерство. Он обрёл богатство в чужом неровном смехе и недовольно сведенных бровях, в родинке под глазом, горбинке на носу. Сынмин сломан в ожидании, когда провозглашенный городской элитой принц с нулём на счетах капризно заворчит о попавшем лучике в глаза и потребует свой американо с чудовищной дозой сахара.       Двое заходят в квартиру о чем-то переговариваясь, но стоит двери закрыться за их спинами, наступает тишина публичное выступление окончено. Они мирно сосуществуют в небольшом пространстве. Хенджин никогда не жаловался. Даже после того, как из мира трехэтажного особняка с последним словом инноваций попал сюда, в «прошлый век», где механика дружила с примитивным бытом. Он легко приспособился сам открывать окна, ставить чайник и зажигать плиту командой кнопки, а не голосом. Иногда, по привычке, комментировал свои действия, что только забавляло Сынмина, везде следующего за ним первые несколько месяцев. Родители Ким были обычными, воспитанными в традициях, их сыну же менять что-либо здесь было неловко. Он не умел расставаться.       «Этот» тоже не жалуется. Сам уходит на кухню, чтобы сварить на двоих кофе, подготовит сводку новостей, приготовит легкий ужин из того, что осталось в холодильнике. Сынмин не будет напоминать, Хенджин никогда не забывал пополнить запасы элементарными продуктами, вычитывал в письмах на общий ящик только самое важное. «Этот» делает то же самое. Но глубина в центре груди всё та же – непроглядная, черная, глухая к нему.       Сынмин кидает кроткий взгляд в чужую спину и быстрым шагом уходит в спальню, которую теперь делить не с кем. Туалетный столик приветливо освещается нежным голубым светом. Бот цитирует все новые поступившие письма. Сынмин привычным движением свайпает по экрану. Зеркало затемняется, собственное отражение сменяется календарём. «297». Зачеркнуто.              Хенджин дурак. Красивый. Но дурак. Это первое, что думает Сынмин, сталкиваясь с «принцем» университета в коридоре. Ну прям сказка из маминых книжек. Парень ловко перехватывает Кима под талию, не позволяя упасть, второй рукой ловит несколько бумажных экземпляров книг. Яркий коралл волос навсегда отпечатается в памяти. С этого дня Сынмин ежедневно вылавливал чужую макушку с тугим пучком в толпе, но тут же отводил взгляд, стоило паре глаз устремиться прямо в него.       Если Сынмин вжимал чувства планшетом в грудную клетку, цепляя нервно губы зубами, то Хенджин буквально орал о них при первой же возможности: на совместных вечеринках, после каждой победы на эстафете, конкурсе, даже алкоболе! Он превратил жизнь Кима в сумасшествие и ехидные тычки от друзей. Сынмин простой и слабый человек. Он сдаётся спустя пол года, когда «придурошный Хван» лезет по канату на самую верхушку их университета, чтобы от туда прокричать о своих чувствах в громофон. Сынмин ослеплен им. Слишком ярко.              Стук костяшек о дверной косяк возвращает в реальность. Календарь сменяется его грузным лицом. Осунувшийся, синяки под глазами, волосы касаются скул. Давно он стригся? - Ужин, принцесса, - привычно добродушная ухмылка встречает лишь отчужденность. Если бы у "этого" было сердце, то пропустил бы удар от холода. - Да, помню. - Теряешь в весе, это не хорошо. Скоро выборы, всё министерство простоит на ушах. Твой дед тебя загоняет. - Знаю, иди… - Спать? Мне это не нужно, забыл? Сынмин будто застывает вместе с пространством вокуг себя. Он впервые так открыто говорит об этом. Напоминает? Дразнит? Ким снова чувствует гнев. Внутри него обвал, катастрофа, взрывы множества маленьких вселенных. Он хватает парня за грудки, впечатывая в стену. Но тот не двигается. Не шутит, почти не дышит, насколько позволяет механизм, никакого сопротивления, страха. Только глубокая нежная теплота в глазах. - Ударь, ну… - обхватывает кисть Сынмина, толкая ею себя в грудь, - Выпусти, станет легче.       