Ein Sturm kommt auf

Черный ежик волос, обильно смоченный гелем, залаченный и тщательно вздыбленный, целый день сегодня маячил перед глазами Шнайдера. Взад-вперед, туда-сюда, раздражая своей отчаянной неправильностью и чрезмерной графичностью. Сплошные иголки. Колючки. Острые шипы… Очень хотелось верить, что это ненадолго: Рихарду с его плавными чертами лица такая угловатость не шла. Из облика будто окончательно ушли юность и легкая игривость. Теперь, мол, все серьезно, все по-настоящему. Вот и эти горизонтальные морщинки на лбу, когда он хмурится, тоже были взаправду. Шнайдер закрыл глаза, вспоминая еще вчерашнего Рихарда. Его теплую улыбку, приоткрывающую ряд слегка неровных зубов, серебряное колечко в ухе и волосы — длинные мягкие пшеничные пряди, всегда зачесываемые назад, чтоб не мешались. Волосы, в которые так часто по-дружески зарывались его, Шнайдера, пальцы. Шнайдер открыл глаза, и образ растаял. Снова перед ним чем-то озабоченный и хмурый Круспе. Теперь он сидит на диване с гитарой в руках, внезапно почерневший с головы до пят и застывший, как антрацитовая статуя. Замер в одной позе, смотрит куда-то сквозь стену и колется всем своим видом, будто черное иглокожее. Не подходи, пораню! «Где ж он успел так кардинально имидж-то поменять?» Шнайдер вышел на веранду покурить и проветрить голову, в которой крепко засел «преобразившийся» товарищ и его помрачневший образ. На вопрос где и когда, впрочем, несложно ответить: сегодня воскресенье, которое по их внутреннему распорядку было свободным от репетиций днем. Если припомнить, с самого утра Рихард куда-то смылся, на завтраке его не было, где-то в доме в обнимку с гитарой не запирался. Значит, именно тогда и сбежал в город — наверняка верхом на стареньком велосипеде, который им оставил хозяин дома. Может, психанул, а может, давно лелеял план преображения. Все-таки последнее время он был каким-то тихим. Где одна сигарета, там и другая. Поднявшийся приморский ветер усердно гнал волны к берегу и сдувал сигаретный дым в лицо. На рассыхающейся деревянной скамейке кто-то забыл книжку. Ветер и ее не оставил в покое: он, словно обретя внезапно интерес к чтению, медленно перелистывал страницы. Шнайдер глянул на открывшиеся строки: «Я вежлив с ними, как со всякой маленькой неприятностью; быть колючим по отношению ко всему маленькому кажется мне мудростью, достойной ежа». — Тьфу ты! И этот туда же! — выругался Шнайдер, прочитав имя автора и название книги. Только Олли мог взять с собой в рабочую поездку Ницше, чтобы с серьезным видом читать эту заумь в антураже неприветливой Балтики. Лучше бы дамский роман взял, ей-богу! «Может, и мне имидж сменить? — Шнайдер почесал небритый подбородок. — Побриться для начала, потом подстричься, потом, чего доброго, вообще в какой-нибудь сизо-малиновый покраситься. Если такой цвет в принципе существует». На этом моменте Кристоф совсем замечтался: вот он решительно заходит в репетиционную; все галдят, обсуждают переделанный вариант текста, который Тилль вымучивал всю ночь. Наконец кто-то вспоминает о его скромной персоне — пусть это будет Пауль, — и спрашивает, куда он подевался. Тут Рихард поднимает глаза и застывает с открытым ртом, потому что фраза «да вот же он» буквально застревает у него в горле. Шнайдер же старается изо всех сил не улыбаться, но делать это получается все сложнее, так как все остальные тоже начинают застывать примерно с такими же, как у Рихарда, лицами. И рты у всех раскрытые. И выглядят они при этом до смешного нелепо. Но самое ценное в этой невинной фантазии то, что Рихард, отойдя от первого шока, всячески выражает крайнюю степень приятия нового образа: снова тепло улыбается, треплет по плечу, смотрит прямо в глаза. И больше он не такой хмурый и, кажется, даже обликом посветлел. «Ох, какая же ерунда в голову лезет», — Шнайдер усмехнулся. — Ты чего веселишься? — недовольно буркнул Рихард. Круспе, словно черная кошка, абсолютно бесшумно оказался рядом на веранде. В зубах зажжённая сигарета, ветер сносит дым в лицо. Шнайдер поперхнулся