listen to me my soul: requiem

В процессе восстановления системы пострадавшего Дотторе пришлось потратить много времени, денег, сил, а также понять несколько истин. Бывший создатель никогда не снимал с себя маску безразличия и одиночества, отторгая от себя людей. Это не помешало ему создать структуру, которая напоминала бы что-то родное, что-то тёплое и близкое — создать второго себя, чьи мечты давно были погублены. Адам, имея начальный биоматериал живого человека, сформировал точно такое же тело, как у Второго предвестника, но по достижении той временной точки, когда он окончательно оброс плотью, его сети отвернулись от конечного пункта, и он стал другим. Он — не Дотторе, хоть и нечто родное ему. — Ты убил то, что принадлежало мне, — Панталоне ударил по столу прямо перед лицом Адама, когда тот вновь пришёл за чеком на свои личные траты. — И смеешь приходить ко мне снова и снова? У тебя есть совесть? — Я сегмент, Господин Панталоне. Если я буду испытывать эмоции, то не стану ли я помехой? — Адам наклонил голову в бок, кося печальную физиономию. Ему нравилось играть с чужим любовником, наблюдая в его кабинете вечно занятого образца 0.4., именуемого в документах Безымянным экземпляром. — К тому же Господин Дотторе не ваш, и убил его вовсе не я. Если бы вы вовремя обратили внимание на его болезнь, то мы смогли бы избежать такого исхода. Между Дотторе и Панталоне не возникало тёплых дружеских чувств. Они увидели друг друга и поняли, что могут извлечь пользу из этого знакомства. Именно Пьеро свёл этих двоих безумцев. Высокомерные, они получали поддержку друг от друга, создавая таким сотрудничеством факультативный симбиоз, оставаясь независимыми боевыми единицами группировки Фатуи. У Панталоне были на эту связь свои взгляды. Но оказалось, что первым шагом к соблазнению доктора будет не романтическое застолье, а исповедь сумасшедшего. Он знал о существовании извращенцев, читающих молитвы перед приёмом пищи или сексом, но то, что ему рассказал Дотторе, ввергло Девятого предвестника в лёгкий шок и даже мимолётную панику. В ту ночь не случилось ожидаемого веселья, но он помог коллеге расслабиться другим методом: глубоким сном в своей постели под успокаивающими таблетками и тёплым пушистым одеялом. Обычно сам Панталоне спал под той тканью, которая оставляла ощущение холода, но никогда не убирал из комнаты согревающие покрывала. В этих историях не звучало имён, только характерные черты, по которым слушающий узнавал, о ком идёт речь. Он не стал одной из причин, из-за которых в лёгких доктора проросли маки, но сам удобрял их и подталкивал к ускоренному росту. Дотторе не видел будущего в своей жизни, и дело было далеко не в безответной любви. Он добился того, чего хотел. В постели с Панталоне ему удавалось менять картину перед глазами: редко в их БДСМ-сессиях регратор уступал и позволял другому брать верх, используя чёрные ленты для глаз. С ними все ощущения обострялись, а фантазии доктор никогда не занимал, даже наоборот, проецировал все свои извращения над бывшим церковным служителем. В изолированном кабинете Дотторе, в котором также располагалась и спальня, всегда убрано и вымыто дочиста. Он не мог работать в плохих условиях и не любил то, что не мог контролировать. Впрочем, не стоило забывать об Адаме — неконтролируемой сегментации, которую нужно было устранить без шанса на воскрешение. Ему, единственному беспорядку, было дозволено остаться после возвращения. — Он болел, но решать эту проблему нужно было не мне, Адам, — Панталоне вернулся на своё место и тут же приложил пальцы к виску, издав тихий вздох. Он до конца своих дней будет вспоминать то, как они с Дотторе делили постель, работу, но хотел бы забыть чужие ночные кошмары, с которыми не смог справиться, а после вовсе стал игнорировать. — Я выпишу чек только для поддержания жизней образцов, которых ты создал. Они полезны для Снежной, поэтому тебе не придётся возвращать это. Все деньги, которые Панталоне выдавал Адаму, уходили на поддержание жизни нового Дотторе. Образец 0.1. не понимал, как можно поддерживать жизнь чего-то мёртвого, воспитывать потерявшего память, но не мог обратиться к Панталоне с заявлением: «у меня твой любовник, и ты должен помочь мне поднять его на ноги». Он додумался только подкармливать того, словно собаку, время от времени подкидывая в тёмную клетку куски сырого мяса, как это делали с ним. — Благодарю вас, Господин Панталоне, — Адам тепло улыбнулся, на его щеках тут же проявились мягкие ямочки, а из-за тёплых, алых губ, прорезались маленькие клыки. Панталоне хотел бы содрать маску и вырвать глаза этому образцу, но это не имело бы никакой эффективности по отношению к слепому. — Можно я опять позаимствую ваш образец? Регратор чуть содрогнулся, вспомнив, что в кабинете остался ещё один клон. Адам думал о том, что тот мог бы стать идеальным сосудом для него самого, либо для доктора, если тот потеряет своё новое тело, но Панталоне берёг его для себя. — Сейчас он работает. Если тебе что-то будет нужно, то в выходные сможешь сам обговорить с ним это. Панталоне видел в безымянном 0.4. полную копию Дотторе, о которой ему рассказывал Пьеро, ещё будучи на первом курсе в Академии. Он очень изменился за год обучения, но что можно было сказать о времени, которое тот провёл в скитаниях? Доктору явно не одна сотня лет, он мудр, умён, но не тогда, когда речь заходит о его смерти. Он уже прожил своё и предпочёл закончить путешествие, оставив в этом мире только живых клонов. Регратор не хотел отдавать то, что считал своим, полагая, что в таком случае он будет вынужден оторвать Адаму голову со всеми оставшимися проводами и мясом. У него тоже имелся глаз порчи и, несмотря на девятое место, не стоило забывать о колючем и опасном титуле предвестника. Разошлись они, как в море корабли. Сегмент 0.4. не подавал голоса до ухода Адама, перепроверяя счета, но после оживился. Его чип барахлил всё сильнее, из-за чего в его голову, подобно радио установке, приходили волны от мёртвых экземпляров с такими же, как у него, механизмами, что вызывало сильную боль. Голова трещала по швам, а иногда доходило до того, что он не мог спать неделями, пока не просил своего обладателя избавить его от чипа на какое-то время. — Адам — первый ребёнок, созданный из металла, обросший плотью и мясом, — Панталоне сам заговорил, обращая свой взор к экземпляру. — В их семейке 0.3. — первое создание Адама, которое не смогло сформироваться, как и 0.2. Ты же создан между ними: обрастаешь плотью, имеешь внутренний чип и связь с остальными. Мне не хочется тебя терять. Очень тёплые слова в свою сторону клон мог услышать только в двух случаях: он выполнил свою работу хорошо, либо Девятому предвестнику требовалось расслабиться. Тут же отложив все документы в стопку, будто ошпаренный кипятком, а ручки на ближайшее место, где никто бы не скинул их, он подошёл к предвестнику и опустился на чужие колени, моментально получая своё вознаграждение в виде лёгких прикосновений сначала к пояснице, а после к затылку. Сегмент 0.4. хорошо имитировал эмоции, поэтому тут же растаял, когда холодные пальцы в перчатках прошлись по голове, чуть ероша волосы рядом с чипом. Адам продвигался по своему графику: каждую первую неделю месяца приходил к Панталоне за деньгами, в остальное время он раздражал его только на собраниях, участившихся вследствие нестойкого положения региона. Вернувшись в свой кабинет, он заметил тишину, которая дьявольски пугала своей неизвестностью. Иль Дотторе, ранее известный как Второй предвестник Фатуи, сидел у стены. На шее красовался кожаный ошейник с несколькими цепями — «наверное, что-то для бдсм-практик» — ранее доводилось раздумывать Адаму перед тем, как сажать дикий сегмент с чужим разумом на цепь. — Сегодня ты тише, чем обычно, — Адам аккуратно прошёлся по залу, наблюдая за сидящим мужчиной. В дневнике он не видел записей о том, что происходит, если глаза порчи берут верх над своими хозяевами, поэтому, как правильно себя вести, чтобы не навредить ни себе, ни Дотторе, он не знал. Идея с ошейником тоже возникла совершенно спонтанно, но, кажется, сработала. — Ты вообще жив? Адам подошёл чуть ближе, но не заметил никаких движений. Приближаться до расстояния, когда даже цепь не смогла бы удержать зверя, — ужасная идея, но хороших у него никогда не было. Опасность заставляла кровь закипать внутри, обостряя ощущение жизни. Он опустился к сидящему клону и присел на корточки, позволяя животной форме своего глаза порчи изучить чужой, свирепый. Адам мог гордиться собой: он сформировал крепкую структуру, которая потянула своего создателя и сохраняла ему жизнь на протяжении десяти лет. Только вот глаз порчи, поселившийся в теле, где теперь находился разум Дотторе, не хотел так просто сдаваться. Это была неукротимая и вьющаяся чёрная мамба с двумя рядами острых клыков. — Ты кто? — сидящий на цепи клон тут же обратил внимание на Адама, когда почувствовал чужую энергию. Он поднял голову только тогда, когда юноша присел, явно пребывая в своих мыслях. Членораздельная речь говорила о том, что Дотторе смог взять верх над глазом порчи, но другой вопрос в том, как долго он сможет поддерживать эту власть. Адам встречался с частой проблемой всех клонов: они обретали разум, но в процессе оступались, позволяя глазу порчи поглотить их до того, как они найдут общий язык. Он не знал, как стоило себя вести и насколько правильно он вообще понимал природу происходящего.

Животная структура глаз порчи не позволяет им переставать биться. Это инстинкт выживания, присущий разумным организмам.

— Я твой создатель, а тебя зовут Зандик, — Адам улыбнулся, отстёгивая образец от цепи, но не снимая ошейник. — Можешь звать меня «Адам».