Но в ответ Сынмин отпускает его, отшатывается ватно. Ему это не поможет, не изменит, кости продолжат ломаться, он рушится, сыпется, больше не держит лицо, еле хватает сил дойти до кровати. - Я люблю тебя, - тихое где-то почти за закрытой дверью вонзается копьем в спину. Сынмин задыхается. Он смотрит на трясущиеся пальцы, как ровно двести девяносто семь дней назад. - Хенджин, мы опаздываем! - Слышу это чаще, чем доброе утро, - сонный Хван тянется за поцелуем, довольный, тот получая. - Если бы ты не просыпал на постоянной основе, то слышал бы мои пожелания чаще, - голос Сынмина смягчается. Он уступает своим желанием, касаясь голой кожи торса. - Я не просыпаю, а встаю позже назначенного, - мурлычет в ответ, тычется холодным носом в услужливо подставленную шею. Они все еще держат дистанцию, нарушая ее лишь дыханием на чужой коже. Взгляд Хенджина скользит по ровным ногам к белой рубашке. Он тянется к галстуку, ловко повязывая тот и чуть затягивая. - Препод по лексике дал бы тебе пять баллов, а я могу дать только по лбу, - в подтверждение своих слов легонько хлопает по открытой коже, словно невзначай откидывая длинные осветленные волосы назад, - Натягивай на голую задницу брюки и бегом вниз. Сынмин почти выбегает из квартиры, на ходу цепляя пиджак, когда слышит из ванной комнаты: - Но тебе нравится моя задница! – он не удержался от легкой ухмылки. Очевидное отрицать бессмысленно.       Флакар приятным гулом под сиденьем реагирует на команду зажигания. Корпус легко прогревается, настраивая комфортную температуру в салоне. Сынмин делает пометку в голове напомнить Хенджину про таблетки ровно в десять. Но десять утра проходят, как пять и пятнадцать минут за ними. Ким не привык злиться, но позволяет себе изредка нервничать. Хван безработный, отец отказался спонсировать того после очередного выступления с криками и взаимным разрушением стола за семейным ужином. Ему нельзя пропускать встречи с потенциальными работодателями (или спонсорами его порой действительно гениальных идей).       С недовольным кряхтением Сынмин покидает салон и впопыхах забегает на третий этаж по лестнице. Страх. Липкое чувство в желудке. Пальцы дергаются, слетая с металлической ручки. Картинка размывается перед глазами. Нечто тупое и мерзкое бьёт его по голове. Он никогда не хотел знать подобное. Страх. За всё разом и на за что конкретное. Самое страшное миксером перемешивается в голове. С усилием он двигается в сторону тела, что распласталось посреди лестничной клетки. Тихо. Дальше только редкие кадры просветления. Сынмин чувствует себя снова только стоя перед закрытой дверью. Если его спросят, существует ли «тот свет», что в новом мире давно отрицается, он ответит положительно и укажет на больничную палату. Сынмин уверен, если тот существует, то выглядит вот так. Его смерть. Ким Сынмин умер сегодня, удерживая остывающую ладонь своего супруга, читая мантры на «всё будет хорошо», не поднимаясь сутки с колен. Сегодня он умер здесь, среди белых стен, а свет в конце туннеля – тяжелое дыхание аппарата, за которое он продолжает цепляться и по сей день. 37 день. - Если ты не откроешь глаза, я на тебя вообще больше не посмотрю, понял? – Сынмин ловко орудует ножом, снимая тонкий слой кожуры со свежего яблока из их домашней оранжереи на балконе. Мякоть он оставляет себе, а любимые кое-кем корочки оставляет в пиале на низкой тумбочке, - С затылком моим будешь разговаривать. За рабочей рутиной Сынмин не чувствовал времени. Сегодня его первый полноценный выходной. Он ночует на пластиковом холодном стуле, принимая его форму, теряя теплоту тела, чувствуя легкое онемение конечностей к утру. Ким возьмёт ночевки за привычку, меняя сон на то, чтобы смотреть на него. Хотя бы смотреть. 63 день. - Хани нашёл себе парня. Ты, как всегда, опоздал и пропустил сие событие. Он нам его не представил, но громкая душа Ликса уже прооралась всем в голосовые. Твоё сообщение не прочитано, не стыдно? Я сохранил запись, послушай, обязательно. 108 день. - Мы смогли собрать Чанбина. Бегает ещё лучше, чем раньше. Ликс всё ещё ворчит на тебя за это, но пусть считает это нашим подарком на ещё не состоявшуюся помолвку, да? 154 день. - Минхо завёл ещё двух кошек. Теперь их три. Джисон завалил всё твоё лс фотками. Бесстыдник, хоть бы раз ему ответил. Мне он тоже отправил их, отмазываю тебя, как могу! – голос дёргается, предаёт, сволочь. Сынмин хватается за раскрытую ладонь, оставляя после себя красные следы, чтобы смотреть на них завтра и понимать, что дни меняются, это не один сплошной. Голова тяжело опускается на живот, тот поднимается и опускается от дыхания, - Пожалуйста. 