своим смехом — то ли из-за дыма, то ли из-за внезапного явления Рихарда, однако быстро справился с собой и деланно небрежно пожал плечами, мол, ничего такого. На веранде повисло многозначительное молчание. Шнайдер сосредоточенно смотрел вдаль, пытаясь не коситься на раздражающий черный ежик. Рихард тоже смотрел вперед и курил неторопливо, в затяг. Балтийское море бесновалось, выплевывая серые волны на берег. На Хайлигендамм надвигался шторм. — Ну! — Ну? — тупо переспросил Шнайдер. — Что не так? — соблаговолил пояснить Круспе. — Тебе что-то не нравится, имеешь что-то против? «Вот оно, — подумал Шнайдер, — пошла волна, сейчас сметет». — Да все нравится, с чего ты взял! — смалодушничал он и поплатился. Рихард вдруг резко схватил Кристофа за грудки, сигарета, зажатая в зубах, полетела вниз и была благополучно затоптана чьим-то ботинком. — Ты не притворяйся! Я же вижу, как ты косишься целый день. Что не так, чем не угодил? Чем я вообще всем не угождаю?! Рихард хотел сказать что-то еще: Шнайдер отчетливо видел, как тот набрал воздуха в грудь и открыл рот, чтобы, наверное, разразиться гневной тирадой, но так и замер, смотря за плечо Кристофу. — Ой, ничего-ничего! Я вам мешать не буду, — Шнайдер обернулся на голос Пауля. Тот воровато зыркнул на них и метнулся к лавочке. — Я за книжкой пришел, уже ухожу. «Так вот, оказывается, чья книжка!» — про себя удивился Шнайдер. И это было первое, о чем он подумал. Мысль же, что они застыли с Рихардом в довольно компрометирующих позах, судорожно комкая в кулаках одежду (кто от злости, кто, просто не зная, куда деть руки), пришла ему в голову значительно позже. Видимо, Рихард тоже с опозданием подумал об этом, потому что они почти одновременно отшатнулись друг от друга, тем самым компрометируя себя еще больше. При виде этих лихорадочных метаний на губах Пауля мелькнула хитрая понимающая улыбка. Шнайдер готов был уже заорать, как в дурной комедии: «это не то, что ты думаешь», но Пауль быстренько ретировался в дом, прижимая к груди треклятую книжку. Чертов Ницше! Это ведь все из-за него, да? Как ни странно, внезапное появление Пауля разрядило обстановку. Звенящее напряжение между ними схлынуло, оставив после себя легкую растерянность и закономерный вопрос: теперь-то что им делать? Пока Шнайдер просеивал в голове всевозможные варианты диалога и подставлял в уме так и этак примирительные фразы, чтобы не мычать в нерешительности, как дурак, Рихард молча достал сигарету и спустя несколько мгновений борьбы с ветром все же закурил. А потом протянул ее изумленному таким жестом Шнайдеру. Кристоф быстренько взял тлеющую сигарету и затянулся. Что ж, «трубка мира» раскурена. — Классная прическа, — вдруг выпалил Шнайдер к их обоюдному удивлению. Через мгновение замешательство на лице Круспе сменилось пониманием. — А, так вот, что тебя не устраивает — моя прическа. Вот почему ты весь день косишься на меня. А я и думаю, в чем дело. — То есть ты считаешь, что после того, как ты внезапно исчезаешь с утра пораньше, никому ничего не сказав, и вдруг возвращаешься с новой прической, никто не должен удивляться и коситься? Считаешь, что это в порядке вещей? — теперь уже Шнайдер начинал злиться. — Я считаю, что в порядке вещей не отчитываться ни перед кем! И не лезть в душу! А если что-то не устраивает, то нужно просто сказать об этом прямо! — парировал снова закипающий Рихард. — А я и говорю прямо: какого черта ты сделал со своими волосами?! — выпалил Кристоф и тут же мысленно помянул свою прямолинейную несдержанность недобрым словом. Кто его вечно за язык тянет? Круспе вместо того, чтобы полезть на Шнайдера с кулаками, торжествующе ухмыльнулся. — Что, не нравится? — с этими словами Рихард схватил Кристофа за руку и положил его ладонь себе на голову. — А мне не нравится, что твои пальцы вечно копошатся в моих волосах. Шнайдер смутился: значит ли, что черный ежик — это месть? Попытка отгородиться? Последнее предупреждение? — Раз тебя это так бесило, чего не сказал сразу? «Если что-то не устраивает, то нужно говорить