***

Клон, имеющий разум Дотторе, больше походил на испуганного кота, выгнанного из дома, в котором он провёл большую часть своей жизни. Первые сутки Адам проверял работоспособность организма, его набор стартовой информации, а также умение социализироваться в обществе. Тёмным вечером они выбрались прогуляться по главному дворцу Снежной, ибо выходить на улицу было всё равно что похоронить себя под толщей снега. Ещё с утра регион накрыла свирепая метель. Они шли как человек и тень: в одну ногу, одним темпом, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. Дотторе всегда ходил по лесным тропам таким образом, когда рассматривал местные красоты с целью вытащить из-под земли какое-нибудь растение или животное. Адам предпочитал перемещаться быстрым шагом и, если бы он был конём, то Дотторе пришлось бы потратить очень много времени для обучения жеребца обычной ходьбе. Время шло, и живность, которую пугал сегмент за несколько сотен метров, перестала слышать его шаги. Он адаптировался. Он выучил походку каждого участника организации Фатуи и мог сказать, как ходят не только предвестники, но и обычные служащие во дворце. Каждый шаг отдавался холодным лязгом металла о плитки, пока в дальних коридорах творилась суматоха, стихающая в кабинетах. — Ты хочешь сказать, — Зандик решил начать диалог первым, прервав мёртвую тишину. — Раньше я уже существовал в этом мире? — Мы уже обсуждали это, — Адам выдохнул и закатил глаза. Ему не нравилась эта тема, и он всем своим видом демонстрировал эту неприязнь. — Ты имеешь «стартовый набор» знаний, а это означает, что твой чип имел носителя. Я модифицировал его и добавил всяких примочек, поэтому ты можешь приблизительно то же, что и все первые образцы вместе взятые. — Все образцы? Получается, имея силу нескольких таких, я могу быть даже сильнее одного тебя? Подобные мысли очень напрягали Адама. Теперь он — Второй предвестник. Он забрал себе титул, имя Дотторе, и все остальные члены команды молчали, не видя нужды доносить до Царицы смерть своего коллеги. Его творение умно, а значит, способно продолжать дело создателя. — Нет, Зандик. Ты не сильнее четвёртого. В любой момент я уничтожу тебя, если захочу, поэтому не стоит распускать язык. В своё время надломленный чип Адама выдавал очень много сбоев, и погружение образца в длительный сон — не самый страшный. Когда Дотторе скончался, юноше удалось найти ту самую недостающую часть, но починить не получалось. Если вытащить из человека мозг, то он уже будет не человеком, а телом с набором органов, управляемый мышечной памятью и нервными окончаниями. Всё решала парасимпатическая нервная система. Адам не придумал ничего лучшего, кроме как использовать свой чип, улучшенный, в новом теле. Он создаст один организм, одну сеть, объединяющую и его, и нового Дотторе. — Именно поэтому ты будешь помогать только мне. Ты не обучен драться, не сможешь защититься. Я твой единственный друг в этом заведении и самый лучший, — мужчина развернулся и улыбнулся, раскрывая в искреннем жесте клыки хищника. — Ты не выживешь без меня, потому что только я знаю, как поддерживать твою жизнь. — Очень красивые речи, господин Адам, — Панталоне, проходящий мимо быстрым шагом, бросил ядовитый комментарий, обратив свой взгляд к Зандику. — Если вам нужна будет помощь, вы всегда можете зайти в мой кабинет на шестом этаже. Это касается вас обоих. Влечение Панталоне к сегментации легко описывалась его чувствами к бывшему коллеге, что Адам смог предугадать ещё задолго до создания нового тела. Говорить об отвратительном сатирическом имени мужчина не стал. Он не видел смысла кидаться, оттягивать образец от мужчины, но хотел сказать пару ласковых. Изменение в атмосфере Зандик ощутил сразу же, почувствовав чужую агрессию, передаваемую по чипу. Он обернулся и подошёл ближе к Адаму, опустив голову в уважении к девятому, пока тот не ушёл. Адам любил заходить в кабинет Панталоне не только за чеками. Он мог придумать абсолютно любую причину, чтобы завалиться к Регратору, но ни одной он не воспользовался. Как бы сильно его ни возбуждала мысль достать Панталоне и как бы сильно его душа ни кипела к этому человеку, он не забывал о своём статусе и об уважении чужого личного пространства. Поэтому ограничивался одним походом в месяц. Темнело в регионе очень рано, поэтому зачастую даже в шестом часу могло быть так же, как в Ли Юэ в одиннадцать вечера. Воспользовавшись приглашением тем же днём, Адам перевернул все счета в своём кабинете, выискивая нужный за ноябрь. Казалось, в его кабинете завелась прожорливая крыса, разбирающаяся в деньгах и бумажках, потому что сертификаты соответствия пропадали всегда на самые крупные грузы, как и в этот раз: выписанный чек в миллион моры на ядра куда-то делся со стола незаполненных бумаг. Ему пришлось обойти весь дворец, чтобы попасть в крыло, где находился кабинет Панталоне. На часах стрелка ещё не перевалила за девять, когда Адам вновь встал перед светлой дверью. Во всём коридоре только у регратора на косяке не могла повеситься мышь — ей было бы страшно даже подышать над дорогим деревом. Когда-то на плечах предвестника покоилась шуба, о которой только и могли распускать слухи: будто однажды он снял шкуру с таинственного зверя, а тот был настолько магическим, что туша его до сих пор валяется на территории Тейвата и не гниёт. Вот только давным-давно причал с поставками, где самым дорогим товаром как раз являлась эта шуба, нагло обокрали. Сам мужчина спустил эту ситуацию, хотя в его руках остался дорогой браслет, чужая реликвия. — Панталоне? — Адам тихо постучал и приоткрыл дверь, но не нашёл предвестника в кабинете. Возможно, он мог находиться в своей комнате для отдыха, либо в душе, но в таком случае было бы резонно закрыть дверь, чтобы никто к нему не зашёл после рабочего дня. В принципе, к Панталоне никто не заходил по воскресеньям, потому что этот день числился как «нерабочий». В эти дни он развлекался с Дотторе, а вот где и как — совершенно другая история, не для ушей Фатуи. Обычно он объявлял рабочие дни со вторника по четверг, когда спокойно принимал гостей, но для Адама он отрезал целый один день в месяц, лишь бы ещё одна макушка аквамаринового оттенка не светилась в его кабинете. Очень долгая минута молчания прервалась скрипом двери. Панталоне, слегка растрёпанный, облачённый в лёгкие шорты, вышел из спальни. Адаму сначала показалось, что он потревожил чужой сон, ведь не только он любил дремать после тяжёлого рабочего дня. Обычно он сваливался сразу же после вылазок, либо бумажной волокиты в виде отчётов, выполняя только одну десятую той части, которую выполнял банкир в день. Даже сквозь маску он смог рассмотреть лёгкую пелену в чужих глазах и растерянность — он не заметил экземпляр 0.4. на своём рабочем месте. Даже если Панталоне мог позволить себе придремать в своей спальне, то у 0.4. не было такой роскоши, пока тот не закончит работу. Однажды Адам пытался уломать его пойти с ним в его рабочее время — проигрыш. — Сейчас у меня не рабочее время, по всем вопросам ты можешь обращаться к Людмиле, — мужчина процедил даже немного злобно, чем заставил Адама растеряться. Неужели он настолько невовремя? — Мне нужны именно Вы, — Адам положил на стол небольшой листок, на котором заранее выписал три огромных числа, трактуемых как номера утерянных счетов. — Я не смог найти счета по нашим договорам. Мне нужны они как можно быстрее. — К чему же такая спешка? Вроде только я трясу с тебя счета, — Панталоне моментально принялся искать свои части договора. Заключая контракты и утверждая сертификаты на продукцию, он составлял три экземпляра: заказчику, себе и копию на случай потери. Сейчас же он рылся в ящике своего рабочего стола, стараясь выискать хотя бы один нужный. — Дотторе слишком много тебе позволял, если ты считаешь, что можешь заходить в мой кабинет, когда вздумается. Адам бы возразил, но, стоило ему открыть рот для издёвки над статусом Панталоне для Дотторе и тем, кто кому ещё много позволял, следом из спальни вышел образец 0.4. Он выглядел ещё хуже регратора: мятый, с растрёпанными волосами. Казалось, он не сможет пройти и пары шагов, как свалится от бессилия. — Панталоне, — Адам рыкнул, тут же приблизившись к растерянному сегменту, облачённому в чёрный велюровый халат. — Ты в порядке? Он тебя обижает? Зная, насколько жестокими могут быть предвестники, у Адама образовался ком в глотке. После возвращения Дотторе в шкуру, он почувствовал на себе всю тяжесть отцовства. Ему позволяли слишком много в юношестве, и он верил, что его Создатель вновь сможет проводить с ним время, просто нужно подождать. Меньше всего он хотел повтора сценария, в котором предвестник бы вновь приласкал машину, а потом медленно и мучительно уничтожил. — Всё в полном порядке, — сегмент 0.4. быстро отодрал от себя чужие руки, возвращая свой взгляд на рабочее место. Ноги еле держали тело, но как-то он ещё мог передвигаться по залу. Подсмотрев нужные цифры, достал три документа, но из своего стола, протягивая их Адаму. — Прошу вас, по воскресеньям у Господина Панталоне выходной. Для вас выделены специальные дни, когда можно приходить, поэтому не стоит нарушать график. Адам взял бумаги и быстро пробежался глазами по их содержанию: чистые отчёты, которые придётся заполнять за ноябрь. Благо, ему поможет позже Зандик. Только дочитав до нижней строчки, юноша заметил на бумаге следы от чужих пальцев: жидкое масло, похожее на слизь слаймов. Такое же густое, прозрачное и переливающееся в свете ламп. Голову мужчины прошибло головной болью: Панталоне опорочил Дотторе, принялся за его клона, а что будет дальше? Они трое — одно лицо с разными историями. От этой мысли пробегали мурашки по коже. — Господин Панталоне обязан мне, моему Хозяину, а мы обязаны ему, — Адам свернул отчёты в небольшую трубочку и улыбнулся. Он забыл, когда в последний раз снимал маску, поэтому видеть других клонов без неё было чем-то… неестественным, непривычным. Адам только сейчас смог заметить местами яркие, а местами фиолетовые укусы около челюсти образца — такие же ему оставлял Дотторе, когда они отдыхали в Мондштадте. — Адам, ты никогда не думал о Нём в другом ключе? — О ком? О вашей сегментации? — юноша развернулся к говорящему, замечая, как тот изменился в лице. Привычная улыбка спала, а значит атмосфера ухудшилась. Панталоне вновь собрался откровенно поговорить с ним. — Ты знаешь, о ком я говорю. Мы провели с ним очень долгое время вместе, но как коллеги, — Панталоне подпёр голову рукой, наблюдая за обеими фигурами. Частично они и вправду походили друг на друга, но их личности различались, как огонь и земля. — Как коллеги, любовники, и мне плевать огромную кучу, кем вы были друг для друга, — Адам перешёл на совершенно иной тон. — Я не хочу слышать, как вы трахались, пока я умирал в Мондштадте, Панталоне. Мне неприятно слышать об этом человеке, его приключениях и прочих историях, которые ты затираешь каждый мой приход. Рядом стоящий образец изменился в лице, стоило Адаму упомянуть о чужой любовной связи. Он знал всё и предпочёл вернуться в комнату. В новом образовавшемся любовном треугольнике — он считал себя всего лишь заменой, которую смогли привязать к хозяйской кости, словно собаку. Его работа уже закончена, поэтому греть уши было не к чему. — Каждый раз ты приходишь за деньгами, я тебе рассказываю о чём-то, а ты не хочешь слушать. Он тоже не любил, но взаимоуважение очень ценилось между нами, поэтому приходилось. Ты не думаешь о том, что стоит повиноваться с целью общей взаимовыгоды? Ты так бежишь, но от чего? — Панталоне махнул головой в сторону стула и заключил руки в крепкий домик. — Ты ненавидишь любовь, потому что она однажды обернулась для тебя чем-то плохим? Потому что тебя предали? — Я не ненавижу любовь. К примеру, я люблю твои деньги, — Адам повиновался и сел напротив. Он закинул ногу на ногу и сложил руки на груди: нежеланная готовность к переговорам. Обращение сменилось на менее вульгарное, стоило им остаться наедине. — Но не Дотторе. Он безумец и глупец. Панталоне снял свои очки и потёр переносицу. Ему было что сказать, но их контракт с уже мёртвым человеком нерасторжим. — А что он сделал? Ты думал, что он мог делать из любви к тебе? Да, он холодный человек и любить страстно для него очень… странно. Но всё же. — Он никогда не любил никого, кроме себя. Платоника для таких нормальное явление, — Адам вторил себе это каждый день, пытаясь найти в своей ненависти любовь, преданную кем-то. Он уже перешёл на рык, желая развернуться и выйти из чужого кабинета. — Такой может любить только тех, кто выше его эго. — Но разве ты не часть его? Самая первая копия, самая чистая, — Панталоне встал и прошёлся по кабинету, пока не оказался позади Адама. Он опустил руки на плечи и прижал мужчину к спинке, стараясь отрезать шанс на побег. — Мы с ним очень часто говорили, но не называли имени того, кто занимал в его сердце особое место. Ты когда-нибудь видел, чтобы такой, как он, любил инстинктивно, а не платонически? — Он не может любить, мне ли об этом не знать! Достаточно громко рыкнув, мужчина подорвался, оттолкнул регратора и вышел из кабинета, испытав бурю эмоций, отвращение, вызванные лишь ревностью и нежеланием принимать правду. Когда-то в прошлом он верил в чувства своего партнёра, доверял всплескам своих биологических потребностей, но ведь он был глуп, наивен, не знал этого мира. Вернувшись в свой кабинет, он распахнул двери и уселся за стол. Взгляд его не мог сфокусироваться ещё в коридоре — глаз порчи требовал подпитки, что вылетело из головы из-за работы. Панталоне должен был заказать ему ужин, но сможет ли сегмент вернуться в чужой кабинет после таких речей, чтобы напомнить? У регратора существовал свой график, и в этом графике не один пункт был выделен только для Адама. Поставки еды, сбор отчётов о тратах, приходы юноши за деньгами — основные задачи, но также существовали и побочные, которые мужчина поручал своей правой руке. В жизни мужчины Он стал новой занозой, после данного обещания охранять самое дорогое творение доктора.