179 день. - У тебя что, так много времени на это? – что-то внутри Сынмина трещит звонко, отдаёт в уши. Он хватает себя за плечи, с силой сжимая, заставляя оставаться в реальности. Ему кажется, что кости ломаются. Сжатым кулаком бьёт каждую такую точку, вбивая это ощущение в себя, - Чертов Хван, сегодня годовщина, а ты… - слова глохнут глубоко в глотке. А он? 301 день. В палате тихо.       Сынмин тяжело поднимается с кровати. Вчера он так и не нашёл силы выйти из комнаты. Трехсотый день отчего-то дался тянущим под воду камнем. Он заказывает бота-парикмахера. Ощущать колющиеся волосы прямо над ушами непривычно, но приятно. Кажется, его голове стало легче. В квартире никого нет, «он» на встрече с отцом. Светит лицом перед молодым директором содружественной компании. На столе заботливо приготовленный завтрак и стикер: от руки нарисованная птица и мордашка-улыбашка. Хван любил оставлять этот смайлик каждый раз в книгах, записях, документах, вещах Сынмина, если у того был плохой день. Давно забытая улыбка касается лица. Он тут же неожиданно для себя шлепает по губам. Язык скользит по прозрачным резинкам на зубах. - Целые, - он больше беспокоился о системе для коррекции зубов, чем о собственном лице.       Еда входит удачно легко, он ее даже не чувствует. Костюм свежий, пахнет лавандой. Между лифтом и лестницей Ким выбрал последнее. Забытый за столько времени флакар всё также рад ему, приветлив и настроен на правильную температуру. Стоит пальцам лечь на руль и Сынмин стекленеет. Его руки дрожат, и как бы он не держался за него, но больше не может. Парень вылетает за дверь, падает на колени, больно приземляясь на ладони. Холодный пот стекает по лбу, разбиваясь мелкими каплями о бетон. Взгляд концентрируется на хаотичных пятнах воды. Он приходит в норму или около неё.       Сынмин чувствует себя бешенной белкой, с остервенением бегущей внутри колеса. Оно крутится с бешеной скоростью, его ноги горят, он их не чувствует. Стоит Киму появится в приемной, как желудок выворачивает завтрак на красный ковер. Лидия с трудом приводит его в чувства, хлопает по лицу, заставляя сконцентрироваться на её голосе. Все дела она сегодня берет на себя. Сынмин не может вспомнить для чего именно приехал сюда. Он не чувствует время, но откуда-то знает, лежа на кушетке в своем кабинете, что прошло достаточно. Ему пора ехать. Время. Тело тупое. Сынмин чувствует себя многотонным булыжником, буквально падая в лифт. Этажи вниз как в… Как они там говорили на истории… Ад? Если он есть, то Ким вращается на одном из кругов.       Сынмин в слепую найдет район, здание, этаж, нужную дверь и родное имя на губах. Дверь заперта. Кажется, он больше себя не чувствует. - Привет, - Сынмин чувствует, как сердце снова колотится, заставляет его дышать, двигаться, жить. Оно слишком быстрое, бешеное. Его локтя аккуратно касаются. Его надежда тоже здесь сдохнет. Блондин смотрит на него с беспокойством, - Ты совсем бледный, птенчик. Опять переработки?       Парень чувствует, как «этот» тянет на себя, оставляет тяжелый поцелуй на мокром лбу. Руки горячие, он прячет Кима в них, в себе. На этот раз Сынмин поддаётся. Мягкий голос водным потоком стремится сквозь него, успокаивая мечущуюся душу. Время перестаёт гнаться за ним. Ким Сынмин больше никуда не бежит. - Знаешь, - течение снова становится беспокойным, оно зачем-то несет его за собой, - Я понимаю, почему он влюбился в тебя. Не потому что помню и чувствую. Действительно понимаю, - он шепчет, потирая кончики носов. Милая привычка, вызывающая тихий смущенный смех. Но не сейчас, - Если бы я не был им, то тоже любил тебя. Сильно, - Сынмин боится. Он уверенно хватается за мех чужой шубы, не позволяя отстранить себя, но его не трогают, только улыбаются, как последнему дурачку на Земле, - Всё моё… Всё его всегда было и будет для тебя. Поэтому, я тебя отпускаю. Пожалуйста, не люби его сильнее, чем есть, иначе ты