Мировой океан

3 декабря. Суббота. Моя машина неслась на репетицию очередного концерта, пока ее хозяйка растекалась на заднем сиденьи от усталости. Я опаздывала. Опаздывала не потому что мне мешали какие-то обстоятельства, вроде пробок или разлитого на футболку кофе. Нет, я просто не хотела. Не хотела и из последних сил уговаривала своего драгоценного директора Андрея отказаться от этой затеи. Подумаешь, один концерт проведут без Полины Гагариной. Никто даже не заметит пропажу среди сотен звёзд, собравшихся сегодня в Мегаспорте. Мне хотелось свежего воздуха. Хотелось сбежать и спрятаться от этого бешеного ритма жизни. У меня было все и в тоже время ничего. Я была чуть ли ни самым нищим человеком на Земле как бы парадоксально это сейчас не прозвучало. У меня были мои очаровательные дети, музыка, концерты, востребованность и узнаваемость, но не было опоры под ногами в виде человека, который был бы рядом и любил меня любую, а не ту удобную Полину Сергеевну, которой я была когда-то. В каждом интервью и на каждом концерте я без устали твержу про любовь, хотя сама давно в неё не верю. Иронично? Согласна, но такова жизнь. Иногда, по ночам, когда дети спят, а тень брендированного имени Полины Гагариной не преследует меня, я думаю о том, что вовсе не создана для неё. Любовь. Кому она вообще нужна? Все, что она мне приносила — бесконечная боль, а единственная выгода из всего этого хаоса — хиты, сделавшие меня одной из известнейших исполнительниц страны. Андрей. Слава Богу, что у меня такой чудесный директор. Он дал мне фору, чтобы придти в себя, отправившись на репетицию финальной песни с другими артистами заранее, сославших на мое плохое самочувствие в оправдание перед генеральным детектором и главным режиссёром «Песни года». После, уже в гримерке , когда мои феи-красоты трудились в поте лица, запомнив каждую деталь, Андрей дал мне наставления. Сказал, что мне нужно держаться Филиппа Бедросовича и под конец поддаться стадному чувству, чтобы не сломать эфирную картинку и двигаться в такт музыке вместе с моими коллегами. Звучало вполне себе сносно: встать в звездный ряд, вовремя вступить со своими словами, красиво отсвечивать и улыбаться любимому зрителю. На деле, было проще проговорить, чем притворить это в жизнь. Я стараюсь держаться «молодцом», как учила меня с раннего детства, но боюсь еще чуть-чуть и я перестану оправдывать надежды своих ближайших родственников. Закулисье. Стоя в стороне, делаю вид, что прокручиваю в голове слова песни перед выходом на сцену. Надеюсь, это выглядит убедительно, не хочу, чтобы кто-то заводил со мной диалог. Особенно журналисты. Не сейчас, я не готова. Вижу поодаль коллег по цеху. Они очень общительны и жизнерадостны: словно новый год уже наступил, а плохое настроение существует только в виде термина в медицинском словаре подающего надежды психолога. До меня доносятся отголоски их разговоров и приглушённый смех. Среди всех замечаю его. Наши взгляды пересекаются. Меня пробивает мелкая дрожь. Боже, только не сейчас. Серёжа с распростертыми руками и фирменной улыбкой движется в мою сторону. Что он задумал? То делает вид, что не замечает меня, то бежит ко мне будто бы ничего и не происходило. — Полина, дорогая, как я рад тебя видеть! — тараторит он, стискивая меня в своих объятьях. Я неловко улыбаюсь, стараясь сохранять непринуждённый вид. — Что-то не так? — он отстраняется от меня, но не убирает рук с моих плеч. — С чего ты взял? — как на автомате, слетает с моих губ. Да, действительно, с чего это он взял. Мне просто хочется сбежать от всех и вся, а так все замечательно. — Тебя не было на репетиции. — Пробки, — сухо констатирую я. Серёжа осматривает меня с ног до головы, снова задерживает взгляд на моем лице, будто ищет какой-то подвох. Боже, он слишком хорошо меня знает. Почему именно он и именно сейчас? — Улыбочку! — проносится где-то за моей спиной. Что? Фотографы? Здесь? Я думала, что они закончились ещё на ковровой дорожке. Что, снова натягивать на себя улыбку? Вытаскивая меня из болота раздумий, Лазарев, воспользовавшись моей нерешительностью, бережно разворачивает меня в сторону фотоаппарата и притягивает к себе, обхватывая за талию. — Отличное фото! Вы прекрасны! Спасибо! — отчеканил фотограф и побежал к следующей группе артистов. — Пробки значит? — все так же обнимая меня и прижимая к себе, в полголоса произносит он. Я