Music: NF — Let You Down

Feels like we're on the edge right now I wish that I could say I'm proud I'm sorry that I let you down Let you down All these voices in my head get loud I wish that I could shut them out I'm sorry that I let you down L-l-let you down. Адам запустил руки в волосы и практически стянул их, сжимая пряди в кулаках. Каждый раз он приходил за одним и тем же — только за деньгами и по работе, но выслушивал от Панталоне наставления. Он был уверен, что ему мстят, каждый раз терзая не до конца затянувшуюся рану. Он находил в чужом кабинете множество материалов о завершившихся экспериментах и тех, которые никогда не будут реализованы. Папка о нём самом, самая тонкая, к которой доктор даже не притрагивался, содержала записи о важности эксперимента, его возможностях, и, судя по тому, что возлагал мужчина на плечи своего образца, он был разочарован. — Неужели ты думал, что я смогу сделать это? — Адам опустился на стол и тяжко выдохнул. Сейчас он совершенно один в своём кабинете и мог позволить себе минуту слабости. За все эти десять лет желание смерти Дотторе переросло его. Он жаждал чужой смерти, но после того, как это свершилось, жизнь изменилась. Место Второго предвестника, чужой план, чужая работа, чужой кабинет — не то, о чём он мечтал. Он всегда действовал подле кого-то, не умея работать самостоятельно. Он добился цели и не знал, откуда доставать новую. Yeah, you don't wanna make this work You just wanna make this worse Want me to listen to you But you don't ever hear my words You don't wanna know my hurt yet Let me guess, you want an apology, probably How can we keep going at a rate like this? We can't, so I guess I'ma have to leave Please don't come after me I just wanna be alone right now, I don't really wanna think at all Go ahead, just drink it off Both know you're gonna call tomorrow like nothing's wrong Ain't that what you always do? I feel like every time I talk to you, you're in an awful mood What else can I offer you? There's nothing left right now, I gave it all to you. Их с Дотторе отношения были самой главной причиной двигаться, но со временем, после пробуждения, Адам начал осознавать слишком горькую правду. Он размышлял над этим и лечил раны в пути. Когда силы заканчивались, оставалось только выживать. Он часто с теплом вспоминал Дотторе. В прошлом он хотел получить внимание, а когда это получалось, то душа трепетала сильнее утренних соловьёв. Именно он мог смотреть и восхищаться, мог открыто касаться мужчины. В конце концов он придумал себе любовь. По приезде в Снежную его обеспечили всем, но между Творением и Создателем не состоялось ожидаемого разговора. Дотторе должен был хотя бы раз спросить, как он себя чувствует и не нужна ли ему починка? Адам бы оторвал себе руку и поставил новую, чтобы она заново обрастала мясом, лишь бы к нему вновь проявили тепло, но, сколько бы доктор ни заходил, всегда звучал упрёк только по работе. — Ты ни разу не сказал мне, где я был не прав… — Адам уткнулся в свои же руки, пуская первую человеческую слезу, наполненную жалостью к себе. Он должен уничтожить Зандика, пока это всё не зашло слишком далеко. Oh, let you down. I'm sorry, I'm so sorry now. I'm sorry, That I let you down. Спустя неделю Адам снова появился на пороге чужого кабинета. Он слепнул, и регратор только ждал. Это вновь было воскресенье, вновь вечер, но теперь комната была наполнена томящим ожиданием. Оба его жителя поставили галочку на том, что Он придёт, и не прогадали. — Панталоне, — Адам захлопнул за собой дверь и направился к столу. Опустив руки для опоры на свободные от бумаг места, он с холодным выражением лица приблизился к мужчине. — Поставки спец-ужина на первой и третьей неделе месяца, по воскресеньям. Первую неделю ты пропустил. — Ты в этом уверен? — поставив на последнем документе свою подпись, мужчина убрал смоляное перо на место, делая вид, что совершенно не видит перед собой «помеху». — Твои заказы находились на складе. В прошлый раз ты так быстро ушёл, что даже не позволил мне сообщить о том, что теперь твоим питанием будет заниматься мой помощник. Повара стали что-то подозревать, поэтому пришлось перекрыть им любой доступ к провизии и заменить её бараниной. Адам какое-то время и не знал, что сказать. Мужчина либо действительно остроумен, либо ему хватило времени чтобы придумать подобное оправдание. Единственное, что он выделил для себя из начавшегося разговора — его провели и выставили на посмешище. — Если запасы в Снежной, то почему я ещё не видел своей еды? Панталоне, ты хочешь, чтобы мы с Зандиком подрались? Я уверен, что ты знаешь, как глаза порчи «дружат» друг с другом и что происходит, когда один поглощает другого. Панталоне помнил и не хотел вспоминать, что творили остатки архонтов. Он поморщился и щёлкнул пальцами, пока экземпляр 0.4. не обратил на него внимание. Чуть подслушав разговор, тот поднялся и отправился в спальню, к ящикам, среди которых стояли готовые блюда. Когда на чистый стол опустилась тарелка с нарезанными ломтиками чего-то вяленого, животная форма глаза порчи Адама активизировалась без разрешения хозяина. Волк выпрыгнул и послушно сел у тарелки, будто настоящая собака, положив морду на стол. — Он такой… — Панталоне, завидев чужой глаз в состоянии полупрозрачного облака, поднялся с места. — Ты терпел целую неделю? Вы с доктором собаки совершенно одной крови. Адам не спешил есть, но и ругательства не оспаривал. У него были силы ходить, но сейчас его лёгкие сжимало с ужасающей болью, как и желудок. Нужна ещё одна грудина, не только для глаза порчи, но и для живого организма. Панталоне отдал приказ приготовить ещё одну, дополнительную, порцию и, стоило им остаться вдвоём, не считая гостя у стола, регратор начал действовать иначе. Он резким движением притянул Адама к себе, сорвал с его глаз маску и аккуратно положил её на край своего стола — к подаркам Дотторе даже для других мужчин стоило относиться с уважением. В конце концов, он профинансировал создание «особенного» экземпляра со сканерами и ночным видением, которые владельцу даже не понадобились. Он сам подписал контракт о том, что будет помогать ставить Адама на ноги. — Мне говорили, что тебя обучали хорошим манерам и правильному образу жизни, — регратор сжал в руках чужую челюсть и насильно открыл рот образцу. Кусок мяса тут же опустился на язык и был быстро поглощён, почти не пережёвываемый. — Так почему же ты проявляешь непослушание? Адам сглотнул и выдохнул, щуря глаза от резкого света. Панталоне отпустил чужую челюсть, но всё равно не отстранялся, наблюдая за Адамом: тот охотно съедал ломтик за ломтиком с чужих рук, будто находясь в трипе. Только под конец, когда во рту оказался последний кусочек с тарелки, Адам слегка прикусил чужой палец в перчатке — хороший знак. Возвращается агрессия. Частое моргание говорило о возвращении зрения и попытках сфокусироваться. — Не думай, что на этом мы закончили разговор, — Панталоне снял свои перчатки, испачканные в жире, и тут же скинул их куда-то в ящик, возвращая всё внимание к юноше. Он стоял молча, опустив свой взгляд в тарелку. Глаз порчи постепенно возвращался к своей первоначальной форме, но не так рьяно, как если бы ему скормили живого человека. — Что ты хотел? — Мне нужно в Мондштадт, — Адам выпрямился и хрустнул шеей, насильно поглощая свою животную форму с громким скулежом обратно. — Господин Панталоне, мне нужна ваша помощь для аннигиляции кое-какого образца.

***

В Мондштадте их встретили радушно. «Их» — Адама и Зандика. Сара угостила горячим ужином за свой счёт, без лишних вопросов. В библиотеку Адама не пустили — сколько бы лет ни прошло, он все ещё являлся преступником, только вот не пускала его отнюдь не библиотекарша, а охрана. Когда юноша уже собирался уходить, Лиза выглянула из кабинета Джинн и изменилась в лице, будто увидела перед собой смерть. Её привели в ужас оба парня, на прибытие которых она не рассчитывала. Того, кого ранее звали Дотторе, а теперь именовали Зандиком, она не восприняла с самого начала. Высокомерный взгляд, уверенная стойка — уж слишком он напоминал ей одного хорошего знакомого. Время близилось к ночи, когда трое мужчин в квартире отужинали, разделились и попрощались друг с другом. Адам дремал в тёплой постели. Температура его тела всё ещё была ниже, чем у нормального человека. Он даже вёл дневник, где описывал очень многие отличия порождений остатков архонтов, их физиологию и природу. В книге можно было найти записи о таких экземплярах, как Трейд и Секонд, возможных их копиях, а также точные названия. Все данные о творениях Дотторе он уже давно изучил. Его группа папок отличалась количеством листов — всего лишь три отчёта. Первый о создании, когда ему дали имя «Адам», с серийным номером 0.1.0.0. У него единственного не существовало полноценного имени, как, к примеру, у образца 0.4. не существовало краткого. Помимо заполненных папок с информацией о различных образцах попадались также опустошённые, зачастую подписанные как «сигма» или «дельта». Адам предполагал, что Дотторе хотел использовать их как вычислительные машины, которые бы занимались логистикой, но забросил это дело. Он соскучился по ночному Мондштадту, по утреннему ветру и гуляющим по улицам животным. В Снежной Адаму казалось, что самым худшим отпуском будет являться вылазка в Мондштадт вместе с Зандиком и Панталоне, но он ошибался. Панталоне вёл себя тихо, не попадался на глаза, хотя пару раз обоим сегментам даже получилось созерцать его в домашней, уютной обстановке, а не в рабочей форме со строгим дресс-кодом. Это была их первая ночь в самом дорогом номере отеля.