исчезнешь. Я не буду тебя ждать. И я принимаю все, что ты сделаешь дальше. Я люблю тебя, Ким Сынмин. «Он» берет ладони Сынмина в свои и ведет его за собой. Тот больше не сопротивляется. Ни себе, ни потоку. Он покорен, выжат, физически почти ощущает собственную прозрачность. Сам доходит до указанной двери, что легко впускает его внутрь. Так много света, что Ким захлебывается в нем, давится, почти падая. Большими усилиями он двигает своим телом, направляя то вперед. Сам свет сидит перед ним в кресле, послушно держа ладони на коленках. Лицо напротив отвыкло от собственной мимики, но упорно тянет улыбку. Темные волосы заправлены за ухо, легкие локоны лежат по худым плечам. Глаза Сынмина пустые, стекла, на которых он высекает худое бледное лицо, не забывая про родинку под глазом и горбинку на носу. Сынмин хрипит, но выталкивает себя на поверхность из под толщи воды, жадно хватая воздух. Тело скатывается жидкой формой на пол. Сынмин перед ним совершенно беспомощен. Жалок. Воскрешен. - Ини… Сынмини… - Он тянет к нему с трудом руки, и Ким хватается, чувствуя под пальцами покалывающую надежду, - Я… много… пропустил, - если бы Хенджин мог смеяться, то сделал бы это. Он сделает.       «301 день» отображает экран. Сынмин смотрит на надпись в упор некоторое время. Та рассосётся, не устоит, растворится, её никогда здесь не было. Но она остаётся на месте, не сдаваясь под его тяжелым чернеющим взглядом. Его всё ещё тянет зачеркнуть этот день по привычке. Это его ежедневная процедура уже… Чья-то рука легко тянется через плечо, тыкая ровно в команду «корзина». - Джисон звонил, - горячее голое мокрое тело, только после душа, жмется к нему со спины, пропитывая влагой домашнюю одежду. Он чувствует выпирающие кости. Его обнимают за шею, вторую ладонь устраивая на талии. Губы скользят по шее вверх, пока не отпечатывают влажный поцелуй за ухом, - Мы приглашены на первый ДР Дуни на этих выходных. Или Суни… Выучи, короче, до пятницы, иначе нас со входа зашибут. Сынмин приглушенно смеется, откинув голову на тощее плечо, соглашается взять это бремя на себя. Они ещё о чем-то переговариваются касательно подарка или того, что Хенджин очень уж хочет в гости в мастерскую Минхо, но тот ни в какую не хочет впускать Джисона в Нижний, а без него идти не красиво. Хван что-то тычет на чужом экране, парочка легких движений и перед ним погружается новый, чистый, кораллово-розовый с салатовыми птицами календарь. - Сам рисовал, нравится? – Сынмин молчит в ответ, лишь привычным движением зачеркивая первый день. А потом еще тридцать два. Ровно тридцать два дня со дня его второго рождения.       Пальцы перебирают знакомые команды на голограмме клавиатуры. Сынмин поправляет халат на плечах. На пиджаке тот совсем не сидит. - Наложил запрет как супруг, молодец. Попользовался и выбросил все наши труды, - Мужчина стоит почти у выхода по правую сторону от него. В голосе нет осуждения. Этот человек давно принял своё положение, как только понял, за какого на самом деле человека выходит замуж его сын. - Ваш труд только в деньгах. Радуйтесь, что ваш сын жив и почти здоров. - Почти… - он скрипит, не скрывая иронии, - Надолго ли? Ты же понимаешь, что эти улучшения не вечны. - Да плевать, - Сынмин не смотрит в сторону высокой колбы сбоку. Механический женский голос оповещает, что искусственное жизнеобеспечение отключено. Отец смотрит, как идеальная копия его сына тяжело смыкает веки, не отрывая взгляд от парня напротив себя, фиксируя его образ последним, что он видел. Мужчина закрывает глаза синхронно с ним, - Проект «Бессмертие» официально закрыт. Тег «Аморален», - бот фиксирует указ в системе, - Я найду другой способ оставить вашего сына в живых. И, надеюсь, вы больше не соберетесь спонсировать нечто подобное. Белый халат привычно опускается на крючок. Мужчина вертит какую-то мысль на языке, и бросает её небрежно, как некий акт любопытства: - Как ты объяснишь Хенджину «это»? - Знаете, - Сынмин как-то резко разворачивается на пятках, - У вашего сына так много хороших качеств. Одно из моих любимых – он не задаёт лишних вопросов. Мужчина понимающе кивает, пропуская парня к выходу.