я стукнул хуем по столу

Как говорится, если долго вглядываться в бездну, бездна начнёт вглядываться в тебя. С пёсьим анусом, в который катилась жизнь Себастьяна Куриные Ножки, была та же тема. С тех пор, как его взяли из приюта, он ни разу не чувствовал себя одиноким — и это становилось проблемой. Он завидовал Нане, умевшей существовать в доме в роли лагающей текстуры в уголке, периодически засасывающей тебя в баг, он завидовал Ниону, довольно пожирающему собственную блевотину, и особенно Ниену, подкидывающему с барского плеча в блевотную массу гранулы кошачьего корма — его лицо при этом оставалось феноменально равнодушным. Лютеру с Рендаллом, отбитым на голову психам с замашками работорговцев, завидовать было нечего: они сидели в другой лодке, хлипкой и вонючей, давшей течь ещё с момента их зачатия, — и всё-таки в другой. Но раз начали про одиночество, надо и закончить. В этом доме Себастьян никогда не чувствовал себя одиноким, хотя свободного времени ему предоставлялось достаточно, чтобы изучить каждый миллиметр новой тюрьмы. Нашлось здесь предостаточно любопытного лута — от резиновых куриц с широко раскрытыми ртами, ставшими прочнейшей метафорой его существования, до старых дырявых носков Рендалла, которые Себастьян, поддавшись инстинкту выживальщика, умыкнул себе. Вещей, чтобы копаться в них до забытия, вокруг валялось предостаточно, — и всё же, Себастьян не забывал ни на секунду, что однажды за ним придут, и всё же, каждый завиток на обоях издалека казался въедливо наблюдающим глазом. Хм. Порой Себастьяну казалось, что у него начинается параноидальная шизофрения. Найденный за шкафом старый психиатрический справочник подтвердил его догадки ровно наполовину — вторая половина была выдрана, будто и здесь Господь решил подтереться его надеждами. Или, напротив, уберечь от сакрального знания. За тем же шкафом Себастьян нашёл и учебник по философии солипсизма, который решил не брать, потому что догадывался: ещё одного Рендалла этот дом точно не вынесет. Он прекрасно знал, что мания величие и ощущение, будто находишься в шоу Трумана, — это две стороны одной монеты, и догадывался, что если человеку не за что уцепиться, он цепляется за собственное «я». В общем, что-то спасло Себастьяна от лишних мудрствований и полного погружения в безумие. «Парадоксально, — думал он, складывая в руках ту самую страницу из психиатрической энциклопедии, — но именно то, что я настороже, заставляет меня рассуждать, делает мозг работать». Тут же он пугался, каким догматичным становился его ум, — ведь только что он завидовал Ниону, беззаботно пожиравшему блевоту с пола, ведь именно беззаботность и притягивала Себастьяна. Парадоксы наталкивались один на другой и пытались сбить Себастьяна с ног, превратить его в резонёра, зазернившегося в катарсисе в единственной точке бытия, — но он, храбрый маленький воин, неготовый смириться с поводком на шее и лотком в углу комнаты, не собирался давать судьбе, карме, дьяволу или великому Шаб-Ниггурату себя нагнуть. Если пёсий анус уставился на тебя с обоев в ответ после того, как ты смотрел на него битый час и пытался выявить, нет ли за ним зеркала Гезелла с ехидно наблюдающим Рендаллом внутри, — подотри пёсий анус учебником по психиатрии. Аinsi bas la vida — жизнь проще, тем нам кажется!