Я бы хотел задержаться здесь подольше. Чем больше времени ты проводишь в каком-то месте, тем больше радости оно приносит тебе, когда ты возвращаешься туда.

Панталоне заплатил около сорока сотен моры за каждую комнату. В отеле Гёте можно было приобрести метры для одной комнаты — первые этажи, которые редко имели при себе кухню, но пара номеров были диким исключением в связи с планировкой; весь верхний этаж включал двухкомнатные квартирки с кухнями и всеми удобствами. Именно в таких и расположились мужчины. Помимо прочего Панталоне отметил, что одна из комнат точно будет только его, не спрашивая чужого мнения. У Зандика и Адама не оставалось вариантов, кроме как делить комнату и зал. Благо, у старшей сегментации имелся опыт отдыха на местных диванах — это была его месть. Ужин они готовили раздельно, в зависимости от рациона. Адам и Зандик не переставали поглощать человеческие внутренности, чтобы поддерживать свои сущности, иногда позволяя себе даже чуть больше нормы. У Адама такое нарушение диеты вызывало проблемы со сном и гиперактивностью. Он мог поверхностно дремать, ворочаясь в постели, но так и не уснуть полноценным, глубоким и желанным сном. По утру его встречали солнечные лучи и раздражительность, потому что его животная форма глаза во время сна оказывалась неконтролируема. Она могла перевернуть всё в комнате, играясь с ночными лучами, отражающимися лунным светом от чужих окон напротив. — Адам, — Зандик приоткрыл дверь и опёрся на косяк, сложив руки на груди. Его плоть ещё не сформировалась до конца, имея температуру тела чуть ли не на три градуса ниже температуры Адама. Он также имел привычку ластиться к теплу. — Я знаю, что ты не спишь. — Ты такой настырный, — Адам тихо проворчал в подушку и приподнялся, обращая своё внимание на потревожившего покой. Его глаза самую малость слиплись, поэтому разлепить их от сгустков и тяжести век оказалось сначала непосильной задачей. — Что тебе нужно? Мы вроде обсуждали, чтобы ты не трогал меня после десяти. Панталоне также предупреждал Адама, что по новым правилам после десяти в его кабинет вход запрещён даже Царице. Он не знал, в какой момент перехватил эту модель поведения, но устанавливать свои границы оказалось очень приятно. — Я хочу есть, — Зандик закрыл дверь изнутри и подошёл к чужой постели, опускаясь на неё. Гиперактивность в юноше зашкаливала, это было видно по его алым, жаждущим глазам. — Я знаю, что по ночам в Мондштадте теперь запрещено гулять без специальных документов, но, может, позволишь один раз одолжить их у тебя? У Дотторе и того образца, что Адам теперь созерцал перед собой чуть ли не каждый день, существовали как сходства, так и огромные различия. Зандик мыслил похожим образом, перенял память и манеру движений, но он казался намного мягче, снисходительнее и откровеннее. Он часто мог требовать чужого внимания. Адам не знал, породил он подобие себя — существа, способного к чувствам, либо тот просто умело имитировал, как это делал Секонд. Но единственное, что он знал наверняка, — набор данных у Зандика совмещён с Дотторе, они оба знают больше, чем говорят, и оба скрывают. — По ночам в Мондштадте также запрещено убивать, если ты забыл, — Адам принял сидячее положение и утёр глаза, не сразу обратив внимание на то, как прогнулась постель от тяжести на краю. — Сегодня мы съели своё, завтра я пойду к Лизе за новыми поставками. — Ты же знаешь, насколько ужасен голод, Адам, — Зандик тут же распластался на чужой кровати, но не сдвинулся с места. Ноги все ещё оставались на полу. — Ты сам изнывал ночами от него, когда соблюдал диеты. Хочешь и моих мучений? Адам не позволял обращаться с собой так же, как позволял ему с собой Дотторе. Он не хотел повторять чужих ошибок и вернуть всё к тому, что его уничтожат, создав круг сансары клонов. Между ними существовала небольшая договорённость: они слушают друг друга беспрекословно, и «нет» означает «нет». В случае неповиновения они не помогали друг другу. Зандик мог уйти без документов в любой момент, ведь он уже имел представление о Мондштадте, но не сделал этого, значит, его нужда заключалась в чём-то другом. — Чего ты хочешь? — поняв, что от него точно не отстанут, Адам плюхнулся обратно на постель, проваливаясь головой в мягкую подушку. Его тело ломило от боли, возникшей из-за долгого путешествия. — Если ты опять потратишь впустую моё время на разговоры, потому что тебе не хочется спать, я уничтожу тебя. Зандик, ранее лежавший на спине, перевернулся и, опираясь на руки, стал ползти ближе к Адаму, пока в конечном итоге не достиг его и не оказался сверху. Они оба спали в одежде, но даже плотная ткань одеяла не смогла заблокировать рецепторы. Адам почувствовал торсом, как на него опустились холодные до мурашек по коже бёдра. — Знаешь, он очень давно не дает мне спокойно спать, — Зандик тихо рыкнул и опустился к лицу Адама. Внешностью он был точной копией доктора. — Он каждую ночь воет, ведёт сам с собой какие-то монологи. Я его память, я его тело, и именно я знаю его представления о тебе, Адам, — мужчина медленно опустился к чужой груди и поднял взгляд. Острые брови, подобно клинкам, украшали глаза в ночи. — Даже сейчас, когда он осознает, что мёртв, он думает о своём неудавшемся эксперименте. Зандик достаточно медленно и плавно поднялся к чужим губам и, только слегка прикоснувшись к ним, тут же выдохнул и отстранился. Он не собирался действовать сам, но вошёл в азарт, спуская свои бёдра ещё ниже, пока не распластался поверху на мужчине. — Ты помнишь, как это было? Первый раз, когда тебя поцеловали, взяли на столе, — на лице мужчины появилась ядовитая улыбка, как только он ощутил лёгкую дрожь на теле под ним. — Ты сам этого хотел, но не думал, что, стоит только посмотреть от лица Дотторе, ваш секс будет больше походить на изнасилование? Ты хотел быть изнасилованным им, не так ли? — Ты задаешь слишком много вопросов для образца, которому была дана возможность думать. Может, мне стоит отключить тебя, если ты проявляешь непослушание? — Ты отключишь единственного, кто имеет мозги твоего создателя? — Зандик специально использовал подобный словесный оборот, стараясь вывести мужчину из себя. Из лежачего положения он тут же выпрямился и прогнулся, стягивая с себя тёплую кофту с начёсом. — Если бы ты мог поглотить его, то узнал его настоящее отношение. Настолько жалкое, настолько… Особенное. У Адама давно сложилось своё мнение о Дотторе и о его отношении ко всему в Тейвате. Все чувства, испытываемые доктором, можно было назвать платоническими. Он интересовался, понимал, пока в их жизни не появилась искорка страсти.

Любая ненависть могла быть чьей-то неудавшейся любовью.

Адам только наблюдал, не смея действовать опрометчиво. Он не успел ещё познать чужую природу и не знал, чего ожидать. Сегментация легла под тёплое одеяло и прижалась к чужому телу, но слой одежды всё равно как-то препятствовал полноценному комфорту. Зандик уткнулся в шею и пустил руки по чужой рубашке, быстро расстёгивая пуговицы. — Адам, позволь мне загладить эту вину. Что тебя согревало, когда ты замерзал? — вопрос звучал ещё более откровенным из-за слегка трясущихся рук и голоса. Он звучал заинтересовано, вовсе не лживо. После самой нижней пуговицы юноша стянул верхнее одеяние и прижался ещё сильнее, укладываясь щекой на тёплую грудную клетку. Он первый раз услышал биение сердца — медленное, громкое и неспокойное. Как бы медленно оно ни билось, глубоко внутри Зандик ощущал тяжесть прошлого носителя и фантомную боль. — Когда я мёрз, меня согревали одеяла. Иногда коты, — Адам не скидывал с себя образец, только наблюдал, но со временем позволил небольшое прикосновение. Он положил свою руку на чужую пушистую макушку, бережным движениями массируя кожу головы. Может, он сможет узнать о Дотторе больше, если позволит образцу быть рядом с собой?

Если я один раз позволю ему переночевать в своей постели, то ничего страшного же не случится?

