Министерство Магии

Все знают что четвёртая книга разделила сагу на до и после, ведь именно в ней вся та атмосфера саспенса предыдущих книг разрешилась триумфальным возвращением Того-кого-нельзя-назвать. Думаю, это транзитная книга и она устанавливает правила игры для следующих частей. Раньше мне как-то не удавалось в полной мере постичь весь ужас и всю трагедию этой части. Да, умер Седрик Диггори, трагическая во всех отношениях смерть, да, человек провёл целый год на дне сундука, а у Гарри прибавилась еще одна травма и свершилась первая крупная ссора с Роном; однако, почему-то, ужас от того, что на свет снова вернулось то, что казалось мертво, то, что казалось, не должно было вернуться (я сейчас говорю больше о том как на это дело смотрели люди за кругом главных героев, которые, ясное дело, не питали иллюзий) в итоге возвращается во всех смыслах громогласно: массовый побег из Азкабана, аристократия снова оказывается втянутой в тёмные дела, признавать своё участие в которых она отказывалась, министр не верит, министерство устраивает Гарри и Дамблдору очень невеселый год, полный осуждения и попыток сделать из них двух заблуждающихся дураков. Ясное дело, Фадж потом горько поплатился за своё нежелание видеть правду; дело даже не в том, что он лишился кресла Министра Магии, дело в том, что у него, как мне думается, разрушилась иллюзия стабильного общества, где не может снова сложится такая ситуация, что людям в журналах рекомендуют список действий на случай нападения пожирателей смерти. Полагаю, Фаджу куда больнее было видеть крах стабильности, уверенности и последовавшее за этим воцарение террора и ужаса. Гарри, Рон и Гермиона увидели впоследствии в седьмой книге статую с магглами находящимися под ботинками у волшебников, которая в полной мере отображала то, каким Тот-кого-нельзя-забывать видел мир после того как он его получит. Министерство Магии оказывается не просто неспособным справиться с ним, оно само становится репрессивным аппаратом, эдаким гестапо/Министерством Правды под одной крышей, где кроме всего прочего в подземельях над маглорожденными вершились кафкианские суды. Я даже представить не могу какого было людям после событий в министерстве магии в конце пятой книги проснуться в своих милых волшебных убежищах и получить свежую прессу с новостью о том что всему конец. Вот только представьте: просыпаетесь вы в своём обычном доме (ну по меркам волшебников, кончено), с этой посудой, которая сама себя моет, пока кофе само варится в турке, а венчик взбивает омлет; садитесь за стол, свет приглушённый, славное утро, лето, июнь, пылинки танцуют в лучах солнца, и тут значит влетает сова, а у неё — ежедневный пророк. Разворачиваете газету, а там на передовице крупными буквами: «ТОТ-КОГО-НЕЛЬЗЯ-НАЗЫВАТЬ ВЕРНУЛСЯ». И всё. И сразу всё теряет смысл. Красота утра, кофе, омлет, все дальнейшие планы — всё бессмысленно, чувство ужаса становится таким сильным, что становится тяжело дышать, в уголке газеты черно-белый Фадж в котелке с недовольством взирает на эти слова, теперь спокойная жизнь кончилось, осталось только ждать пока в твой маленький домик, где посуда моет сама себя, живет домовик и Бог ещё знает кто, заявятся Пожиратели смерти или придёт какое-нибудь гадкое письмецо из министерства, тонкий листок бумаги с аккуратными словами, сообщающими о том, что вы, оказывается, украли чью-то волшебную палочку и должны будете предстать перед судом за своё преступление. Министерство Магии должно было оставаться оплотом разума и сопротивления, однако во многом именно из-за Фаджа оно само оказалось повернуто против тех, кого оно должно было защищать. Крах его картины мира начался когда он увидел труп школьника в конце турнира трёх волшебников. Мне кажется я могу сравнить это с Олимпиадой, которая, по сути дела, тоже во многом является событием политическим. Какому политику понравилось бы когда на его территории, во время международного соревнования произошло бы убийство школьника. Фадж своим отказом поверить в истинную причину смерти Седрика Диггори заложил фундамент будущего перерождения Министерства Магии в репрессивный аппарат, если бы этого не произошло, то последующие книги были бы совершенно другими, но все вышло так, как вышло. То что было мертво возрождается; все летит в тартарары. Ну кто бы мог подумать что на этот раз ко власти всё же придёт это чудовище, разорвавшее свою душу на семь частей, выпустившее на волю весь сброд, и доверившее министерство Магии людям разной степени черствости и омерзительности? Азкабан пуст, все черти отныне здесь — ходят по одним и тем же улицам что и добропорядочные волшебники, издают для вас законы и предписания и чуть что могут вызвать вас на судилище, лишить палочки, а то и убить. Теперь хорошие люди вроде Слизнорта должны прятаться и бояться. Закончилась пора мира. И именно с возрастом, как мне кажется, становится куда проще понять настроение четвёртой и последующих книг. Я думаю, что вместе с Седриком Диггори в тот злополучный момент умер далеко не только он сам, но и мир, в контексте которого он жил и который собой представлял — мир, в который Гарри призвали в первой части, завалив его дом сотнями писем (по мне это один из самых ярких образов саги). То был мир травоядных волшебников, вытеснивших на границы сознания воспоминания о некрологах, тревожных заголовках газет и паранойи что близкие могут быть под империо. Внешнее изменение Косого переулка, который Гарри впервые увидел когда отправился туда покупать первые в своей жизни принадлежности для учебы, является хорошей репрезентацией того, что случается когда ко власти приходят люди куда менее заинтересованные в благополучии торговли, нежели чем в чистоте волшебной популяции. Со смертью Диггори пришёл конец и всему тому миру, в который пришёл Гарри. Его подвергали остракизму в каждой книге, но то что ждало его в следующей после четвёртой было наиболее страшным, ведь никогда доселе его судьбой на правах директора не распоряжался человек, наименее пригодный для социального взаимодействия. Министерство Магии было так напугано вероятностью краха обычного образа жизни, что стало травить тех, кто был наименее всего заинтересован в возвращении силы, причинившей им некогда столько боли. И в конце концов, его неспособность поверить голосу разума приводит к его перерождению в карательную дубинку, бьющую по самым уязвимым слоям магического населения.