Лети домой

Хмурые тучи застилают серое небо, воющий ветер, дождь хлещет прямо в глаза блондину, который уже сорок, казалось, бесконечных минут пытался держать ситуацию под контролем. Вой сирен путал угнетающие мысли. Голос Теньи звучал, как отбойный молоток по голове, Кацуки еле дышал. Он промок до нитки, дрожь пробирала до каждой посиневшей костяшки на его крепких руках, но это все уходило на второй план, ведь перед глазами было худощавое тело, которое стояло на краю 20-ти этажного здания, дом, в котором живут они с Изуку. Отряд спасателей уже провёл все манипуляции с подготовкой растяжки и мата, в случае падения это должно было спасти жизнь человека, но насчёт сохранности и целости всех органов, никто не мог дать гарантии. Бакуго сообщили об этом 15 минут назад, а он все ещё искал подход к зеленоволосому. Уговаривая всеми возможными способами. Он винил всех и вся, себя, погоду, что так невовремя решила испортится, тех, кто не запер дверь, которая ведет на крышу, место, где решается вопрос его дальнейшей жизни. Кацуки смотрел на робкую промокшую спину своего мужа, который даже не удостаивал парня взглядом. Деку стоял и смотрел вниз, на спасателей и полицейских, Бакуго был уверен, что он даже не слышит Тенью, который надрывает голосовые связки, чтобы достучаться до зеленоволосого. В глазах у Изуку все плыло, дождь будто бы сбивал его с ног, шатая в разные стороны, ветер поддувал в спину, все нашептывая «шагни. Давай! ДАВАЙ!». Уши закладывало то ли от высоты, то ли от ветра. Находясь на периферии сознания и реальности, сквозь прочий шум, он слышал голос парня из рупора, что пытался отговорить Изуку прыгать. Позади стоял самый дорогой ему человек, с подступающими слезами на глазах, взывал к здравому смыслу. — Изуку…иди ко мне, пожалуйста, я защищу тебя от всего. Все будет хорошо, я обещаю. Мы вместе справимся, — ком застрял в горле. — Я очень сильно тебя люблю, — полушепотом, но так, чтобы было слышно, произнёс Кацуки. И все казалось таким бренным, серым, скучным. Парень не находил себе места в этом потерянном бытие. Хотелось чего-то свободного, хотелось полёта. Как птичка. Он вспомнил чудесную песню из мультфильма, который так любил смотреть в детстве, вспомнил, как Инко прижимала его к своей груди и пела… — Пройдет…печаль, растает горюшко, — голос дрожал, скрипел, карябая горло — Не плачь душа, нам не вперво-ой, — еле слышно шептал себе под нос парень, слёзы стекали по холодным щекам. Сырые бетонные осколки полетели вниз, как труха со старого дерева, Изуку больше не шевелил ногой. Глаза блондина увеличились в размере, как только он уловил движение со стороны супруга. Бакуго тот же момент дернулся к нему, но остановился, как только увидел покрасневшие глаза полные слез и безжизненный взгляд, обратив внимание на шевелящиеся, побледневшие губы. Изуку вполоборота смотрел на Кацуки, который с испуганным видом замер. Его волосы осели под тяжестью капель, он подрагивал от холода, но все так же оставался красив. Да, именно так считал Изуку, даже прибывая в полной апатии. — Лети легко, как птичье перышко… — хрипя, скулил зеленоглазый, его голос срывался. Ледяные капли попадали в рот, из-за чего звук получался булькающий. — Лети домой… Лети домо-о-ой… — осипший голос протянул последнюю строчку, которую Изуку помнил так отчетливо.

Шаг. Вздох. Крылья.

Все мелькало перед глазами, будто небесная карусель, внутри ураган, органы смешались, желудок скрутило. Тошно. Ветер окутывал все тело, несколько секунд легкости и удар. Глухой. Боль. Темнота. Такой же удар пропустило сердце Кацуки, когда у него на глазах его любовь шагнула в никуда. Истошный крик и хруст сломанного позвоночника. Истошный крик сверху. Вопль безнадежности. И небо плачет.