— Мяу? — Зандик тихо засмеялся, сжимая мужчину под собой в крепких объятиях. Адам тут же понял, что эту часть их жизни сегментация тоже смогла разблокировать. Было бесполезно лгать и скрывать. Адам хотел бы узнать и прочесть хотя бы одну десятую этой памяти, но без убийства сегментации совершить такое было невозможно. — А ещё он говорил, чтобы я не приводил в постель блохастых котов, — мужчина тут же изменил тон, слегка приподнимаясь на локтях. Зандик не стал отвечать и даже смотреть в лицо мужчине. Он вжался ещё сильнее, устраиваясь только удобнее. Такое явление можно было сравнить с желанием всех организмов идти к свету, как и у клонов — тянуться к теплу, поэтому оправдывать инстинктивный голод и попытку найти удовлетворение в чем-то горячем было не за чем, это Их природа. Адам вновь погрузился головой на подушку, не ругаясь, не спихивая и не проклиная даже в мыслях приставучую модель. Он не признавал и не хотел думать о том, насколько сам изголодался по тактильности, как бы сейчас ему хотелось вновь оказаться в объятиях любимого им человека. — Ты можешь рассказать мне о том Мондштадте, который ты запомнил? Образец долгое время лежал молча и успел даже придремать, пока в его мыслях не возникло тёплое воспоминание. Он не мог понять, не мог увидеть, но чувство чего-то родного, как будто жидкость из лопнувшей пробирки, полилось по его груди. Адам вновь вернул руку на чужую макушку, массируя и почесывая её так, будто под рукой находился его старый пушистый друг. — Это был не совсем свободный город. Вернее, как его называют сейчас, Город Свободы, — начал мужчина совсем тихо, время от времени останавливаясь и проваливаясь в раздумия. — Люди раньше зависели от правителей, а потом всё изменилось. — Нет, я не хочу слушать пересказы политики. Мне нужны твои воспоминания, — Зандик сложил руки под подбородком, дабы сильно не давить на чужие рёбра, и устремил свой взгляд на мужчину. Он уже успел согреться, но уходить не велел разум. Он истошно кричал: «не смей оставлять его». — Что ж, хорошо. Большую часть времени я проводил в библиотеке вместе с Лизой, — он поднял руку указательным пальцем кверху. — Эта женщина до боли восхитительный учитель и друг. Она всегда поможет найти нужные сборники, карты и информацию о самых ядовитых грибах Инадзумских перешейков. Зандик делал вид, что ему интересна информация о Лизе, время от времени играя бровями, приподнимая их и ухмыляясь. Библиотекарша явно имела какие-то тёрки с Сумеру и не нравилась Дотторе, но вот Адам смотрел на неё с такой щенячьей нежностью, что его можно было водить этим за нос. — Когда библиотеки закрывались, мы проводили время в номере. Не мешали друг другу и занимались своими делами. Мне нравилась биология, поэтому в моей жизни появилось место для живой природы. Растения, животные, грибы и насекомые. У Лизы остались мои сборники с черновиками, можно будет потом их забрать и продолжить расследования над некоторыми видами. — Адам, — Зандик резко перебил мужчину, уже давным-давно ушедшего в свои мысли. Он подтянулся и накрыл чужие глаза своей рукой, вновь оказываясь безудержно близко. — Я хочу знать о том, как ты проводил в Мондштадте время с Создателем. Ты можешь мне доверить эту информацию? Ситуация становилась всё хуже и хуже. Он приехал в Мондштадт, чтобы повидать своих старых знакомых. Самой главной целью оставалась ликвидация Зандика — его чип работал неисправно, а информация выливалась слишком быстро. Эта регенерация и стремление к силе пугали. — Если тебе тяжело, ты можешь постараться забыть эти годы в Снежной, я подыграю, — Зандик опустился ещё ниже, выдыхая в чужие губы, но опасаясь целовать. — Только скажи мне, что делать, я постараюсь выполнять все указания. Прошу тебя… Образец не старался насильно притянуть к себе своего собственного создателя, такого же по натуре эксперимента. Они уже оба запутались, кто из них больше являлся Дотторе набором информации. Адам ощутил ярый прилив удовольствия от знакомого голоса с ласковыми игривыми нотками, но следом последовала колющая прямо в сердце боль — его предали, не стоит забывать о главной причине всех его грандиозных планов. Если прямо сейчас он отдастся в чужие руки, то к чему были долгие годы в ожидании чужой смерти и такая длительная дорога? — Просто позволь мне быть рядом, — Зандик сам припал к чужим губам, решаясь на первый шаг. Что-то ему подсказывало, какие движения стоит совершать, будто объем его мышечной памяти был больше, чем основной. Адам поддался искушению и отпустил себя на поцелуй даже с большим аппетитом, чем ему давали. Он требовательно прижимал к себе чужое тело, всё ещё не видя перед собой объект, дарующий ему такие ласки, — только слушая голос, стоны и тихое мычание. Утром первым проснулся Адам. На его груди уже никто не лежал, в конце концов они сменили много поз за ночь. Последняя из них, в которой он и открыл глаза, показалась ему куда более интимной, чем если бы они переспали прошлой ночью. Зандик лежал на боку, прямо под чужим подбородком, а каждый вздох колыхал мятные прядки его волос. Перевернувшись своей спиной к груди Адама, он вжался, позволяя себе забрать всё тепло. — Дотторе любил спать так же, — Адам прошептал совсем тихо, еле слышно даже для образца, после чего перекинул свою руку через лежащего на соседнем месте. Он накрыл своей кистью чужую, пока не ощутил, как его пальцы слегка сжали. — В твоей постели сейчас лежит его тело, — прошептал Зандик и слегка повернулся. Он первый двинулся вперёд, даря в благодарность ещё один щедрый поцелуй. Этот продлился куда дольше, вызвав у Адама лёгкое онемение по всему телу. — Ты в любой момент можешь сделать всё, что угодно. Если ты попросишь, я выполню. Такое приглашение показалось слишком вульгарным, чтобы так просто воспользоваться желанным телом. Адам предпочёл вновь прикрыть глаза и укрепить объятия. Всё вновь казалось таким родным, будто этих лет никогда не существовало в его жизни. Он время от времени обманывал себя и создавал свой маленький мир, в котором он был счастлив, ведь это единственное, что у него осталось. Близился долгожданный новогодний праздник, и им следовало подготовиться. По традициям местного региона все дарили друг другу подарки, приглашали на ужин и проводили ночи в месте. У предвестника и двух сегментаций не было для этого времени и желания. Хотя Адам сделал для себя несколько исключений. Он захватил из Снежной пару подарков, которые бы понравились его знакомым. Саре он подарил небольшой бокал для напитков, украшенный серебряной нержавеющей сталью. Лизе достались два кольца и серьги, напоминающие клетку Фарадея, в виде маленьких шариков с камнями внутри. Ему нужно было заскочить за поставкой и ужином для Панталоне, так почему бы не сделать людям приятное? Уже после, возвращаясь домой с небольшими сумками, он заметил подозрительную тишину в доме. Снег не шёл уже очень давно и временами успевал подтаивать, как подтаивала и атмосфера внутри номера. Мужчина занёс сумки на кухню и оставил их на столе, решаясь не разбирать их, а сначала проверить причину такой тишины. В главном зале на диванах сидели двое, приняв до ужаса умный и задумчивый вид. Посередине, на стеклянном столе, расположилась игральная дощечка с фигурками шахмат. Сейчас вёл Зандик, явно не зная, как ему следует двигаться: отдать на съедение одну пешку или пустить короля по доске? Это тупик, где придётся жертвовать одним из двух, а то и сразу двумя, если не удастся правильно обыграть противника. Рядом на столе лежал листочек со счётом, где все шесть раундов выигрывал банкир, выписывающий из чужой заработной платы маленькие суммы. Позже Адам вытрясет их из него, но это будет по возвращении в Снежную. Если он вернётся и продолжит помогать Царице, если его признают местные власти, то сможет ли он жить спокойно и писать книги о своей истории? Пройдут ли они цензуру? Лучше и вовсе оставаться инкогнито. Слишком много вопросов и слишком мало ответов. Он отошёл от представления и направился вновь на кухню, разворачивая мясо из упаковки — вновь прикупил сердца, самые дорогие органы для покупки и самые вкусные для него. Резиновая структура добавляла своей изюминки. Из диетической пищи, конечно же, он заказал у Сары пару закусок и для третьего мужчины. Жареная курица в приправах, салаты, лепёшки и дальнейшие извращения, которые он не переваривал сам. Также он не переносил жареные грибы — совсем недавно открыл для себя эту ненависть к чему-то подобному. Приготовление ужина заняло не больше часа. Накрыв на стол, он позвал Зандика отведать, прося образец остаться на какое-то время на кухне. Сам же он направился к Панталоне, которому оборвали очередей куш в 40 тысяч моры. — Господин Панталоне, — мужчина опустился на соседнее место и уселся, закинув ногу на ногу. — Могу ли я составить вам компанию этой ночью?       — Конечно же, — Панталоне мягко улыбнулся, совсем по-настоящему. Это было редким явлением, терзающим душу. — Можешь звать меня не так вульгарно, мы сейчас не на службе, чтобы любезничать. Регратор достал два бокала из-под стола, заранее приготовленных на полночь. Не спеша поставил их прямо на середину шахматного поля, а после принялся откупоривать бутылку дорогого вина. — Вы поддержали затею о смене моего титула. Почему? — Адам взял свой бокал со стола и принюхался, слегка морщась от осознания содержимого. — Если ты не умеешь быть гусеницей, то бабочкой тебе подавно не стать. Нам нужно скрыть дело о смерти и найти замену, — Панталоне последовал примеру и поднял свой бокал, отпивая самую малость. — Не нравится? Это местное вино самого дорогого сорта. — Ни один образец не переносит спиртное. Это разъедает наши внутренности, — он вернул бокал на место и выпрямился. Диван, на котором он сидел, мог бы вместить ещё четверых, но в эту ночь никто составлял им компанию. Зандик подошёл очень тихо с кружкой тёплого кофе. Чуть наклонившись, дабы опереться на спинку дивана, он протянул Адаму напиток, который изначально готовил для себя. Юноша принял его и поблагодарил кивком — тёплый кофе с молоком, лёгкой пенкой и посыпкой. Он уже сделал себе пометку о сладости напитков, которые любил именно Зандик. — Мы не пробовали употреблять, но у новых образцов присутствовала защитная система. Многие трубки обработаны покрытием, которое не разъедает ни один спирт, — Адам сделал паузу и немного отпил, пробуя на вкус кофе. — Образец 0.4. из таких, если вам это интересно. Панталоне прикрыл глаза и лукаво улыбнулся, покручивая в руке бокал. Ему не нужна была эта информация сейчас, он узнал о таких подробностях заранее и был даже тем, кто предложил обработать трубки покрытием, замедляющим расщепление. Он бы хотел рассказать многое Адаму, как своему собственному сыну, но на это многое доктор повесил запрет. — Твоё третье тело, — Панталоне слегка покашлял, поправляя себя. — Твоя третья форма тела после починки тоже имеет такое покрытие, если тебе интересно. Однажды, когда ты хватанул горячего масла и оно расплавило несколько каналов, у доктора возникла идея создать специальные нейлоновые пути и чем-то обработать. Признаюсь честно, я никогда не слушал и не запоминал этих названий. — Этих трубок больше нет в моём организме, — Адам слегка посмеялся с банкира и предпочёл хлебнуть кофе ещё раз, чем приступить к вину. — Я слишком долго не травмировал это тело, поэтому оно сформировало каждый орган, подобно человеку. Можно сказать, что я уже почти завершил своё формирование, и алкоголь мой, как вы называете его, желудок, не воспринимает. Зандик слушал разговор и не вмешивался, периодически поворачивая голову в сторону то одного мужчины, то другого. Адам знал, что в его теле нет специальных трубок для поглощения спиртных напитков из схем в лаборатории. Он не ожидал, что когда-нибудь будет сидеть с Девятым предвестником и мило беседовать, попивая вино и с ним, и с образцом. Это было хорошим толчком к началу плана. Прозрачный бокал, наполненный красной жидкостью, был перехвачен Адамом и поднесён к чужим рукам. Он не уточнял о трубках Зандика, и Панталоне молчал, с интересом наблюдая за воркующими экземплярами. Со временем он начал смотреть на эти копии как на подросших детей своего очень близкого друга, а на Адама — с особой любовью. Подопытный экземпляр принял бокал и в благодарность кивнул, пробуя напиток на вкус.

Его нужно уничтожить как можно скорее, пока я ничего не натворил.

