Матрос

Знаете, как я умерла? Это случилось внезапно и быстро. Мне был двадцать один год, и я любила. Наверное, это самое важное. Я нашла человека, к которому меня тянуло безостановочно. Я любила его. И, к счастью, не безответно. Он так же нуждался во мне, как я в нём. Мы перманентно стремились друг к другу, стараясь максимально сокращать время разлук и расстояние, разделяющее нас, и придавали желанию быть рядом и времени, проведённому вместе, большое значение, потому что расставаться нам приходилось часто и надолго. Он был старше меня на четыре года и был матросом. Благодаря ему я выучила все морские звания, названия всех видов кораблей, все существующие в мире реки, озёра, проливы и течения, я постоянно следила за прогнозами погоды, но чаще доверяла приметам, я знала по именам всю его команду. Он гордился мной и, когда, вернувшись из странствия, он и его команда во главе с капитаном собирались посидеть в каком-нибудь портовом кабаке, обязательно брал меня с собой, чтобы показать своим друзьям, как ему повезло. Я могла лишь смущаться, слушая комплименты от полупьяных, рослых, сильных мужчин. Мне действительно было приятно, что все любуются мной. А ещё приятней было осознавать, что я принадлежу одному единственному из них, а не всем вокруг, как портовые шлюхи, грязные, задрызганные и потрёпанные. Мне приходилось видеть много их. Однако с ними мы были полными противоположностями. У меня было то, ради чего я хотела жить, в то время, как они, опустившись на самое дно, не видели смысла своего существования совсем, претерпев столько унижений, чтобы хоть как-то не умереть с голоду и немного накормить свою семью. Разумеется, содержание близких тоже цель, но я самолюбовательски посмею утверждать, что это ничто по сравнению с моими надеждами и мечтами, которые уводили меня далеко в будущее, где мы с моим матросом были счастливы, живя вместе и растя детей. С моим возлюбленным мы познакомились давно. Он тогда ещё был кадетом, а я обычной школьницей. Мы просто очень удачно встретились глазами, гуляя по городу. Когда он отучился в академии и стал ходить в плавания, я рвала на себе волосы, потому что сильно боялась за него. В море случается всякое. Это переживание, этот страх не покидали меня вплоть до последнего его отъезда перед моей смертью. Мы часто гуляли по пирсу. Я курила, а он шутливо журил меня, держа за руку, когда я ходила по тонкой ступеньке набережной почти у самой воды. Наши разговоры были долгими. В них никогда не было непонимания. И это нравилось нам обоим. Мы любили смотреть на закатное небо и следить за появляющимися звёздами. А иногда мы провожали их, глядя, как они гаснут одна за одной. Я жила им. Жила моим матросом и его возвращениями. Притом моя зацикленность была настолько сильна, что я могла не знать, какой день недели, какой месяц, какая дата, но точно знала, сколько дней осталось до его приезда, и исходя из этого уже рассчитать какое число сегодня. Кроме него мне никто не был нужен. Когда я поступила в университет, многие пытались наладить со мной контакт и общаться хоть как-то, но все их попытки я пресекала. Они мне были не интересны. Только он. Только матрос, знающий всё и обо всём, разделяющий мои взгляды и вкусы. И в этот раз, после отплытия его корабля, я, вернувшись домой, стеналась, металась по комнате, роняла вещи и кричала. Мне было страшно, что он не вернётся. Впрочем, это состояние стало повседневным, но как-то умалить его не могло ничто. Несколько месяцев я провела в ожидании его. И вот наконец он вернулся. Я, как обычно, встретила его в порту. Тогда он изменил своей привычке и не предложил мне прогуляться. Быстро пообедав в каком-то кафе, мы поехали домой. Он казался мне скованным и на редкость сдержанным, что было совсем не свойственно ему, особенно по приезде. Но меня это волновало в последнюю очередь, ведь радость от его возвращения была гораздо сильнее некой непонятно колышущейся тревоги. Я обнимала его, целовала, никак не могла наглядеться на него и выразить всю нежность, которую я так долго копила для него, а он лишь отводил почти стекленеющие глаза и холодно улыбался. Мы вошли в спальню, смеясь и рассуждая о глупости людей, выставляющими себя иными перед другими людьми. Мы сочли их довольно забавными и стали рассказывать друг другу разные прочитанные нами истории о притворщиках. Он усадил меня на стул и надел на меня свою фуражку. Это вызвало у нас смешок. Такой поступок не был чем-то особенным для нас, но сохранял всю свою значительность и символичность. Матрос открыл окно, продолжая разговор. Я охотно отвечала, как всегда жестикулируя. Он взял кортик, близко подошёл ко мне, обнял, отстранился и провёл ножом по моей шее. Я не успела даже испугаться. Жгучая, сильная, нестерпимая боль резко расползалась по всему моему телу от шеи. Липкая, горячая кровь заливала грудь и капала на колени. Я впала в беспамятство и умерла. Синие ленты фуражки развевались на ветру. Моё обмякшее тело полусидело, полулежало на стуле. Мой матрос слизал мою сильно отдающую железом кровь с орудия, убрал его за пояс, бросил последний, полный печали и тоски взгляд на бывшее вместилище моей души, сел на одно колено, тихо прошептал "Прости меня" и ушёл. Я никогда не узнаю, почему он это сделал, для чего он причинил мне такую адскую боль и обрёк на вечные скитания. Но я уверена, мы любили друг друга. Наверное, это самое важное.