***

— Кацуки? Кацуки Бакуго, с вами все в порядке? — к блондину обратилась медсестра, — Как вы себя чувствуете? Безжалостная картина, которая все время вертится в памяти, будто старый фильмоскоп заело и крутит один и тот же фильм на повторе, сменилась спокойным лицом медсестры. Дождавшись кивка со стороны парня, женщина продолжила: — Вам пора принять препараты, пройдемте в вашу палату. Темноволосая дама взяла под руку Бакуго и повела его по бледно-голубым коридорам в сторону восточного крыла. Парень обводил все встречавшиеся ему силуэты пустыми глазами, темные мешки, синеющие у него под веками, засели уже очень давно, из-за чего взгляд казался невероятно уставшим. Он плелся с медсестрой очень медленно, шаркая больничными серыми тапками. Когда они проходили мимо регистратуры, вслед всегда слышались шепотки персонала. — Бедный парень, такой молодой, а уже жизнь покалечена. — Ох, не говори, куда мир катится, а ведь был полицейским, славный малый. — А что с ним произошло? — Девушка, которая только недавно начала работать в психотерапевтической больнице вклинилась в разговор медсестер, невольно подслушав диалог. Женщины переглянулись между собой и поведали светловолосой горькую судьбу Кацуки Бакуго: — Раньше он полицейским был, капитан, хороший парень в общем. Был у него муж — Изуку, кажется, страдал он биполярным расстройством. И в один злосчастный хмурый день, на него набрела депрессия, на крышу их с Кацуки дома залез, очевидцы успели вызвать спасателей и капитан тоже успел приехать, только вот не отговорили. Взял и сиганул, кхм, — откашлялась женщина. — При ударе о спасательную растяжку позвоночник не выдержал, слишком худощав был паренек, в реанимации два часа провел и умер. Не спасли. А Кацуки то с ним на крыше был, да все видел своими глазами, не выдержал он. — Даа жалко его, — перебила русоволосая, — Он сначала пил, на работу перестал выходить, родителей своих тоже не слушал, затворником стал, а потом и вовсе с ума сошел. Постоянно ему кажется теперь, что муж его где-то рядом, и все время ходит песню шепчет. Родители старики, за собой уже ухаживать сложно, а за сынком тем более, вот они и сдали его сюда от безысходности. У матери сердце не выдержало, скончалась год назад. Отец иногда ходит, навещает, старик уже совсем, но еще помнит сына. Девушка, дослушав рассказ, обомлела от ужаса, ее глаза полные шока с наворачивающимися слезинками начали часто моргать, она потерла веки рукой. — Кошмар, я бы тоже такого не выдержала, ой, как представлю, мурашки по коже, — она обняла себя руками, поежившись. — Не пугайся деточка, жизнь поживешь и не такое узнаешь.

***

Кацуки забрел в палату, проглотил горькие таблетки, которые всунула медсестра, и окинул окно взглядом. По стеклу бежала дорожка из капель осеннего дождя, угрюмое вечернее небо застилали тучи. Он остался один в палате. Как всегда, в шесть часов вечера, наедине с собой. Дождь тихо барабанил по оконной раме, как в тот день он барабанил по крепким плечам, что теперь хило свисали на туловище парня. Резкий стук, от которого светловолосый дернулся. В окно влетела птица. Картина не из приятных. Бедняжка, подумал Кацуки. Ее перышко прилипло из-за воды к стеклу, и медленно стекало по ручейку. — Пройдёт печаль… — шепот сорвался с обсохших губ, — Не плачь душа…нам не вперво-ой, — ком подбирался к горлу. — Лети легко…как перышко, — по щеке покатилась слеза, — Лети домо-о-ой… — хрип.