К ночи в зале воцарилась такая тёплая атмосфера, будто все люди в помещении успели стать друг другу родными. Панталоне ушёл первым — он выпил, и его клонило в сон. Дорогой алкоголь ударял в голову и заводил, будил все рецепторы и пробуждал аппетит, но организм мужчины настолько привык, что использовал его как снотворное. Оба образца последовали примеру, решив отправиться отдыхать. На следующей неделе они планировали вернуться во дворец. Зандик не отставал от Адама, и, даже когда мужчина собрался войти в свою спальню, тот вцепился в его руку. Сначала старший хотел рыкнуть и поставить образец на место, напомнить, кем он является, но Зандик достаточно агрессиво затолкал того в спальню, захлопнул двери и накинулся на чужие губы. Он целовал страстно, с аппетитом, будто его совсем не кормили. Адам быстро сдался, обхватывая руками чужую талию и прижимая образец к себе. Ему нравилось представлять своего создателя, играть с его телом, ему хотелось поглотить его. Вскоре Зандик отстранился и тихо выдохнул, не замечая, как между ними порвалась ниточка слюны. — Адам, — он тихо проскулил и обвил чужую шею, прижимаясь лбом. — Прошу тебя, назови меня по имени… Зандик вновь припал к его губам, но только на один прощальный поцелуй, потому что после него тут же подтолкнул Адама к кровати. Их тела ныли, просили ласки, в то время как Панталоне перезаряжал своё ружьё, работающее от глаза порчи. Любимая разработка Дотторе, а вернее — подарок для любовника на день рождения. — Неужели на тебя так повлияло вино? Адам притянул к себе образец и усадил на свои бёдра, сразу почувствовав, как поддатое тело раскрывалось в руках, подставлялось под прикосновения. Адам мечтал поставить несколько экспериментов с алкоголем на своих собственных образцах, но все они только планировались. Единственный эксперимент сейчас, который он хотел опробовать, потянулся к маленькому тюбику смазки в своем кармане штанов — явно Панталоне поделился особым экстрактом. Среди разработок доктора находились места не только для клонов, но и для других творений. Помимо создания ружья для Девятого предвестника, которое впитывало энергию глаза порчи и стреляло особыми воспламеняющимися пулями от энергии носителя, в свободное время приходилось играться с веществами и проверять их реакции: какие можно смешивать, а какие вызовут ужасающие последствия. Однажды ему пришла идея смешать слизь слайма со своими особыми порошками, среди которых находилось место даже афродизиакам. Зандик скинул крышку и передал тюбик в чужие руки, пока сам принялся быстро стягивать с себя одежду. Завтра, скорее всего, они не найдут пару вещиц, но это не так важно для заведённых страстью организмов. Стягивать с себя нижнее бельё образец не спешил, вновь усаживаясь прямиком на чужое возбуждение ягодицами. — Ну же, прошу тебя! — образец больше скулил, чем делал. Он хотел дать другому возможность опробовать себя в деле, пока его не спихнули и не вжали лицом в матрац. — Ты же хотел узнать, что было, верно? — Адам приблизился медленно. Он никогда не забывал об отношении к себе, о первом сексе и о том, как ему почти что голыми руками выдрали чип и лишили жизни. — Я расскажу тебе всё в подробностях, но сначала нам стоит провести подготовку к практике, мой милый. Он отпустил чужие руки, но Зандик не спешил отталкивать его или принимать. Какая-то часть его все ещё кричала о желании, о требуемой ласке, а также о вытеснении личных границ психологического барьера. Мужчина начал с поцелуев у рёбер, в области, где могло биться сердце. Его дыхание обжигало. Зандик чуть приподнялся на локтях и закусил губу, стараясь не проронить лишних звуков, лишь бы не упустить момент. — Он всегда целовал тебя в области сердца?

Назови моё имя, молю тебя. Позови.

Адам тихо выдохнул и прикрыл глаза, опускаясь ближе к паху. Вопрос остался без ответа — его никогда не целовали со страстью, с любовью. Все поцелуи, отметины и гематомы на теле походили больше не побои, а в постели это превращалось в порыв голодного насильника. У Адама не было времени осмыслять это, потому что его накрывало с головой после двух минут прелюдий. Зандик не сформировал сердце, просто не смог. Внутри него текла яркая голубая жидкость, подогреваемая глазом порчи. Множество трубок, проводов, а также скрытые гнилые куски мяса среди других заживших участков. Он не мог слышать биение, но в его памяти отчётливо создавалась картина двух тёплых тел и шум около уха. Неужели сердце бьется так… Шумно? Так билось сердце Адама рядом с ним? — он не стал озвучивать свои мысли, только задал вопрос, надеясь, что голос в его голове ответит. Адам действовал не спеша, сначала касаясь губами тазовых косточек, иногда позволяя себе слегка прикусить и тут же зализать «ранение», пока не перешёл к чужому органу, скрытому под нижним бельём. Предэякулят уже во всю сочился сквозь ткань, и это забавляло: в его руках сейчас находилось такое же трясущееся от возбуждения тело, каким когда-то был он. Опустившись, Адам провёл теплым языком по головке, только добавляя мокрых разводов на чужом белье, и выдохнул. Они не разрывали зрительный контакт ни на секунду. — Тебе следует в будущем быть аккуратнее со своими просьбами, — Адам приспустил нижнее бельё сначала до колен, а после и вовсе стянул, оставляя образец под собой беззащитно голым. — Если Панталоне застукает, то ничего хорошего мы оба из этого не получим. Ты ведь не хочешь меня опозорить, верно? Адам вернулся на свою позицию. Его руки поглаживали чужие ноги, это только добавляло искры в глазах Зандика — с каждой секундой он возбуждался всё сильнее и, казалось, ему уже не нужна стимуляция, чтобы кончить. Хватило бы одних слов. — Эта ночь должна быть тихой, ведь мы с тобой спим. Ты в зале, я в спальне, а Господин Панталоне в своей комнате, — Адам вновь выдохнул, но в этот раз специально, дыша прямо на головку члена под своими губами. Пальцами пришлось сначала собрать немного предэякулята, а уже после спустить смазку — проникновение будет болезненным в любом случае, но Зандик горел, он не задумывался о таких вещах. Когда внутрь проник первый палец, колечко мышц моментально сжалось, а хозяин тела сорвался на тихий стон, падая на постель. Голова рухнула на мягкую холодную подушку, отрезвляющую мозг. На втором пальце пришлось расслабиться и развести ноги ещё шире. Третьего ждать не пришлось. После короткой растяжки Адам с силой зажал рот Зандику — тот уже начал думать, что ему выкрутят челюсть, если он попробует её открыть. В тело проникло что-то тёплое, большое, вызывая ужасающую режущую боль. Адам вошёл резким движением до самого конца и опустился к сегментации, нашёптывая на ушко: — А ещё у Дотторе не было стоп-слова. Ты же хотел попробовать почувствовать то же, что чувствую я, верно? С чем сравнимы эти ощущения. На лице юноши появился довольный оскал. Он чувствовал сбитое дыхание, чужое возбуждение и каждое мелкое движение. Он никогда не входил в тело Дотторе таким образом, потому что его не спрашивали, чего он хотел. Но сейчас, когда фантазия подливала красок, а до ушей доносился скулёж, Адам был готов сказать себе «можно». Он тут же принялся двигаться. Резко, не щадя. Надолго молчаливой сегментации не хватило: по щекам побежали первые дорожки слёз, а зажатый рот раскрылся в немом крике. Адам не жалел никого, в том числе и себя, принимая укусы, ядовитые взгляды и убийственное электричество чужого глаза порчи. Вскоре ему это надоело, и он запустил свободную руку под грудную клетку Зандика, одним резким движением прорывая тонкий слой кожи и вырывая все провода с корнем. — Ты никогда не будешь им и не узнаешь, что творилось в его голове, — Адам тихо рассмеялся, убрал руку со рта и принялся вырывать трубки из чужого тела, даже не замечая, как жидкость окрашивала всё вокруг. — Ты никогда не сможешь узнать то, чего хочешь, и заменить его. Долго развлекаться не пришлось: Адаму полностью сорвало крышу. Его тело поглотил глаз порчи, когда он вновь принялся касаться чужих губ, ища той заветной ласки, от которой его оторвали десяток лет ранее. Он целовал, кусал, пока не принялся поглощать образец. В ту ночь в отеле Гёте слышали выстрелы, но владелец уверял об обратном, пересчитывая свое состояние по тройному заработку за одну ночь. По приезде во дворец Панталоне вычеркнул из документации Дотторе очередной образец. Доктор, как владелец своих творений, и сам уже давным-давно мёртв, а те до сих пор продолжали жить. В списке клонов остался только экземпляр 0.4. — единственный, чья судьба ещё не была решена. Мужчина достал отчёт, который придумал сам Дотторе: в случае кончины, поломки, девиации сегментаций регратор оформляет новую бумажку, где заполняет бланки о проблемном образце, чтобы в будущем доктор мог вносить правки. К сожалению, все эксперименты свернулись быстрее, чем предсказывал Пьеро, который считал, что игры с чужими жизнями приводят к вторичной смерти. Однажды Панталоне пришлось оформлять документацию на её же создателя; теперь пришло время оформлять такую же на убийцу. — Милый мой Дотторе, — он тяжко вздохнул, раскладывая перед собой заказное перо из Фонтейна, документ и небольшую порцию закусок. — Планировал ли ты заранее оставить после себя что-то или знал, что он без тебя не протянет? Ты попросил меня ухаживать за ним не просто так? Он опустил кончик пера на бумагу и выписал первую строчку ровным, каллиграфическим и размашистым, подобно крыльям птиц, почерком. Номер документа, полноценное название образца, его номер и срок. Мужчина долго думал над тем, как можно описать ошибку, возникшую разуме, и в конце концов дописал, слегка изменив наклон пера: «Сбой, Девиантное поведение — самоликвидация». Образец 0.4. выполнил свою часть работы заранее, поэтому расслаблялся в чужой спальне, почти что полностью обнажённый, если не считать лёгкую юбку. С недавних пор, когда во дворце Снежной стали включать подогрев полов в ночное время, Панталоне предложил сменить облик. Вместо плотных штанов, тёплого свитера, либо рабочей рубашки — обнажённый вид и небольшая чёрная юбка, с лентой на правой ноге. Изначально эта вещь планировалась в парном экземпляре на обе ноги, как подвязки для чулков, но мужчины сошлись на том, что одинокая чёрная полоса выглядит куда эстетичнее. Также она хорошо закрывала красные пятна, которые Панталоне оставлял на открытой стороне бедра. Эту сегментацию он мог метить столько, сколько ему угодно, в отличие от Дотторе. Он поднялся с постели и выглянул из спальни, заметив задумчивость регратора. Его взгляд был устремлён далеко, куда-то «за» предметы. В время приёма гостей у сегментации не было прав покидать спальню — это негласное правило комнаты. Как минимум, в том облике, в котором он расхаживал в свои выходные, радуя глаз мужчины. Беззвучно проскочив по тёплому полу босыми ногами, он сначала обвёл спинку чужого кресла, после перешёл к ручке, а когда заметил, что на него обратили внимание, наконец-то залез на чужие колени, приластившись как самый настоящий кот. Его не скинут, не выгонят и не бросят — он это знает. Он особенный для Панталоне, который вечно вторил слова доктора: «Когда человек влюблён, он выделяет своего возлюбленного в толпе». — Лоне, как зародился реквием? Я видел на твоем столе в спальне книги и записи о нём, — безымянный экземпляр перебирал волосы своего любовника, ощутимо желая вернуть всё внимание к себе. Его попытки потрогать и прижаться были проигнорированы. — Реквием связан с трауром. Я бы назвал это траурным песнопением в церквях, — спустя какое-то время ответил Панталоне, сжав в своих объятиях хрупкое тело. — Название «реквием» появилось из-за первого слова первой строки одной мессы: «Requiem aeternam dona eis, Domine». Место, где я провёл своё детство, славилось исполнением многих хоровых песен. Среди них мы исполняли раз в год особый реквием для нашего Господа. Панталоне провёл своей рукой по чужой шее, сразу же нырнув в чужие волосы. Он прижал образец к себе сильнее, тихо напевая одну из месс, которая ему запомнилась больше всего. Траурная, медленная, успокаивающая и клонящая в сон. Тело Адама, именуемого втайне как Дотторе, поместили в местную усыпальницу под стеклянные крышки, на которые лично Панталоне выделил средства из своего кошелька, а так же под груды белоснежных искусственных цветов. Его тело в белёсой жидкости, через которую не рассмотреть и кончика носа.

