Obsession

***

      С тихим гулом завибрировал воздух от щелчка выключателя, и по пыльному помещению в миг разлился неровный, дрожащий свет. Рюджин усмехнулась, окидывая пыльные столики оценивающим взглядом, а Джису нахмурилась еë настроя не разделяя. Тесное и явно давно заброшенное помещение клуба выглядело недружелюбно и в нëм, Джису чувствовала себя словно запертой в консервной банке.        Оглушительно громко щëлкнул соседний выключатель, и уродливые аниматроники по углам пришли в движение, затянув свои жуткие песни, больше похожие на симфонию скрипов.        В неровном полумраке в глаза отчëтливо бросалось неоновое мерцание ярко-красной вывески, из-за чего Джису вновь поморщилась недовольно. Помигав ещё немного, свет, наконец, успокоился и блеклой тенью озарил пространство. С внутренним вздохом, Джису всë же решила, что к дрожанию его можно привыкнуть, уже на этом спасибо.        — Идеально — Рюджин зачесала назад спавшие на лицо передние пряди и, не глядя, повернула ключь в скважине — Думаешь, осталось что выпить? — она прошла в глубь уверенно и твëрдо, а Джису осталось лишь вслушиваться в цокот еë каблуков.        Ситуация пахла безумием и немного осевшей на губах мятой. Рюджин обожала целовать настойчиво, до звëзд перед глазами и чëрных дыр в сердце. Рюджин обожала жвачки со вкусом свежести и бесконечную свободу. Иногда Джису казалось, что ничего не свете не может её сломить. Иногда ей казалось, что Рюджин внеземная, особенно с чëрными как смоль волосами и бутылкой хенесси в руках...        Рюджин окидывает Джису насмешливым взглядом, мучительно медленно, словно издеваясь, проводя языком по губам, и Джису, высоко вскинув голову, следует за ней. Всегда следует. По другому и быть не может. Всë это лишь их маленькая и глупая игра. Театр из двух одиноких в своëм безумстве актëров.        — Если бы ты осталась в миг единственным выжившим человеком на земле, чтобы ты делала?        — Целовала тебя снова и снова        Точно. Так это было... Джису усмехается своим мыслям и, брезгливо оглядывая помещение, садится за единственный уцелевший столик, расположенный аккурат напротив сцены. Рюджин с бутылкой в руках выходит из-за барной стойки и... Может ли вообще кто-то быть красивее? Нет, уже вряд ли...        — Выглядит дорогим — она вскрывает бутылку привычным движением, но Джису лишь усмехается в ответ холодно с неким недовольством.        — Я не пью без музыки — в отличии от неё, Рюджин не брезгует, она опирается бëдрами о столешницу перевëрнутого стола и делает первый уверенный глоток. Джису смотрит на то, как дëргается жадно её кадык и чувствует, как скручиваются внутренности в тугой узел.        — Точно, интимный полумрак, лепестки роз, классическая музыка... В этом вся ты, Джулия — губы у Рюджин растягиваются в высокомерной усмешке, но Джису таким давно непронять — Мажористая, высокомерная сука        — Это не отменяет того факта, что ты от меня без ума — Рюджин не отвечает, она делает очередной глоток а потом, небрежно вытерев губы рукавом своей джинсовки, отталкивается от столешници, чтобы игриво покачивая бëдрами, продефилировать к потрëпанной временем музыкальной установке. Джису прикрывает глаза. Она знает, что последует далее. Взрыв, сносящий последние границы рассудка. Лавина, стирающая грани реальности и... Чувства бешенные, которые будут рвать на части живую плоть.        С Рюджин невозможно по другому. С Рюджин не хочется по другому.        — Чтобы ты делала, если бы у тебя оставались последние секунды жизни?        — Дышала       Из колонок с почти привычным шипением разносится miniskirt от группы, названия которой Джису никогда не помнила. Она открывает глаза, чтобы дыханием собственным на очередном спешном ударе сердца подавиться. Рюджин запрыгивает на сцену и, обернувшись через плечо, кидает на Джису лукавый, многообещающий взгляд. Взгляд этот бьëт наповал прямым ударом в душу. Он стелит для Джису личную тропинку в ад, но разве это важно, если Рюджин легко и слишком естественно, невесомо почти, скидывает с плеч куртку, и Джису с почти ревностным усердием наблюдает за тем, как грубая джинса падает ей в ноги.        Безумие продолжается, прорастает и всë ждëт момента, чтобы распуститься лепестками роз. Вот только из роз здесь лишь розочки от разбитых бутылок, а это мало тянет на романтику.        Рюджин танцует так, словно это её последний миг. Словно каждый раз последний, каждое движение смерти подобно, а каждый вдох облегчает лëгкие изнутри.        Джису не знает, чтобы она делала в свои последние секунды, но, пожалуй, она была бы не против смотреть на Рюджин. Джису не знает, что делала бы, если бы осталась последним человеком на этом свете, но, должно быть, без Рюджин она бы не смогла дышать...       Каждый жест. Каждый брошенный из под ресниц манящий взгляд. Каждый неровный вздох. Подталкивали к пропасти. И каждый удар её каблука о сцену с ударами сердца резонировал. Рюджин была её личным пламенем. Погибелью для мотылька. Была бесконечностью и спасением. Была светом, миром, безумством. Всем...        А потому, когда на последних аккордах, она легко, словно птица вспорхнувшая с ветки, спрыгнула со сцены, Джису затаила дыхание. Пока Рюджин шла, Джису казалось, что в сердце у неё разгораются всë новые и новые пожары.        Рюджин опирается коленом о стол, а Джису не может отказать себе в том, чтобы насладиться её обтянутыми короткими шортами ногами. Рюджин усмехается, словно истинный искуситель, и Джису, не выдержав напряжения, грубо тянет её к себе вниз, за ворот рубашки. Но Шин не сопротивляется, напротив, она словно этого и ждала. Она целует с таким рвением, что Джису кажется, словно младшая пытается утолить какую-то лишь ей ведомую жажду.        У губ её привычный вкус мятной жвачки, он распространяется по рецепторам, лишая последних сил к сопротивлению, и Джису стонет. От этого, Рюджин усмехается самодовольно в поцелуй и зарывается пальцами в волосы, чтобы тоже к себе притянуть...        А потом Джису помнит лишь как в нетерпении расстëгивала чужую рубашку, да как неприятно резанула по ушам молния собственного платья. Как она водила, словно обезумевшая, руками по спине, плечам, как целовала ключицы, но всë равно Рюджин насытится не могла. Как ей было ничтожно мало и как громко била кровь в висках.        Там, в далëкой реальности на фоне орала 28 reasons, и её ритм неуловимо въедался в сознание. Джису терялась в своих ощущениях и чужом дыхании на своей коже. Она терялась в раздражающем мерцании ярко Красной вывески за окном. Терялась в нежности чужих рук и соприкосновении кожи с кожей. Она, должно быть, даже пропала, иссушила себя до дна от ощущения чужих губ на шее.        — Чтобы ты делала, если бы меня не было рядом?        — Ничего, потому что меня бы тоже не было...