По ту сторону

— А ей пить-то можно? — спросил Кристофер, когда наша многочисленная компания ввалилась в двери клубного бара. Нас тут же окутало пеленой разных запахов и звуков, на минуту закружилась голова, но, быстро привыкнув, я оглянулась по сторонам и двинулась в сторону стойки. — Ей — можно, а вот Мисте? — ответила я, поддержав забавную тенденцию говорить о себе в третьем лице. Признаться честно, давать слабину было действительно страшно. Подумать только, ещё пару дней назад я чуть не умерла, а теперь собиралась пропустить пару кружек пива — всё это походило на дешёвый жёлтый роман, отчего становилось ещё смешнее. И грустнее. Что ж, в планы не входило напиваться, а лишь расслабиться — с этим никогда не было проблем, за исключением того, что расслабляться в принципе не мой конёк. Будто бы из пустоты возник Оуэн, мягко подталкивая меня в сторону бармена. Мне льстило его невесть откуда свалившееся внимание, но мозг не переставал искать в его действиях подвох, то и дело подначивая развить мысль из зачатка во что-то осязаемое. Бороться с самой собой всегда сложнее всего. Когда бросать вызов, если не сейчас? — Держи, — он передал мне в руки бокал грушёвого сидра, точно такого же, какой я брала в баре, после которого мне окончательно дали понять, во что я ввязалась. Напиток приятно обжёг горло пузырьками. Сделав слишком большой глоток, я закашлялась, в очередной раз поняв, что моё писаное спокойствие яйца выеденного не стоит. Но мой рыжий спутник будто бы не обратил внимания, опёрся о стойку и покрутил в руках стакан с пивом. — Почему бы просто не позвать меня, как и остальных? — Ты всегда задаёшь столько ненужных вопросов, красавица? Его мелодичный голос органично вмешивался в рокот музыки, людских голосов, звуков льда, открытых бутылок, стука каблуков и смеха. Мне нравилось наблюдать за Оуэном — как он себя ведёт, как разговаривает, держится среди множества остальных. Это заставляло отвлечься от бешено стучащего сердца, которое молниеносно ускорялось, стоило уху выловить от общей массы разговор Картера с Кэтрин. От общества Оуэна оно стучало не меньше и, буду откровенной — мне это нравилось. Возможно, я способна на что-то большее, чем жалость и сострадание к самой себе. — Я просто захотел тебя увидеть. Это же не преступление? Ответ не нашёлся — не нужно было заполнять пустоту, напрягаться, стараться что-то выдумать. Постепенно дышать становилось проще и легче, как будто невидимые тиски, сжимавшие грудь, дали фору на опережение. Я стремилась осторожничать с выпивкой, но тело вскоре почувствовало животворящее расслабление и, сама того не заметив, я стала легко покачиваться из стороны в сторону вслед за ритмом музыки. Перед глазами мелькал яркий свет, силуэты людей, захлёстывало общим настроением — резко, восторженно, желанно. Я ощутила его рядом прежде, чем повернулась и увидела. Дыхание перехватило от постороннего присутствия и запаха парфюма. Оуэн двигался мягко и сдержанно, но при этом не выглядел смешным. Я смотрела на него, будто видела впервые. Он захватывал всё пространство, не спуская с меня золотисто-бурбоновые глаза. Его пальцы едва-едва коснулись шеи — обожгли жаром кожи, прошлись по каждому позвонку и остановились на пояснице. Я ловила на нём завистливые девичьи взгляды и от того избалованный эгоистичный ребёнок внутри меня радовался словно подаренной дорогой игрушке. И пусть он только начал позволять себя изучать, мне претило, что в этот момент он смотрел только на меня. Этот момент, будоражащий с головы до ног, мог бы длиться вечно, если бы я не отвела взор, будто бы испугавшись, что его лицо станет ещё ближе. В нескольких метрах за его спиной стоял Картер. Он был полностью поглощён танцем с Кэт и клянусь, я стойко могла бы выдержать это, если бы в следующее мгновение он не поцеловал её. Так осторожно и нежно, почти как меня. Всё вокруг перестало существовать, перестало иметь какой-либо смысл. Сердце упало в пятки, больно задев по пути что только можно. Воздух грубым пинком вышибло из лёгких, вздох комом застрял в горле, раздирая изнутри. Стало больно почти так же, как при превращении — нет, даже больнее. Я думала, что смогу пережить всё — расставание с Картером, смерть мамы, отдаление Майкла. Но сломало меня осознание того, что теперь между нами окончательно поставлена точка. Будто бы всё это время у меня был хоть какой-то шанс! Надежда так стыдливо пряталась по закоулкам меня, теперь же рассыпалась на мелкие противные осколки, поползшие по венам адским огнём. Глаза застилало слезами. Я торопливо стала пробираться сквозь людей, продираясь как в дебрях. В дверях практически упала, перелетев через порог — было совершенно всё равно. Ноги несли как можно дальше, стараясь уберечь меня, но какой в этом был смысл, если всё уже случилось? Не сейчас, когда он поцеловал её. Не тогда, когда я узнала, что Картер вообще не свободен. Всё случилось намного раньше, когда я сама беспардонно и резко порвала эту нить. На парковке стояло несколько десятков машин — место было достаточно популярным и делило территорию с городским кинотеатром. Мне ничего не стоило скрыться между рядами и опуститься на колени рядом с дорожным знаком. Я рухнула на землю, сжав футболку в районе груди. Хотелось до крови себя исцарапать, чтобы там, на сердце, перестало быть так больно. Собственные рыдания и рваные всхлипы я слышала будто со стороны. Тушь размазалась, на джинсах осталась комками грязь. Было абсолютно плевать. Была только я и отвращение вперемешку с горем. Казалось, что прошло несколько часов, на деле же — не больше минуты. Послышались шаги, чьи-то ботинки захлюпали по лужам. На плечи опустилась кожаная куртка. Я почти утонула в ней, словно спряталась — пожалуй, именно это мне сейчас и было нужно, но всё равно недостаточно. Слёзы беспардонно лились по лицу, градом падая на футболку и растворяясь в темневшей от них ткани. Оуэн смотрел на меня, долго, молча, и я пыталась ухватиться за его взгляд как за спасательный круг, но то и дело отворачивалась, словно это что-то бы решило, скрыло бы от него мою слабость. Его руки аккуратно, будто с фарфоровой куклы, смахнули влагу с кожи, завели растрёпанные волосы за уши. Он сел на парапет рядом со мной, не оставив шанса на уединение. Всхлипы усиливались и становились похожи на беззвучный вой — болезненный, измученный. Сколько скорби может выдержать человеческое сердце? А волчье?