***

— Открой глаза, Адам. Ты всё ещё не сбежал. Рядом с ухом раздался до щемящей боли в груди знакомый голос. Вернее, нет, не рядом с ухом — везде. Он звучал эхом в безграничном пространстве, похожем на зимние сады Эдема. Часто во время поломки чипа Адам видел изнанку своей жизни, но не мог объяснить себе это явление. Перед ним возвышалось белоснежное дерево, кора которого уже давно стала металлом — ярким серебром, местами поцарапанным острыми когтями. — Ты ведь не думал, что ты так просто умрёшь, Адам? Ты оступился, — казалось, это дерево и есть источник звука, но нет. Говорящий повторял, смеялся, иногда из одного перевоплощаясь сразу в десять. Страх проснулся внутри образца, когда он услышал звук бьющегося сердца — острые листья, такие же белые и неживые, скрывали за собой красное гнилое яблоко. Парень пригляделся. Белоснежная живая бабочка вылезала из самого дна фрукта. Она расправила крылья, попробовала выбраться сквозь листву, но её попытки быстро оказались тщетны — крылышки порезались. В трепыхах она рухнула тельцем в тонкий слой воды, в которой стоял юноша. — К чему это представление? Адам подошёл ближе к упавшему тельцу и поднял его. Он ведь был в Мондштате, разве нет? Удерживая на руках бабочку без крыльев, он находил схожесть с гусеницами. Насекомое, почувствовав тепло, опустилось пузиком к пальцу и пригрелось, пока у него вновь, как будто на дрожжах, не выросли серебристо-голубые крылья. — Ты моя маленькая Панацея прола, Адам. Дерево, ранее стоящее мёртвой, замёрзшей жизнью, рассыпалось. Белые лепестки облачились в сотни металлических летающих насекомых, а ствол — в червей. На плечи юноши опустились другие, вовсе не чужие, бледные руки. Без перчаток, без одежды. Из-за насекомых Адам закрыл глаза и отвернул лицо, ожидая, как по его коже пройдутся тысячи маленьких лезвий, но… — Ты ведь не думало, моё Первое Творение, что одержало победу, пытаясь от меня избавиться? Следов от крыльев не последовало, зато лёгкий, ощутимо приятный для кожи ветерок обнял Адама со всех сторон, лаская чувствительные щёки и закрытые веки. Но стоило ему открыть глаза, как пропало абсолютно всё — он не заметил, как переместился в другое место, или, возможно… местность вокруг изменилась? Адам упал на колени в воду с характерным звоном и поднял голову, увидев над собой возвышающегося Дотторе. Настоящие, живые, спокойные глаза смотрели на него. На его фоне по небу плыло множество рыб, от вытянутых до смешных шаровидных.

В этих глазах он увидел лето.

То тёплое Мондштадтское лето. Фестивали уже давным-давно прошли, и в город вновь возвращалось спокойствие, тишина, и только котики да птички могли помешать крепкому сну Дотторе. Ну и, конечно же, в коллекции мужчины существовала единственная птичка, если быть точнее, молодой жаворонок, которого он мечтал придушить по утрам. С момента, когда его кровать стала иметь статус «наша», в утренней и половой жизни доктора всё перевернулось. В отличие от Адама ему не нужно было просыпаться с первыми лучами солнца, вставать, собираться куда-то и идти в дождливую погоду на работу, чтобы прокормиться. Он сидел на шее своего творения и получал отличное финансирование от Снежной, отдыхая в совершенно другой столице под предлогом очень тяжёлого эксперимента. Адам в его жизни был самым тяжёлым экспериментом, за который он был готов держать ответственность. В единственный выходной мужчины доктор мог заставить себя встать чуть раньше. Адам отдыхал раз в две недели, и по совместительству в эти дни был поставлен график кормления. Пока из-под одеяла от всего юноши торчала только ярко-маринитовая макушка, а тело периодически то поднималось, то опускалось, перед каждым вдохом делая небольшую паузу, Дотторе медленно встал. Только когда он вышел из спальни и закрыл дверь, его шаг тут же стал привычно тяжёлым и громким. Кухню ранним утром, часу в четвертом, всегда посещали мягкие, еле греющие лучи солнца. Ещё не совсем проснувшись, мужчина зевнул во весь рот, а за ним повторил кот, сидящий на подоконнике. После потери маленького пушистого друга Дотторе не стал выгонять новых котов, с которыми очень часто играл Адам. Они были единственными друзьями, которые вызывали слишком много чувств. Дотторе больше симпатизировал собакам в своей жизни и всякий раз старался хвалить Адама, когда тот его слушался. Подобный принцип его вполне устраивал, а с кошками всё обстояло слишком сложно. Он открыл морозильную камеру и очень долго рассматривал кусочки тёмного красного мяса. Что из этого добра приготовить стояло под серьёзным вопросом, потому что ему также необходимо было есть то, чем он кормил Адама. Самое большое и вкусное из залежавшегося добра — сердце. По своей структуре оно резиновое, у каждого животного со своим вкусом. Люди больше походили на лошадей и баранов: вкус их мяса менялся в зависимости от генов, а также того, какой образ жизни они вели и что ели. Достав целое замороженное сердце и опустив его в таз с водой в раковине, Дотторе принялся за печень и куриное филе. Себе он готовил пищу животного происхождения, курицу, смотря с лёгким упоением на огромный кусок, который на прошлой неделе ещё был кем-то. Не стоило забывать и о смальце — жире, вытопленном из сала. Баночка с ним находилась в самых дебрях, и то его хватило бы на полторы столовой ложки. Гарниром послужила картошка с зеленью. В небольших количествах это не вредило Адаму. Итак, первым делом Дотторе занялся приготовлением своей порции. Слегка подтаявшее филе хорошо держит форму при жарке. Большие кусочки мужчина порезал на кубики, более мелкие на ломтики и выложил их на сковороду. Как только они поджарились до золотистой корочки, Дотторе быстро переложил их на тарелку, заменив картошкой. Её необходимо было обвалять в специях, так как предполагалось, что большая часть вкуса будет исходить от них. Порция для Адама готовилась куда сложнее и дольше. Из очищенной картошки Дотторе взял не так много и нарезал её мелкими кубиками, как и лук. Сердце и печень стоило очистить от крови и жира перед готовкой, а также нарезать кубиками. Все действия повторялись: специи и соль по вкусу, жарка, замешивание в общей форме. При готовке сердец мужчина всегда старался разбавить вкус, используя другие куски мяса вроде филе или печени, однажды он даже попробовал приготовить язык, но они с Адамом раз и навсегда решили, что печень по вкусу приятнее, чем что-либо. Из-за солнечной погоды на кухне стало слишком душно. Открытые окна не спасали, не было даже намёка на потоки холодных ветров. Казалось, что анемо архонт забыл о существовании своего города, либо спился. Дотторе быстро отобедал, а после понёс чужую порцию в комнату. Он нечасто делал Адаму услугу, принося завтраки в постель. Это случалось, когда ему нужно было о чём-то попросить. — Адам, поднимайся, — мужчина стоял над постелью с тарелкой, чуть приподняв голову. Он не думал опускаться, зная, что пробуждение мальчишки зачастую может сопровождаться очень резкими движениями. Терять завтрак, над которым он батрачил почти час, не хотелось. — Я и так не сплю, — Адам медленно поднял взгляд, лежа спиной к мужчине. Всё сразу же стало понятно, когда Дотторе увидел маленького щекастого кота с круглой мордочкой в объятиях своего клона. — Что случилось? — Мне хватает одного блохастого паразита в постели, — мужчина поставил тарелку на комод у кровати и грубым рывком сдёрнул одеяло, пугая животное. Кот тут же бросился во все тяжкие, ища выход в комнате, где окно, через которое он вошёл, было закрыто. — Если не хочешь спать на диване, то не смей больше приглашать в нашу постель третьих лиц. Ещё весной Дотторе хотел поднять вопрос по поводу переезда юноши обратно, на раскладной диван в гостиной, ведь холодная зима прошла слишком быстро, сменяясь щадящей тёплой, порой даже душной и влажной весной. Вопрос вечно откладывался, а в конечном итоге так и вовсе не был открыт. Дотторе стал признавать своё творение, и временами ему даже нравилось тепло в постели, когда тело Адама нагревалось. — А мне не хватает одного блохастого паразита в постели, — Адам тут же подорвался и натянул на себя одеяло, не желая терять тепло. Он, как и Дотторе, спал без верха. — Что ты приготовил на этот раз? — Сердце с печенью блохи, из-за которой у нас может появиться лишай, — Дотторе опустился на постель и закинул одну ногу на другую. Он уже давно привык к тому, что в домашней обстановке Адам мог общаться без уважения. В общем, полностью копировал своего создателя в поведении. Юноша взял тарелку и с огромным аппетитом и осмотрел её содержимое. Дотторе готовил восхитительно, и Адам вновь хотел ему это сказать: ни один кусочек не развалился и не распарился, даже учитывая горячую картошку. Она сохранила свою форму и покрылась золотой корочкой. Такой же похвалы заслужило и мясо, только вот в крупных кусочках прослеживался самый важный недочёт приготовления замороженной продукции: сердце не разморозилось до конца. Адам съел сначала маленькие кусочки под надзором доктора, а крупные оставил на потом. Когда очередь дошла до них, он положил их на язык, сделал пару жевательных движений, а после сымитировал глотание, отложив кусочки на самом деле за щёки. — Новый рецепт тебя устраивает? — Дотторе забрал тарелку из чужих рук и вернул её на тумбу. Он хотел дождаться ответа, чтобы к несчастью Адама сообщить, что сегодня они собираются на дальнюю речку за лилиями. Адам же не ответил. Он поднял взгляд, заострив своё внимание на алых глазах Дотторе. Он походил больше на щенка в ступоре, который пытался понять, что от него требуется. Дотторе узнал эту мимику и тут же собрался отстраниться и подняться, как Адам сменил позицию и двинулся вперёд, перекинув через доктора ногу, а бёдра усадив прямо на чужие колени. Не давая мужчине увернуться, он обхватил чужое лицо руками и припал к устам, тут же углубив поцелуй. Пережёванные кусочки жареного сердца оказались сырыми внутри и сочились кровью. Для Адама это не было чем-то опасным или противным. Ему перепадало есть сухое, вяленое, а на первых порах даже сырое мясо, а вот Дотторе всегда находил это ужасным и кислым. Сначала он принял происходящее за обычный порыв нежности, поэтому ответил на поцелуй, а, когда Адам стал заталкивать в его рот еду, у доктора даже не было шанса отстраниться. Его прижали к постели и насильно затолкали пищу, при этом искусав все губы. По щеке потекла струйка крови, когда Адам наконец-то насытился и отстранился. — В этом блюде прекрасно всё, за исключением мяса. Оно сыровато, — Адам сложил руки на груди мужчины, с улыбкой смотря, как тот пытается утереть рот. — Это твоё наказание за некачественную готовку и подачу. Дотторе испортили утро, а он сделал это в ответ, потащив Адама к воде. Можно было считать, что счёт их битвы 1:1. Но у обоих будет возможность отомстить ещё позже. В свои рабочие дни Адаму часто приходилось наблюдать за детворой, среди которых он замечал малышку с пиро глазом — Кли. Её знали местные, а также весь штаб Ордо. Когда Адам узнал, что за этой крошкой стоит такая банда, то сразу же написал себе на лбу «не лезть». К огромному сожалению, у реки, где Дотторе расстелил покрывало с закусками, сидели толпы подростков. Видимо, они решили не идти в ночь, а выдвинуться за лилиями по утру. Если Адам с интересом ходил у воды и высматривал местную флору, наблюдая за совокуплением стрекоз, то Дотторе предпочитал переписывать наблюдения образца и то, как он видит этот мир. Порой очень многие неочевидные вещи для Дотторе могли стать очевидными для Адама.