прямо», — передразнил уязвленно Шнайдер. — Не то чтобы бесит, но… — Рихард вдруг замялся, явно подыскивая слово, — беспокоит. — Беспокоит? — удивленно переспросил Кристоф. Его ладонь меж тем все еще лежала на голове Круспе. Пальцы по привычке зарывались в волосы, знакомясь с новой текстурой и формой. Волосы были шершавыми и жесткими от лака и краски, но в целом ощущать их между пальцами было по-своему приятно. — Да! Вот про это я и говорю. То, что ты сейчас делаешь, меня беспокоит! Так что не мог бы ты прекратить? «Занервничал, — проницательно подумал Шнайдер, — ну видно же, что занервничал, но попыток убрать мою руку не предпринимает, только просит — любопытно». Шестеренки в голове Шнайдера усиленно завертелись, анализируя эту занятную причинно-следственную связь. Вывод напрашивался сам собой. Шнайдер победно усмехнулся. Вместо того, чтобы убрать руку, Кристоф сдвинул ее ниже на затылок. Там волосы были еще короче и приятно кололись. Круспе задохнулся от возмущения и угрожающе вздернул указательный палец к лицу Шнайдера, собираясь высказать ему все, что думает, но тут их снова прервали. На этот раз дождь. За своей перепалкой они совсем позабыли про надвигающуюся бурю. Про волны, которые с утроенной силой бились о берег, про ветер, что собрал низкие дождевые тучи прямо над их домом, забыли и Пауля, который всего-навсего спасал свою книгу от неминуемого дождя. И дождь, наконец, напомнил им о непогоде и о том, что спорить посреди шторма — не лучшая идея. Они стремительно промокали. Крупные капли размочили лаково-гелевую смесь на черных волосах, и стильная укладка мистера Круспе уныло поникла. Кристоф схватил Рихарда за руку и потащил прочь с веранды. Круспе в это время раздраженно ворчал что-то про балтийскую погоду и потраченные деньги, а Шнайдер лишь крепче сжимал влажную от дождя ладонь друга и улыбался. Он почему-то чувствовал себя очень счастливым. Вот сейчас, в этот самый момент радость затопляла его, подобно тому, как балтийские волны затопляют линию каменистого берега. Ему хотелось по-детски дурачиться, хотелось с восторгом глазеть на бурю и слушать оглушительные раскаты грома. Ему хотелось сейчас много разных вещей, но, кажется, больше всего — сделать то, на что никогда бы не решился. До сегодняшнего дня. Кристоф повернулся к колючему мокрому черному ежу по имени Рихард, посмотрел ему прямо в недовольные серо-голубые глаза и сделал шаг навстречу. Руки сами потянулись к разрушенной дождем прическе. Пальцы зарылись и взлохматили волосы, делая свою личную укладку. И прежде, чем Рихард открыл рот возмутиться, а может, даже наорать на обнаглевшего барабанщика, Шнайдер качнулся вперед и вжался своими губами в губы Круспе. Брови Рихарда поползли вверх, глаза расширились. «Поделом! — весело подумал Шнайдер. — А теперь — бежать!» Он резко отстранился и, словно молодой лось, вспугнутый охотником, умчался прочь, пока Круспе не очнулся.

***

Шнайдер просидел в репетиционной до вечера, бессмысленно настукивая на барабанах какие-то полувыдуманные партии. Он размышлял о своем поведении, но, так ничего дельного не надумав, решил выйти проветриться и перекусить. В доме было тихо и пусто, за окном в закатном солнце искрилось Балтийское море. Шторм стих, значит, наверное, все ушли гулять на берег. На кухне Шнайдер наткнулся на Олли, глубокомысленно глядящего в пространство. — Где все? — прервал уединение Риделя Шнайдер. — Гуляют, — подтвердил его предположение Олли, выйдя из своего задумчивого транса. — А ты что? — А я книжку читаю, — с этими словами Олли поднял со стола раскрытую книгу на уровень глаз так, что стала видна только его лысина, и погрузился в чтение. На строгой обложке золотым тиснением красовалось название «Гордость и предубеждение». Шнайдер от удивления не удержался и присвистнул. «Ну и дела!» — только и успело пронестись в его растрепанной голове, как вдруг на плечи тяжело опустились чьи-то ладони. — Вот ты и попался, Шнайдер, — раздался за спиной зловещий голос герра Круспе. Этот воскресный вечер в Хайлигендамм обещал быть нескучным.