делаю незначительный поворот головы, чтобы лучше разглядеть его лицо. Он как всегда спокоен и решителен, а взгляд шоколадных глаз заставляет меня испытывать лёгкую панику от такой непростительной близости. Прихожу в себя. Нужно отстраниться от него. Так будет лучше. Мягко расцепляю его руки и снимаю со своей талии. Черт, мне так спокойно в его объятиях, но так больно осознавать, что это всего лишь часть какой-то очередной игры. Иначе как ещё можно объяснить его поведение? — Да, пробки. Ты же знаешь, что твориться на дорогах в предновогоднюю суету, — уже стоя в паре шагов от Серёжи, говорю я. — Поль, вообще-то… в общем, я подошёл не просто так… — Лазарев нервно переминался с ноги на ногу. Он что волнуется? — Я хотел поздравить тебя с выходом альбома, ты потрудилась сполна, — он постарался выдавить из себя улыбку. — Признаюсь, не каждая песня пришлась мне по душе, но… но «Мировой океан», — Лазарев оторвал свой взгляд от пола и вновь посмотрел на меня. Его глаза. В них затаилась боль или мне показалось? Стоило ему заговорить про мой альбом как от его решительности не осталось и следа. Чего он хочет добиться своим монологом? Примирения? Поддержки? — Новое звучание тебе очень идёт, но «Мировой океан»… он словно… словно… — Словно о нас… — не сдержавшись, перебила его я, пока Серёня судорожно пытался подобрать слова. Он не стал ни опровергать, ни поддерживать только что прозвучавшие слова. Лазарев лишь схватил меня за руку и крепко сжал мою ладонь, трепетно перебирая мои пальцы своими. На этот раз он не поднимал на меня взгляда. Этого было и не нужно. Казалось, на мгновение мир вовсе перестал существовать, все, что имело место быть — ощущения от такого незначительного, но такого бережного прикосновения его рук. — Поль, нам пора, — с ноткой грусти произносит он, — Ты в курсе, что стоишь в ряду с Киркоровым? — возвращая меня в реальность, спрашивает Серёжа. — Да, Андрей потрудился. — Все-таки не зря ты ему платишь такую большую зарплату, — акцентирует Лазарев уже с вернувшейся к нему жизнерадостную и направляется в сторону сцены. Финал. Как и было задумано, я поддаюсь стадному чувству, следуя за своими коллегами, словно мы единый механизм. Звучат аплодисменты. Понимаю, что пора уходить со сцены, когда звездный механизм приходит в движение. Филипп галантно протягивает мне руку, но в этот момент кто-то хватает меня за локоть. Лазарев? Что он тут делает? Мы же на сцене, вокруг много людей. Зачем он ломает красивую эфирную картинку. Пока мои мысли сменяются одна за другой, он приближается, жестом руки давая понять, что мне нужно идти с ним. С ним? За кулисы? Он спятил? Лазарев замечает мой растерянный и взволнованный взгляд. Забавно, ведь его это ни капли не смущает, а наоборот радует. Он улыбается своей фирменной лисьей улыбкой, пока его глаза трогает лёгкий прищур. Мое сердце пропускает удар. Затем второй. Кажется, ещё чуть-чуть и оно вовсе перестало биться. По телу разливается приятное тепло, когда он уверено берет мою руку и наплевав на все правила, уводит меня за собой. На мгновение, я ловлю себя на мысли, что он единственный, кто подошёл ко мне перед выходом. Единственный, кто усомнился в моем «хорошем» настроении. Единственный, кто несмотря на разногласия, так тепло отзывался о моем альбоме, хоть и делал вид, что вовсе не знает о его существовании. Единственный. Может это и есть та самая настоящая любовь, о которой пишут книги и снимают фильмы? Встряхиваю головой, отсекая эти мысли словно серпом. Осознаю, что реальность гораздо сложнее. Что за этой фривольностью может скрываться все что угодно: от желания помочь и побыть наедине до элементарного привлечения внимания и разогрева публики. Вспоминаю, что любви не существует. Вспоминаю, что кроме боли и ротаций на радио она ничего не приносит. В голове проносится мысль о том, чтобы вырвать руку из его хватки и уйти, не дав Лазареву контролировать меня и ситуацию в целом. Нет, Поль, не сегодня. Завтра ты будешь жалеть о том, что не послушала крики разума. Завтра ты будешь прятаться от всего мира и собирать себя по частям. Завтра ты будешь бороться с мыслями в голове и тонуть в одиночестве, лёжа в кровати. Сегодня, здесь и сейчас, ты позволишь ему увести себя за собой. Ты позволишь эмоциям выйти наружу. Ты позволишь быть ему рядом. Позволишь себе слабость. Позволишь себе быть любимой. Позволишь своему сердцу любить.