Доктор сидел тихо, зарисовывая в свой блокнот бабочку, чьи крылья сформировались очень необычно. Несимметричный узор на раскрытой внутренней стороне походил на смоляные крылья, на которые брызнули неоновой синей краской, в то время как нижняя сторона полностью была покрыта тёмными пятнами. Не чёрными, скорее пыльными и грязными. Адам приземлился рядом, держа в руках красного лягушонка с синими лапками. Бабочка тут же испугалась и вспорхнула, улетая прочь. Дотторе медленно повернулся к клону с кислым лицом в поисках хотя бы одной причины, чтобы не придушить его вновь. — Ты знаешь, что не стоит делать резких движений. Это что сейчас было? — мужчина спросил спокойно. Он знал, что не было смысла злиться и кричать, потому что в конечном итоге это не принесёт никакого результата, кроме запугивания. — Это был лягушонок, — Адам наклонился назад и лёг своим полностью мокрым телом на сухого Дотторе, стараясь взять напуганное животное иначе. Доктор тихо вздохнул и обернулся назад. Адам тем временем прикрыл лягушонка ладонью и усадил поудобнее на себя. Амфибия со временем успокоилась и перестала двигаться, находя грудь юноши очень удобной. — Эти штуки являются бесхвостыми земноводными. Личинки рождаются с хвостиками и названием «головастики», а позже сбрасывают его, — Дотторе подпёр рукой голову, печально вздохнув. — Я читал про них. В библиотеке есть целая серия книг, посвящённая лягушкам и жабам, змеям и ящерам, — Адам провёл кончиком пальца по головке лягушонка, замечая интересные движения и звуки со стороны существа: оно урчало время от времени и щурило глазки. Шумные дети, развлекающиеся у водоёма вместе с малышкой Кли, вскоре решили подойти к двум мужчинам. Они точно так же наловили лягушат и подсели на травку рядом, не нарушая личные границы доктора. Неподалёку стояла стража Ордо Фавониус, среди которых вальяжно расхаживал капитан кавалерии без самой кавалерии. Он лишь делал вид, что не следит за Кли, в шутку периодически махая малышке рукой. Дотторе не вызывал ни у кого доверия, в отличие от Адама. Ему радовались все, в том числе и Кэйа. Юноша был ласков, добр и наивен, но в то же время тяжело поддавался управлению и манипуляциям. Когда он приподнялся и протянул малышке Кли лягушонка, аккуратно усаживая его на чужую ножку, Кэйа со стражей напряглись, стараясь не упускать из виду любые движения. Через пару минут весь штаб Ордо собрался у моста, чтобы смотреть, как дети на другом берегу покрывали тело Дотторе лягушатами. Он очень хорошо имитировал спящего, пока Адам показывал малышам, куда можно посадить маленьких пищащих лягушат. Вскоре дети ушли, как и стража. Дотторе всё же поднялся с покрывала и стряхнул с тела всех пригревшихся незваных гостей. Взгляд, которым он одарил на Адама, заставил юношу тут же потерять улыбку и замолчать. Яркая улыбка спала с лица, сменяясь гримасой страха. Адама, ранее сидевшего на пледе, схватили за волосы и потянули насильно в воду. Сколько бы он ни барахтался, не идти было опасно, ведь Дотторе мог сделать больно, если его не слушать. Доктор специально завёл Адама ближе к мосту, заставив опуститься в воду по самое горло. После той прогулки у воды Адам какое-то время категорически отказывался выходить куда-либо с Дотторе и на ночь предпочитал уходить в библиотеки, а днём спать на диване. Он не обижался и не таил ничего, ведь, если бы такое чувство закралось, то он мог бы серьезно поругаться с Дотторе. Минет под водой его вполне устроил, только сама вода, в какой-то момент по неосторожности залившаяся в дыхательные пути, очень напугала парня. у Дотторе нервы сдали на третий день, когда Адам вернулся по утру с двумя книгами. Он спрятал ключи и запер все окна, исключая любые варианты побега. И это сработало, потому что той же ночью он ночевал не один, а с Адамом, который даже не знал о плане доктора.

Music: Т. К. — Где-то, за горизонтом, на том краю света, моя любовь потерялась, моя планета.

я по картам по глобусам ищу твои следы, твои приметы, они тоже не знают где ты, соскучилась очень, такая длинная ночь без тебя. где ты за горизонтом на том краю света, моя любовь потерялась, моя планета заблудилась где-то, только снится иногда.

Чтобы отдохнуть вдвоём, наедине, без маленьких детей, они выбрали тихое и уютное место, без воды и животных, под листвой плотных деревьев, где их могли побеспокоить только бабочки и маленькие насекомые. Дотторе лежал на спине, закинув руки за голову: ему нравилась мёртвая тишина, где не находилось места ветрам, шелесту листвы и кричащим зверушкам. Адаму же напротив хотелось чем-то занять себя. Он лежал рядом, обводя на земле вокруг божьей коровки палочкой огромный круг, по которому та ползла. — Торе, — он прервал эту тишину, переключая внимание с насекомого на мужчину, но тот не ответил. Перед вторым кличем он передержал паузу. — Дотторе?

где ты за горизонтом на том краю света, моя любовь потерялась, моя планета заблудилась где-то, только снится иногда.

Адаму пришлось чуть приподняться и посмотреть в лицо своему создателю. Он мирно дремал, а мышцы время от времени сокращались, предвещая не самый спокойный сон. Юноша решил нарушить чужое личное пространство и припал к чужим устам. Алые сонные глаза тут же распахнулись, проследовав следом за юношей.

в ледяных проводах этих сомнения эти, дикие споры, настроение под впечатлением застыли крылья опустили, спрятались часы разговаривают, друг от друга на пол секунды отстают и бегают по кругу соскучилась очень, такая длинная ночь…

— Мне кажется, ты начинаешь забываться. Опять, — Дотторе как всегда принципиален. Его личное пространство — это только его личное пространство, и, если кто-то лезет к нему, когда тот этого не требует, зачастую можно отхватить не слабых подзатыльников. В этот раз мужчина приподнялся и повалил Адама рядом с собой, прижав его руки к земле. Сам же уселся поверх, фиксируя брыкающееся тело под собой. Только когда юноша перестал сопротивляться и откинулся с тяжким вздохом, признавая своё поражение и прикрывая глаза, Дотторе начал действовать. Он не чувствовал вины за прошлое наказание — спонтанный секс в их жизни в какой-то момент стал нормой, но хотел внести небольшие правки во взаимоотношения. Вновь оступаться по отношению к дорогому образцу не хотелось.

где ты за горизонтом на том краю света, моя любовь потерялась, моя планета заблудилась где-то, только снится иногда.

Он опустился медленно, а следом коснулся губами закрытых глаз, оставляя лишь нежные касания. Такие же робкие, как и в первый раз, когда он увидел слепнущего мальчишку, отлично осязающего любые предметы так, будто он мог их видеть. Доктор хотел бы владеть этими глазами и смотреть на красные рубины, а не на поникший холодный снег. — Перестань, это очень чувствительные места! Осторожнее! — Адам выпалил с какой-то агрессией, а после опешил, поджав под себя ноги. Он робел, когда Дотторе без зазрения совести вновь опускался к лицу юноши, оставляя такие же поцелуи по всему лицу. — Ты слишком нежен для того, кого создали из металла. Это твоё наказание за очередное нарушение моих личных границ, — Дотторе приложил к глазами Адама руку, вынуждая его погрузиться в полную тьму. Второй он спустился к штанам, спуская ткань и высвобождая чужой член. Они уже давно хотели разнообразить что-то в отношениях, поэтому настало время Дотторе скользить бёдрами.

Тем летом он первый раз почувствовал как раскрывается его сердце для новых чувств.

Плёнка играла перед глазами, прокручивая самые дорогие воспоминания, которые юноша хотел бы забыть и усердно пытался. Он смог ощутить чужие чувства, боль, усталость. Он не мог поверить и не верил, отрицал, но слёзы по его щекам уже невозможно было остановить. Адам дёрнулся, вырываясь из чужой хватки и прикрывая лицо, стараясь спрятаться от чужих видений. Эта рана вновь раскрылась, будто он вернулся в года своей юности — Что такое, Адам? Нравится вспоминать минувшее? У меня ещё много совместных прогулок, которые ты успешно забыл, хочешь покажу? — Перестань себя так вести, — Адам не знал к кому обращался, к себе или к другой части себя, к Дотторе. — Ты выглядишь так мило, когда плачешь. Ну же, иди ко мне, — Дотторе обошёл свою сегментацию и заключил её в крепкие тёплые объятия. Его руки проникли под чужую кожу холодящим кипятком, чем-то напоминающим жидкий азот. Адам не успел открыть глаза, как оказался в Мондштате. — Ты не один.

Мы — одно целое. Я создам для тебя собственный рай. Не забывай о моём обещании, моя душа.